19.01.2014 в 20:44

Пишет  Мирилас:

Вот, нарезала и выложила это бред. Своеобразный кроссвер ЛоГГ и Сапковского. Потому что герои что там, что тут ОЧЕНЬ обижены.

@темы: ЛоГГ

---

12.12.2013 в 20:15

Пишет  Мирилас:

Клип Аннерозовый. Да, про эту прекрасную женщину. Да, я знаю, что сама песня - про совсем другого персонажа из совсем другого канона.
Но вот как-то так.

@темы: ЛоГГ

---

Еще ТГ, с той же Фандомной Битвы. Я очень хотела дописать, хоть в первом приближении, "Время летать", но поняла, что не потяну макси. И решила переделать сюжет, чтобы он хоть как-то в формать миди влез.

Название: Белые вороны

Москва в смысле архитектуры всегда была адовым смешением стилей, времен и эпох. Каменные палаты доромановских веков. Вычурные, элегантные здания века девятнадцатого. Типовые коробки, на которые смотреть тошно — и тут же монументальная сталинская высотка, при взгляде на которую дух захватывает. Никогда не знаешь, что обнаружится за следующим поворотом.
За это Рэнди свой город и любил. За неизвестность поворота, за причудливое смешение всего и вся, за сочетание несочетаемого.
И кадры здесь можно найти такие — ух!
Молодой чуд поправил рюкзак за спиной. Солидный фотоаппарат и прочее снаряжение приятно оттягивали плечи. Небо на западе уже не пылало, а едва зеленело, подсветка зданий набирала силу. Народ постепенно стягивался к широким улицам, которые четкими линиями разрезали старые кварталы за метро «Павелецкая». В глубоких тенях под июльской листвой старались не задерживаться — мало ли что, да и неуютно. Рэнди шагал бесстрашно. Чего ему, чуду, бояться в центре Тайного Города в мирное-то время? Хотя он далеко не первый боец среди молодежи Ордена.
Раймон де Рейден, признаться честно, бойцом вообще не был. Драться умел, как и всякий молодой чуд, магию боевую тоже изучал прилежно, но не находил во всем этом ни капли удовольствия. Так, навыки необходимой самозащиты… скучно. Вот фотография — дело другое. Искусство сохранять все самое красивое и мимолетное очаровало Рэнди еще в детстве, только мало кто дома понимал его страсть. Мама заламывала руки, горестно вопрошая Спящего, кого ж она родила. Отец пытался воспитывать младшенького всеми способами, вплоть до гвардейского ремня. Старший брат дразнился. Спасибо Спящему, младшего у Рэнди не было! Зато был дед Ришар. Самый умный, самый добрый. Самый понимающий… в общем, самый-самый. По определению. И вообще — командор войны.
Именно дед пристроил Рэнди в ученики к аналитику, избавив его от большей части унылой военной подготовки. Дед приютил, когда своевольный внучек вконец рассорился с семьей. И фотографию дед одобрил.
Рэнди иногда казалось, что старший де Рейден обрел в лице внука долгожданную родственную душу.

Совсем рядом шумел проспект. Чуд не спеша шел по пустой улице, уходя все дальше и дальше от станции метро, моста и скопления челов. И насторожился, почувствовав близкое движение потоков энергии — кто-то набрасывал морок.
Кто-то набрасывал морок на эту улицу.
Рэнди не сбился с шага, только засвистел тише. От энергии веяло лунным холодом и кровью, и это ему совсем не понравилось.
«Я молодой беспечный идиот, ―выбрал он линию поведения. — Я ничего не замечаю. У меня мало энергии».
Холод концентрировался впереди и слева, в каких-то буйных кустах. Славка бы и в темноте, и с закрытыми глазами сказала, что это такое буйно разрослось. Раймон людом не был, и куст его интересовал только сидящим в нём масаном.
Камарилла или Саббат? Свой, скорее всего, пропустит, если только ему не заказали именно Раймона. Но кому бы понадобилось? Чужой нападет. Должен напасть, мать его комариха! Такого безмятежного придурка, какого изображает Рэнди, сам Спящий велел высушить, чудская кровь вкуснее человской.
«Ну-у-у же, цып-цып-цып, моя прелесть!»
«Прелесть» решила покрасоваться. Масан плавно вышел из зашелестевших кустов, улыбаясь во все иглы. Явный Луминар. Рэнди от облегчения тоже заулыбался, озадачив противника — самозащита самозащитой, а разбираться потом с Темным Двором не больно-то хотелось.
— Доброй ночи! — жизнерадостно поприветствовал Рэнди кровососа. И поднял руки ладонями вперед в очень миролюбивом жесте.
Оторопевший Луминар прекратил улыбаться и покрутил пальцем у виска.
— Ты блаженный, пища? — и атаковал, не дожидаясь ответа.
Чуд, в общем-то, отвечать и не собирался.
На зеленой московской улице взошло солнце. Теплые лучи взбежали вверх по стенам и угасли у самых крыш. Всего-навсего шесть секунд… которых хватило с избытком. Рэнди посмотрел на пустую одежду, пересыпанную мелким пеплом.
— Нет, просто хорошо подготовленный, — сообщил де Рейден тому, что осталось от масана.
«Димке надо позвонить. И Славке тоже, вдруг набег…», — а заодно поблагодарить, ведь аркан, спасший чуду жизнь, придумал именно приятель-чел. Что поделать, боялся Димка масанов. Вот и придумал, как сгенерировать вспышку солнечного света напрямую, а не запасать его в «протуберанце». Что ж, можно считать, практические испытания нового аркана прошли сверхуспешно!

Чтобы достать телефон, пришлось сбросить с одного плеча лямку рюкзака. Рэнди шарил в кармане, озираясь по сторонам — а вдруг еще один? Или не один! Морок, скрывший вспышку от глаз челов, рассеялся — пришлось тратить остатки энергии и набрасывать свой. Пальцы сами выбрали известный любому тайногородцу номер.
— Служба утилизации слушает.
— Раймон де Рейден. На меня напал масан Саббат, я нахожусь…
Раймон, продолжая диктовать адрес, присел на корточки, разглядывая заинтересовавший его предмет. Из-под куртки мертвого кровососа выглядывал кончик белых ножен, чуд осторожно потянул и вытащил на свет фонарей длинный кинжал.
«Будет боевым трофеем. Надо ж деду похвастаться, что масана уложил».

* * *

Голова утром болела, как неродная. Родная часть тела не может причинять всему остальному столько страданий! Рэнди со стоном перевернулся, зарывшись лицом в подушку. Выдержки и спокойствия чуду хватило ровно до портала домой. Будь благословенна привычка таскать с собой стандартную настроенную «Дверь»! Позвонил друзьям, пообщался со Службой утилизации, вывалился на ковер дедовой гостиной… тут-то его и затрясло. Встреча с масаном Саббат, без «Протуберанца», при жалких остатках энергии, для неопытного мага с вероятностью девяносто девять процентов закончилась бы могилой. Рэнди сказочно повезло угодить в один, счастливый, процент. Но если бы не Димкино изобретение, если бы не желание масана словить кайф от чужого страха, если бы…
Дед весело посмотрел на очень небоевито выглядящего внука, усмехнулся в усы и поздравил с первой победой. После чего принялся лечить Рэнди истинно мужским способом.
Надо вставать. А то хуже будет. Раймон, героически преодолев искушение ползти на четвереньках, стек с кровати и наполовину ощупью (глаза невыносимо болели) двинулся в сторону кухни. Впервые внук не одобрил любовь деда к «сталинкам». Здесь ужасающе большие комнаты, кошмарно длинные коридоры, и кухня с запасом лекарств так далеко!
После эрлийского снадобья и холодного душа мир показался куда более привлекательным местом. Рэнди с аппетитом сжевал холодную котлету (греть было лень), тщательно вытер руки и занялся тем, что запланировал еще вчера — до того, как дед принялся за «лечение».
Надо же изучить боевой трофей!
Чуд посмотрел на свое отражение в коридорном зеркале. Подтянутый, среднего роста, жилистый парень. Карие глаза весело блестят (спасибо эрлийцам за избавление от похмельного синдрома!), мокрые рыжие волосы завязаны резинкой в длинный, ниже лопаток, хвост. Физиономия симпатичная, достаточно мужественная (и ничуть не опухшая), а принадлежность к ложе Мечей, считай, написана на лбу капслоком. Несмотря на то, что жена деда Ришара была из Горностаев.
— Не вырождаемся, а, э-во-лю-ци-о-ни-ру-ем! — Рэнди показал отражению язык и чуть не вприпрыжку рванул в комнату.

Коллекцию оружия начал собирать ещё прадед Раймона, а дед продолжил. Ни тот, ни другой изукрашенную «парадку» не жаловали, предпочитая боевые варианты. Денег рыцари не жалели, старательно охотясь за редчайшими экземплярами смертоубийственной красоты. За три с лишним столетия любовно собранная коллекция разрослась и в роскошной квартире Ришара занимала не самую маленькую комнату. Бравый командор войны в свои без малого двести мог взять любой клинок и показать, как с ним надо обращаться.
Рэнди так не мог. Зато любимый внук коллекционера с первого взгляда легко определял, в каком веке и какой расой было изготовлено оружие.
А добытый в неравной схватке кинжал ни с первого, ни со второго, ни с десятого взгляда классификации не поддавался. Рэнди выложил его на ярко освещенный солнцем стол, подпер подбородок руками, задумался. Наверное, придется показать добычу деду, когда тот вернется домой.
Невероятно красивое оружие, подкупающее не отделкой, а совершенством очертаний. Длиной вместе с рукоятью Рэнди как раз от локтя до кончиков пальцев. И рукоять, и ножны обтянуты одним материалом, похожим на кожу неведомой выделки — она потрясающе удобно ложилась в ладонь, не скользя и не царапая. Маленькая изящная гарда. Минимум украшений: белый шелковый шнур с кистями на ножнах, да ещё рукоять венчает прозрачный ограненный камень. Горный хрусталь, наверное, или вовсе стекло, только искрится он больно подозрительно.
— Бред, — вслух заявил Рэнди и даже головой потряс. — Такого размера бриллианты все наперечет! — Хотя стоит спросить у Интернета, который, как известно, знает все. Вдруг были пропавшие? В сети «Тиградком» точно есть данные.
Чуд примерился и решил, что рука того, кому кинжал принадлежал раньше, была более узкой и изящной, чем у него самого. Может, вообще женской? У кого ж теперь спросишь… впрочем, бывший владелец вряд ли смог бы ответить что-то внятное: не умеют масаны делать такую сталь!
Если на то пошло, чуд ее впервые видел. И в каталогах ничего похожего не встречал. Не серая, не узорная, не серебряная — белая! Белая, как снег, с едва заметным перламутровым отливом — не удивительно, что на неё польстился масан. Наверняка она напомнила ему любимый ночным народом лунный свет. Вопрос, откуда он это добыл! И вдвойне вопрос, почему магическое сканирование находки вязнет и гаснет, не давая никаких ответов. Артефакт, без сомнений — но чей?
Так ничего Рэнди и не придумал. И собрался отложить измышления до прихода деда, а выходной потратить на более интересные вещи, тем более друзья наверняка ждут его звонка и красочного рассказа о подвигах… но не успел.
Ничего не успел.
Рукоять кинжала похолодела, оттягивая на себя горячую чудскую энергию, которую Раймон успел выкачать из запасного аккумулятора. Кожа и сталь при таком активном поглощении должны моментально нагреваться, но оружие оставалось все таким же прохладным. Чуд попытался отбросить кинжал, и с ужасом понял, что не может по своей воле разжать пальцы. В камне вспыхнула крохотная алая искра. Под ногами поплыл пол,
и ослепительный свет ударил по глазам, отправляя Рэнди в путешествие к Спящему на задворки.

Солнечное пятно на ковре сместилось не сильно. Раймон проморгался, сфокусировал взгляд. Кинжал валялся в паре сантиметров от разжавшейся руки, и чуд первым делом отполз от него подальше, во избежание. Сел.
«Руки, ноги, голова — все на месте, вроде цел, — он бегло провел инвентаризацию себя, любимого. — Только энергии мало».
Чуд подозрительно уставился на кинжал. По ощущениям — абсолютно инертная штука, и не поверишь, что только что так радостно жрала магию.
— Ну и какой едрени фени? — спросил Раймон у опасной игрушки.
Кинжал промолчал, конечно. Зато Рэнди накрыло ощущением чужого присутствия. Чуд подобрался, озираясь, и в голове у него отчетливо прозвучал чужой голос.
«Здравствуй…»

* * *

— А остальные где? Куда Темный Двор смотрит? — Лиана сбросила легкие туфельки и с наслаждением прошлась босиком по мягкой прибрежной траве.
— Они смотрят в ночь, ожидая новой атаки! — с надрывом произнес Дима, пафосным жестом вытянув руку вперед.
Славка обернулась, рассмеявшись. Чел тоже прыснул смехом и уже серьезнее добавил:
— Наверное, он один был. В принципе, неглупо: Саббат обычно атакуют зимой, ну осенью, когда ночи подлиннее, летом-то их никто особо не опасается. Если бы этот гастролер не нарвался на Рэнди, напился бы нашей кровушки, испортил навам настроение и удрал.
— Хорошо бы так, ―встревоженная Лиана опустилась на предупредительно постеленную мужем ветровку.
Гуляющие по парку мужчины невольно на неё оглядывались. И было на что: пушистые белокурые волосы, огромные голубые глаза, милое кукольное личико с трогательно вздернутым носиком, аппетитная фигура. Словом — типичная белая моряна. И, если бы неосторожный маньяк встретил её в подворотне, то до самозащиты дело могло и не дойти, один вид боевой шкуры может довести до инфаркта. Правда, Димка второй облик жены называл не иначе, как «очаровашка».
Но чел вообще был уникум, хотя с виду и не скажешь — обычный парень, достаточно симпатичный, среднерусского типажа. Волосы русые, глаза светлые, спортивный, но не накачанный — все-таки на поддержание себя в форме у программиста «Тиградком» времени было не так уж много. Тем более у такой редкой зверюшки, как программист и маг в одном лице. На работе его высоко ценили, несмотря на то, что магом Димка был слабеньким, до уровня феи не дотягивал. Зато брал выдумкой и нестандартным подходом.
— Рэнди опаздывает, ―третья в компании, Славка, сидела прямо на траве, презрев любую подстилку. Впрочем, вытертым не дизайнером, а просто временем джинсам было уже безразлично.
— Празднует? — предположила Лиана.
— Без нас?
— Не по-товарищески! — постановила фея.
Чтобы заподозрить Ратиславу в принадлежности к славному дому Людь, приходилось приложить определенное усилие и долю воображения. И дело было не в том, что она коротко стригла и никогда не укладывала волосы. Не в том, что ходила в удобных джинсах, рубашках и футболках, а «каблуки» и «макияж» считала словами нецензурными. Смой с любой молодой люды боевой раскрас, одень в мешок из-под картошки — она и в таком виде умудрится быть элегантной и соблазнительной.
Назвать же соблазнительной и сексуальной Славку и спьяну было бы трудно. При всей миловидности, женственного в фее не было ни капли. Меньше мужчин Славку интересовала только власть — что очень, просто невероятно огорчало маму-жрицу.
— Может, позвонить? — Димка начал всерьез волноваться.
Но телефон зазвонил сам. Чел хищно сгреб трубку.
— Ребят, ―голос у Рэнди был взвинченным и загнанным. — Вы там где? На месте ещё?
— А где нам быть? Тебя ждем, о герой всея Чуди!
— Я щас.
Димка растерянно опустил руку.
―Трубку бросил, ―растерянно пояснил он для девушек.
Лиана и Славка обменялись тревожными взглядами. Шутить всем резко расхотелось, компания притихла.
На них никто не обращал внимания. Солнечные лучи падали отвесно вниз, загоняя гуляющих под съежившуюся тень, ветерок морщил поверхность пруда, по которой важно перемещались утки. Яркие блики искрились на мелких волнах, играя с отражением берегов, и усадьба Кусково на противоположном берегу казалась застывшей сказкой, декорацией к великолепной исторической драме. Но все драмы и спектакли давным-давно отгремели. Усадьба стала просто музеем…

* * *

— Канада. Великие озера, — пояснил Рэнди, как только перед глазами компании перестал вертеться алый вихрь портала.
— Уууу! — Славка птичкой-ласточкой взлетела на приглянувшийся камень. — Классно!
— И тихо, — чуд нервно оглянулся. — В Сибирь бы ближе, но там эти ваши… вдруг подслушают?
— Ага, делать Белым Дамам больше нечего, — проворчал Димка. — Рэнди, а все-таки, что с тобой приключилось? Ну, кроме этого дурака-масана?
— Мозгоед!
Славка съехала с облюбованного пункта обзора. Чел поскреб макушку, моряна жалостливо погладила скрючившегося чуда по рыжим лохмам.
— Космический? — попытался пошутить Димка.
— Ага, если бы! Асурский.
— Эм? — Славка бочком-бочком подобралась ближе. — Рэн, с тобой все в порядке?
— Нет! — Раймон встряхнулся, потер лицо ладонями и более-менее спокойно выговорил: — Ребят, я сейчас уступлю ему место. Ненадолго. Потому что у меня и так мозги набекрень, я не смогу за ним повторить.
— Рэнди…
— Полминуты. И вам всё расскажут.
Друзья притихли. У чуда опустились плечи, голова упала на грудь, а лицо стало спокойным, безмятежным, как в глубоком сне. Продолжалось это меньше обещанной «полминуты»: Раймон встрепенулся, распрямился, подняв голову…
Лиана сдавленно охнула, прижав к губам ладонь. Не Раймон. Уж кого-кого, а рыжего своего товарища наблюдательная моряна знала, как облупленного. Мимика, жесты, манера держаться и двигаться — все это изменилось за какие-то секунды. Ушла нарочитая разболтанность и обманчивая расслабленность чуда, который до того усиленно маскировал военную подготовку, что подобная манера движения въелась в подкорку. Ушла солнечная улыбка и насмешливый прищур. Широко раскрытые глаза смотрели пристально и жестко, губы сжались в линию, а поза… Лиана вздохнула с невольной завистью: она подумать не могла, что птичья парящая легкость может сочетаться с напряжением натянутой струны. Так немыслимо и так естественно сочетаться.
— Ой-ой… — протянула Славка, и странно шевельнула пальцами — словно аркан какой-то малознакомый плела. Видно, заметила не только внешние изменения.
Один Димка хмурился: ему недоставало острого зрения моряны, чтобы оценить изменения внешние, не хватало дара, чтобы заметить перекос магического поля, но не понять, что с другом творится странное ―надо быть совсем уж слепоглухим самовлюбленным уродом. Программист уродом не был.
— Ты кто? — люда, как самая непосредственная, начала разговор первой.
Тот, кто занял место Раймона, внимательно осмотрел всех троих — хмурого чела, настороженную моряну, люду, у которой глаза от любопытства горели, как два зеленых фонаря. На Славке он взгляд задержал дольше:
— Моё имя Астэйр. Я асур.
На вытянувшихся лицах троих друзей можно было без магического дара прочитать одну и ту же мысль: «Ну и заявленьице!».
— Он не шутит? — после паузы поинтересовался Димка.
— Боюсь, что нет, — Лиана сверлила собеседника взглядом, словно тоже была магом, могла применить к нему «Иглу инквизитора» и раздумывала, а стоит ли.
— Настоящий… — влюбленно прошептала Славка. Встряхнулась и деловито прищурилась: ―Так. А что ты в голове нашего Рэнди забыл?
— Ничего. К сожалению, поступить иначе я не мог.
Славке подумалось, что теплым, искрящимся глазам Раймона совсем не идет этот ледяной взгляд.
«Пятки Спящего, навы его, что ли, убили? Ой-ой-ой…»
— Я погиб. Давно, в то время, которое у вас назевается Первой Войной, — взгляд асура скользнул мимо друзей. Какие-то мгновенья он словно разглядывал вдали что-то не особо приятное, потом вернулся в реальность. — Точнее, погибло моё тело. Дух я сумел сохранить, привязав к артефакту, — он достал из сумки кинжал и бросил Славке.
Насупившаяся девушка легко его поймала. Фею совершенно не радовала собственная догадливость.
— Меня нашли около двадцати лет назад. Чел, который у вас называется «черным археологом», случайно. Если бы я задержался у него подольше, наверное, сошел бы с ума, но его съели.
— Высушили, — поправился осмелевшая моряна. — Если ты про того масана. У них это так называется.
— Суть одна, — Астэйр брезгливо повел плечом. — Меня нашел другой масан, они же и друг друга едят… мерзость. Но они хотя бы знают о Тайном Городе. Это дало надежду.
―То есть масана ты затормозил?
— Всего лишь внушил ему желание покрасоваться. Остальное Раймон сделал сам.
— Молодцом! — одобрил Димка. — А ты? Так и будешь с ним вместе?
— Нет, — пришелец из далекого прошлого решительно покачал головой. Мыслью по древу он не растекался, обрисовывая положение короткими четкими фразами. — Для нас занимать чужое тело, полностью вытеснив хозяина, немыслимо. И паразитировать, мешая чужому сознанию — недопустимо, кроме крайних обстоятельств. К тому же это неудобно и неприятно — чужое тело. Мне нужно моё, собственное.
Из какой бы тьмы (или правильней сказать — света?) веков не вынырнуло это странное существо, ход его мыслей был понятным, пусть и слегка неожиданным. Значит, с ним можно общаться — и договариваться.
— Ага, — глубокомысленно изрекла фея. Пересела поближе, уточнила деловито: — Как возвращать будем?
Асур посмотрел на неё с легкой оторопью. Славка тряхнула стриженой шевелюрой и заговорила, все более увлекаясь:
— Раз ты так уверенно об этом говоришь, значит, тело вернуть можно! И раз ты так трепетно относишься к чужим мозгам, тело не бэушное, тьфу, не чужое, а новое. Значит, технология существует, я права? — дождалась заинтересованного кивка и воодушевленно продолжила: ―А то, что один чел… ой, прости. Один раз изобретенное можно повторить! А хотя бы изобретя заново! И тебе, я скажу, крупно повезло, потому что я генетик!
— Фата Мара, версия 2.0.
— В глаз дам, — пообещала фея Димке. — Или в нос. Шаровой молнией!
— Дети, не ссорьтесь, ―тоном умудренной матроны вклинилась Лиана.
Асур улыбнулся.
— Не придется изобретать заново, — мягко успокоил он. — Я не генетик, но я готовился к путешествиям по Внешним Мирам, это включает не только воинскую подготовку. Все, что помню про эту технологию — расскажу. Оружие украшено моими волосами, забери его себе. А сейчас уступлю место, кажется, наш друг достаточно успокоился, чтобы вас не пугать.

―Так странно, ―прошептала Лиана, глядя, как Димка возится с ключами от квартиры. — Высшие же существа. Я думала, должны относиться к другим, как… к биологическому материалу, за разумных не считая. А для него чужое тело занимать недопустимо. И разговаривает на равных.
Дима справился с непослушным замком, пропустил жену в квартиру и старательно заперся изнутри. Пожал плечами:
— Ну не все же такие, как ваш… пардон, наш Зеленый Дом.
— Я не про Людь. И не про современную.
— Про древних навов, что ли? Ну, тем более. Значит, инфа о том, что они противоположные — верная, на наше счастье. И не сказал бы я, что совсем на равных.
— Ой, Дим, а ты как с детьми разговариваешь, а? Ага. Мы для него и есть дети. Ну, не дети — подростки, все равно молодые и глупые, — моряна сбросила обувь, сделала два шага по коридору и задумчиво, почти про себя, проговорила: — А может, они потому и высшие, что так…


* * *

Когда-то давно, подростком, Раймон пытался объяснить — отцу, брату, учителям — как он видит и чувствует энергию. Большинство чудов отмахивались, советуя не маяться дурью, а отец вовсе засомневался, нормален ли его младший. Хорошо ещё, дед вовремя рявкнул, заявив, что не пугаться надо, а радоваться, что у мальчика такой сильный и редкий по чуткости дар. Рэнди, для которого в то время авторитета выше дедовского не существовало, обрадовался и продолжил «вчуиваться».
Родная энергия разгоралась в крови ласковым огнем и пахла чем-то горячим — как пыль на дороге в жаркий летний полдень. Зелень людов казалась прохладной, отдавала в ноздри ароматом свежескошенной травы и немного — мёдом. Масаны — леденящий холод и кровь. И только чёрный след Тёмного Двора не ассоциировался ни с чем. Чёрное — оно и есть чёрное. Рэнди как-то попытался прочувствовать энергию навов, но быстро прекратил опасное занятие и дал себе зарок больше так не экспериментировать. За непроницаемой пеленой угадывалось что-то такое, с чем молодой чуд решительно не желал иметь дела.
Учитель-аналитик тоже его хвалил за чуткость и поощрял развивающие её упражнения. Рэнди честно старался, но только, пообщавшись с Астэйром, начал понимать, насколько он глух и слеп.
«Ты хотя бы пытался прозреть, — утешил асур. — И многого достиг, сам… это хорошо. И не так просто, как я теперь вижу».
«Спасибо», — чуд невесело усмехнулся про себя.
Первые день-два очень тяжело было делить голову с кем-то посторонним и не толкаться при этом мыслями. Чужие эмоции, чужие ощущения, чужое восприятие, обрывки мыслей словно взрывали голову — в самый, как водится, неподходящий момент. Но постепенно чуд и асур приспособились, притерлись друг к другу и начали, как охарактеризовала Славка, «конструктивное общение». В числе прочего, Астэйр целенаправленно поделился с Раймоном своим восприятием магической энергии.
Какие там пять убогих человских чувств! Какие там шесть, привычные для магов! Рэнди казалось, что Астэйр общался с миром как минимум восемью. И ещё пожаловался, зараза эдакая, что у чудов восприятие бедное!
Но получается, если дух смотрит на мир из его, Раймона де Рейдена, тела — чуды тоже так могут? Сами?
«Могут, — подтвердил дух. — Но для этого надо немного изменить отношение к миру. И к самим себе. И поставить перед Семьёй иные цели»
— Раймон! — наставник Арчибальд выскочил рядом, как масан из тумана. — В облаках витаем? А задание?
— Думаю! — честно заявил Рэнди, невольно вставая по стойке «смирно». — Оптимизирую! То есть? мне кажется, тут можно провести не стандартный поиск, а…
— Не мямли, рыцарь, ―аналитик нахмурился. — Четко, внятно, по сути дела.
Рэнди отчетливо почувствовал, как Астэйр сначала сочувственно хмыкнул, а потом развеселился и начал подсказывать. Очень простой, действительно, способ. И достаточно легкий. Для тех, кому потоки энергии — не просто сила для постройки арканов, а дыхание мира. Собственно, эту проблему они между собой и обсуждали до того, как наставник Раймона их прервал. Конструктивно, да.
— Сыро и невнятно, — вроде бы осудил Арчибальд, выслушав путаные объяснения Раймона (ещё бы не путаные — попробуй восприятие асура чудскими терминами перескажи!). — Но интересно. Чтобы чуд работал по принципу Белой Дамы… Интересно, да. Неожиданно, ―прищурился и вынес вердикт: ―Месяц на разработку. Отполированной теории не требую, но первичные выкладки чтоб были! Всё ясно?
— Ясно! — Рэнди вскинул руку в чудском салюте.
Дождался, когда наставник отойдет. Выдохнул.
«Я, кажется, попал…» — юному чуду очень хотелось сползти под стол и там остаться. Чтобы никто не нашел.
«А в чем дело? — Астэйр его паники не разделял. — Подумаем вместе, как теорию общего поиска изложить, чтобы твоим сородичам понятно было. Я тебя научу, это совсем легко, ты умеешь слушать мир. Тем более кто-то нечто похожее умеет. Не бойся, мы себя не выдадим».
Астэйру хватило неполных суток для понимания и усвоения главного правила выживания в Тайном Городе. Не попасться навам. А значит — не выдавать Раймона слишком уж внезапными озарениями.

* * *

— Я все-таки вас, женщин, никогда не пойму! — трагически заявил Рэнди этим же вечером.
Вместо того чтобы думать над изложением асурской теории, он удрал к Славке. Квартиру для единственной дочери мама-жрица подобрала со вкусом, близко к парку, на последнем этаже новой высотки. Много света, много простора. Астэйр оценил.
Славке здесь тоже нравилось. В самой большой и светлой комнате «начинающая Мара» оборудовала мини-лабораторию — по последнему слову тайногородской магии и человской техники. Фея ценила возможность творить, не выходя из дома.
— Это чем же мы такие загадочные? — Лиана обвиняюще нацелила на чуда нож, которым нарезала мясной балык. Краткий перекус до ужина ребята одобрили единодушно.
— Тем, что вы с дайкини, того, — Рэнди пошевелил пальцами, словно взял аккорд на невидимом пианино. — Сосуществуете! Всю жизнь! Убиться веником, я всего полторы недели, и то уже…
— Мы-ы-ы?!
— Лиана, не бесись! Я так, обобщаю.
— Народ, помолчите, а? — Славка выглянула из-за компьютера, где опробовала новую Димкину программу. — Рэнди, а ты вообще давай, того, — она передразнила чуда, — местами меняйся. Мне кое-что уточнить надо.

— Может быть, мне лучше набросить морок? — Астэйр задумчиво покрутил в пальцах прядь волос. Кажется, рыжий цвет его сильно огорчал. — Вы смотрите на меня, но видите его, и это сбивает с толку.
— Сбивает, — Славка потерла лоб. Оценивающе посмотрела на вбитые в программу данные. И честно призналась: — И очень любопытно посмотреть, какой ты есть. Хоть мороком!
Она хотела продолжить, извиниться за нахальное любопытство, виновато посмотрела на сидящего рядом и…
— Ку-ку! — Димка щелкнул пальцами.
Программист очень старался не таращиться на асура. Все-таки, невежливо… но как хочется! Лиана поступила проще — подошла и помахала у Славки перед носом раскрытой ладонью. Заодно разглядела поближе наведенный морок.
Фея, не отрывая от асура глаз, отмахнулась:
— Ли, отстань.
— Неужели так впечатляет? — печально улыбнулся Астэйр.
Теперь называть его по имени стало гораздо легче. Он вел себя не так, как Раймон. Говорил не так. Двигался иначе. Но глаза натыкались на привычную внешность, и язык заплетался — у Славки точно. Да и чел с моряной старались обходиться без прямых обращений, когда асур и чуд «менялись местами».
Теперь он, по крайней мере, казался самим собой. Но попроси описать внешность — и Лиана, и Димка развели бы руками. Что сказать? Красивый. Очень. И светлый — да, в самом буквальном смысле, весь светится! И почему-то комок в горле встал у обоих.
Наверное, слишком красиво…
Славка, как ни странно, отнеслась к истинному облику куда спокойнее. Первое завороженное очарование прошло, и она вглядывалась в морок с практическим интересом.
— Астэйр, ты только не волнуйся, — осторожно начала она. — Понимаешь, я ещё в школе писала… ну-у-у, работу о взаимосвязи фенотипа рас Тайного Города и энергии их Источников.
— Я слушаю, — асур казался не то, что спокойным — совершенно безмятежным. — Ты что-то интересное обнаружила?
— Есть немного, но я не о том, Понимаешь, я с тех пор очень внимательно, как бы, на всех смотрю. Фенотипические особенности подмечаю, — фея яростно взлохматила волосы. ―Как Рэнди говорит — убиться веником! Я кое-кого на тебя похожего видела! — она дотронулась до уголка глаза. — С таким вот разрезом, острохарактерным, точно! Ну что ты сидишь статуей, у Рэнди спроси, он там тоже был!
Асур поднял руку, останавливая поток слов:
— Тихо. Уже спрашиваю.

В запутанных переулках Китай-города века сливаются и наслаиваются один на другой так, что невозможно понять, где начался один и закончился другой. Строгая готика рядом с кирпичными одноэтажками бог знает, какого года, в которых ютятся крохотные фирмы и андеграунд-клубы. Порой действительно — андеграунд, то и дело из подвалов выныривают разнообразного вида творческие личности. Белые храмы смотрят на выкрашенные в пастельные тона особняки, а те стоят стена в стену с безликими бетонными коробками. Выложенная из осколков зеркал рыба глазеет с высоченного бетонного бордюра на прохожих. На стенах медленно выцветают незакрашенные философские надписи, оставленные, вероятнее всего, теми самыми личностями из подвалов. Летняя листва танцует на ветру над памятником Мандельштаму, плющ оплел торец заброшенного морга, под кустами бродят многозначительно щурящиеся полосатые коты.
В переулках Китай-города тихо даже в шумный выходной день. Было тихо.
— Ребята! Гляди! — чуд с фотоаппаратом наперевес восторженно замер, глядя вверх по склону, за забор, набранный из черных штырей. — Там Византия!
— Где?! — остальные трое замерли на полушаге, обернулись.
За штырями уходил вверх довольно крутой склон. Его заботливо превратили в одну сплошную клумбу. Где-то пестрели низкие цветы, едва выглядывающие из-за камней, но внимание в первую очередь привлекали не они, а розы. Мелкие, крупные, алые, розовые, белые… сочная июньская зелень деревьев, белые стены храма и колокольни за ними, и пронзительно-синее небо.
— А что-то в этом есть, — согласилась Лиана. Моряна наклоняла голову так и эдак, оценивая вид. — Красиво.
— Ещё бы Рэнди пропустил кадр. Рэнди!
Гордый сын Ордена возмущенный вопль феи проигнорировал. Азартно блестя глазами, Рэнди мгновенно вскарабкался на парапет, благо наклон позволял. Ему, чтобы балансировать, не было нужды держаться за решетку руками, и чуд вдохновенно примеривался, как увиденное сфотографировать.
— Ну да. Когда это чуды обращали внимание на Зеленый Дом, — Ратислава воровато оглянулась по сторонам и забралась следом.
Лиана и Димка остались терпеливо ждать внизу.
— Византия у них… головного мозга! — бурчала моряна осуждающе.
— Не, головного мозга — это когда исторические талмуды пишут, — чел показал предполагаемую толщину книги. — У Рэнди просто красивый кадр нашелся. Сейчас налюбуются, увековечат и слезут.
— Если фотосессия удастся, я предложил бы назвать её «Эхо Византии». Все-таки это заметно отличается от оригинального образа.
Ребята обернулись на голос разом, как по команде.
— Мне нравится идея, — Рэнди благодарно кивнул и вернулся к «увековечению». — Спасибо!
— Ага, — Славка отцепилась от облюбованного штыря и, не отрывая глаз от незнакомца, стягивала со спины рюкзак.
Лиана отлично знала, что за этим последует.
— Славка, ―страшным шепотом воззвала она. — Не приставай к челу.
— Ага, — люда уже спрыгнула вниз. Подругу она не слушала, потому что уже шарила в рюкзаке на ощупь. Видимо, боялась оторвать взгляд — а вдруг объект куда-нибудь испарится.
Моряна безнадежно махнула рукой, заранее состроив скорбно-извиняющуюся мордашку. Димка даже не пытался встрять, но молчал осуждающе. Раймон философски не отвлекался от дела.
— Извините заранее, если вдруг вопрос обидный, — фея наконец-то обрела нормальный голос. — Я вообще-то генетику изучаю. Ну и немножко этнографией увлекаюсь, — в рюкзаке наконец-то нашарился блокнот с привязанной к нему ручкой. — Вот. У вас такая внешность необычная, что я даже прямо не знаю, как! То есть откуда.
Незнакомец тихо рассмеялся:
— Под предлогом этнографии со мной девушки ещё не знакомились.
— Да я серьезно! — Славка возмущенно топнула ногой. Обута она была, по привычке, в любимые и изрядно растоптанные кроссовки, поэтому звук получился глухой и какой-то несерьезный. — Вы правда — откуда? Я никого похожего вообще никогда не видела!
Чуд обернулся, глядя сверху вниз на собравшуюся компанию.
«Н-ну, — прикинул он, ―Славку можно понять. И этого чела тоже понять можно».
Очень высокий мужчина. Не выглядит ни ходячим скелетом, ни шкафом семь на восемь — скорее, близок к навам по сложению, но это само по себе ничего не говорит. Такие и среди челов случаются, и среди чудов. А вот все остальное ―необычно! Волосы длинные, очень светлые — почти как у Лианы, и очень ухоженные — на солнце так и блестят. Крупные глаза, вытянутые к вискам, совершенно нетипичного разреза. Узкое овальное лицо, прямой — идеальный прямо-таки! — нос, бледные губы.
Должен бы выглядеть ожившей анимэшкой. По всему должен. Но не выглядит!
И ни капли магии не ощущается. Обычный чел необычной внешности, только-то.
— Барышня, — он тихо вздохнул, видно, догадываясь, что отделаться от зеленоглазой девушки не так-то просто. — Как вас зовут?
— Славка. Ратислава то есть, — фея перехватила ручку левой рукой и охотно протянула ладонь для приветствия.
— Я Лиана, — вежливо представилась моряна.
— Дима, — не отстал от неё программист.
— А я Раймон, можно Рэнди — если не будете спрашивать, чем мои родители думали, когда имя выбирали, — чуд спрыгнул вниз, присоединяясь к друзьям.
— Александр, ―новый знакомый пожал всем руки по очереди. — Вы просто гуляете или?
— Или, — Димка указал на рыжего. — Фотографируем Китай-город.
— Хорошая цель. Я гулял просто так, но могу показать несколько интересных мест, а заодно ответить на вопросы вашей очаровательной подруги.
Славка от неожиданности пригнула голову. Растерянно пригладила стоящие дыбом короткие прядки. Сородичи её внешность описывали несколько другими словами.

— Он нам много чего порассказал про Китай-город, про историю, — прокомментировал Дима. — Интересно было. Но Славка — кстати! — так и не сумела утащить волос на экспертизу.
— Ну, не сумела, — смущенно подтвердила фея. — Заслушалась.
Астэйр тем временем лихорадочно рисовал что-то на стандартном листке. Карандаш так и летал над бумагой, и столпившиеся за плечом асура друзья с любопытством смотрели, как появляется портрет.
— Точно, тот самый! — Славка наклонилась ниже, внимательно присматриваясь. Портрет был более чем узнаваем. — Если бы сам светился, как ты…
Астэйр отложил карандаш, размял пальцы. Через силу заговорил:
— Это мой родич. Близкий. Нам повезло, мы родились почти в один год… вы не понимаете, какой это редкий шанс — родич и к тому же ровесник, у нас так редко рождаются дети! Он был такой же, как я. Разведчик во Внешних Мирах. Воин. У нас было очень мало воинов, но я был любопытен и думал — если надо это уметь, чтобы отпустили путешествовать, значит, научусь. Он относился к бою серьезнее, поэтому он пережил войну, ―асур закрыл лицо ладонями. — А я нет.
Астэйр впервые заговорил о Первой Войне — с тех пор, как сказал, что именно тогда погиб и оказался духом в артефакте. Его никто и не стремился расспрашивать, хотя любопытно было всем. Но как можно спрашивать у того, для кого кошмар закончился каких-то двадцать лет назад по личному времени? Асур хорошо держал себя в руках. И даже от Рэнди умудрялся скрывать все эмоции, касающиеся навов.
— Отставить депресняк! — Славка хозяйственно прибрала рисунок. — Что значит «не пережил»? А кто тут с нами сидит, общается? Подумаешь, дух! — фея торжествующе помахала в воздухе рисунком. — Теперь мы будем поиск вести по двум направлениям, вот! Я буду пытаться сообразить насчет технологии, а остальные поищут твоих родичей.
— Поищем! — Димка постучал пальцем по лбу. — Кого, как и где?
— По городу и поищете, вчетвером, — фея не теряла оптимизма. — Один раз он нами заинтересовался, появится и ещё раз.
— Интересно, почему, — Астэйр не открывал лица, и потому фразу произнес глухо, в ладони.
— Ууу, новичок ты в Городе, сразу видно, — посочувствовала Лиана. И стала перечислять, загибая пальцы: ―Чуд, который не хочет воевать. Фея, которая не интересуется ни политикой, ни мужчинами. Чел, который программист и маг в одном лице, пусть слабенький, но все-таки маг!
И я в довесок, ―скромно закончила моряна. — И дружим мы не первый год. Нас даже Лунная Фантазия не рассорила.
―Ага, потому что Рэнди не воевал, а мы у бабушки отдыхали, ―проворчала Славка. — В Сибири. Нетипичные мы для Тайного Города. Чем и гордимся.

* * *

Луна заглядывала прямо в окно — круглая, наглая, яркая. Здесь, на последнем этаже элитной высотки, ей не мешали ни фонари, ни окна соседних домов. Можно было бы задернуть штору, но Славка понимала, что не уснет и в темноте.
«Мечтательница», — пренебрежительно отзывались о ней сородичи. Сильные, способные и умные люды милостиво прощали подобную увлеченность — ведь совершенно не интересующуюся политикой Дома талантливую девочку можно использовать в своих целях. Если, конечно, мама-жрица и королева не заметят и не пресекут.
С того дня, когда Раймон поделился своими бедами, прошел едва ли месяц, а фее казалось — несколько лет. Животрепещущие проблемы и сплетни Зеленого Дома увлеченную наукой девушку всегда интересовали мало. Если бы не троюродная сестра, Ратислава была бы не в курсе многих событий. Красавица и умница Власта, относящаяся к младшей родственнице покровительственно, пунктуально сообщала Славке о самом важном или интересном, чтобы та окончательно от жизни не отрывалась. Только Славка последние новости слушала не то, что вполуха — в четверть. Машинально отвечала что-то вроде: «Ага, как интересно», ―и думала о своем. Власта возмущалась и требовала слушать внимательнее, но не беспокоилось — такое состояние для Славки было обычным.
А зря не беспокоилась.
Фея перевернулась на живот, зарылась лицом в подушку. Астэйр, видите ли, мало понимает в генетике и конструировании! Ей бы так «мало» знать! Что ж тогда могут те, кто понимает «много»?.. И вот бы с ними познакомиться! Славку не умучило осознание собственного невежества, несмотря на то, что до встречи с асуром она казалась себе чуть ли не лучшим экспертом в Зеленом Доме. Девушка любила учиться и, увидев новые горизонты, радостно устремилась на их освоение. Асур хвалил — то ли за обучаемость, то ли за отношение… пойми его, загадочного.
Ей порой даже удавалось забыть, что где-то рядом маячит зловещий Дом Навь, и Сантьяга не упустит из виду малейший намек на появление древнего врага. Только вот Славке все же приходилось выбираться из дома — она могла забыть об обязанностях феи, но обязанности в лице фаты-руководительницы о ней не забывали. Навы тоже не были затворниками. И Славка то и дело на них натыкалась.
И вспоминала о цене за любой неверный шаг.
Луна спряталась за тучу, и девушка наконец-то задремала. Приснилось ей странное: полет на драконе. Драконов она видела, и даже живьем, а не на картинке, но существо из сна оказалось совсем не похоже на красно-рыжих тяжеловесных монстров с крыльями, обожаемых Чудью. Оно было немыслимо изящным, снежно-белым в голубоватый отсвет, словно сотканным из вечных горных снегов и облаков, которые проплывали мимо. Дракон парил, расправив полупрозрачные крылья, ловил восходящий поток ветра. Славка смотрела вперед, туда, где в разрывах кучевых облаков мелькали прозрачные, искрящиеся на солнце шпили. Кто-то бережно придерживал её за талию, но фея не оборачивалась: во сне она прекрасно знала того, кто не давал ей потерять равновесие.

— Что это мне сегодня снилось, а? — Раймон задумчиво разглядывал потолок. Он знал, что для общения с асуром достаточно целенаправленно подумать, но иногда по привычке пытался заговорить вслух.
Вставать и брести на доклад к Арчибальду не хотелось, но кто его спрашивал — надо. А на улице жара… а тут кондиционер и толстые стены старого дома.
«Хрустальный Замок, — после долгой паузы нехотя пояснил Астэйр. — И не тебе, а мне. Мы достаточно совместимы, чтобы ты мог мои сны увидеть… случайно».
«Красивый, — ответил ему чуд. — И Замок, и дракон. А что там Славка наша делала, в твоем сне?»
Асур промолчал. Спохватившемуся Рэнди стало стыдно.


* * *

Духота и тяжкий смог середины лета давили даже вечером, тяжелой шапкой нависая над центром города. Все, кто мог, забивались под кондиционеры — в офисе, в кафе и ресторанах, а самые везучие спешили домой, глотнуть свежего воздуха и отдохнуть.
Славка бесцельно кружила по улицам, то и дело спускаясь в переходы. Ноги гудели, живот подводило от голода, но люда упорно продолжала шагать в никуда. Голова гудела и ныла сильнее ног.
Астэйр очень не хотел задерживаться в чужой голове, пусть сколь угодно дружественной и «совместимой». Асур хотел своё, привычное тело — и помогал изо всех сил, вспоминая и объясняя все, что могло помочь в восстановлении технологии. Хотя, тут было бы уместней не «восстановление», а «изобретение заново». Димка до покраснения глаз клепал аналитические и прогнозирующие программы, Славка до кашля надышалась магическими реагентами, Рэнди просчитывал затраты энергии и при необходимости «менялся местами» с Астэйром. Лиана добывала эрлийские капли для глаз, кипятила молоко с мёдом (действовало лучше иных снадобий), всех кормила — словом, была местным ангелом-хранителем.
Постепенно начинало вырисовываться нечто внятное, но неутешительное. Деньги на необходимые компоненты можно было достать — хоть и вывернувшись буквой «зю». А вот энергию… от предварительных выводов Рэнди Славка приходила в тихий ужас. Дочь жрицы и внук командора войны на отсутствие карманных денег не жаловались, к тому же перспективному будущему аналитику и фее-генетику на службе Дома неплохо платили. Но, чтобы вытянуть конструирование полноценного тела плюс непредвиденные затраты энергии на возможные косяки схемы ―тут никаких аккумуляторов не хватит! Только прямое подключение к Источнику. И, спрашивается — как?
Славка провела рукой по лбу. Ступни болели нещадно, ноги подкашивались. Слева осталась Новая Площадь, впереди был переход. Вернись назад, или нырни под землю и выйди на той сторона — вот тебе метро «Лубянка». Так просто сесть и доехать до дома, дать роздых если не мыслям, то телу.
Не объяснишь же ни королеве, ни великому магистру, почему тебе такая пропасть энергии жизненно необходима. Даже если Славка начнет честно врать про великий эксперимент! Она же не доверенная жрица, с неё не то, что отчет потребуют — будут надзирать ежечасно. А сдавать владыкам Астэйра нельзя. Захотят использовать. Или хотя бы вытрясти информацию. Ага, так он им и дался… представлять, что могут натворить Великие Дома, пытаясь сломить обозленного Первого — пусть существующего в виде духа! — было просто страшно.
Асур и духом может такого наворотить — никому мало не покажется.
И это не учитывая в раскладе навов. И свою собственную дурную голову… или сердце? Что там за высокие чувства отвечает, по последнему слову науки?
Она ведь правда не интересовалась мужчинами. До последнего времени.
«Проще застрелиться…» ―люда, спотыкаясь, побрела вниз.
И услышала гитарные переборы.

— Не уходит закатное солнце, а греет собой горизонт. Все проходит, но если вернется — уже никогда не уйдет.

Молодой светловолосый парень смотрел куда-то в пространство, и пел так, что щемило сердце.
Славка пристроилась напротив, у колонны. Грязноватый мрамор холодил лопатки даже в летней духоте, а по пустому в этот час переходу гуляло причудливое эхо.

— У тебя есть единственный шанс дотянуться до края зари. Здесь не важен отмеренный путь. Важно встать — и пойти.

О да. Шанс им выпал один из миллиарда. Если бы тот черный археолог копал в другом месте. Если бы он не попался масану. Если бы масан оказался из Тайного Города, или менее фанатичным последователем идей Саббат. Если бы он напал не на Рэнди, если бы они не дружили…
Если бы Астэйр оказался не таким опытным магом тогда, тысячелетия назад.
Ты не хотела власти и поклонения, ты хотела узнать все тайны мира? Так иди, вот твоя дорога. И цена за тайны известна — не страшно жизнью рисковать?

— Все, что было далеко, но свято — лежит пред раскрытой рукой. Пусть и целям, и средства воздастся, а путник останется бел. Но подумай, как все же прекрасно, что есть эта цель.

Музыкант теперь смотрел прямо на фею и пел, казалось, для неё. А может, и не казалось. Его, наверное, редко так внимательно слушают.
Незнакомая песня будто отвечала на мысли Славки. Фея благодарно улыбнулась уличному певцу — нет, ей совсем не страшно рисковать и, пожалуй, не жаль платить. Астэйр с бесконечной болью и тоской рассказывал о том, древнем, навсегда утраченном мире. Пытался вместе с ней разобраться с задачей. Интересно рассуждал о мире современном, внимательно слушал Славку и со многими её оценками соглашался. Но ведь он древний, мудрый и высший. Рядом с женщинами его семьи сама королева Всеслава — так, серая мышка, ничем не примечательная. Что ему какая-то фея, даже нетипичная? Он будет ей благодарен, как и всем остальным, но не больше.
— Тебя как зовут?
— Меня? Эрик, — музыкант приглушил струны ладонью.
— Что, правда?
— Нет, конечно, но это имя ничем не хуже других. Мне оно нравится.
— Спой ещё что-нибудь, пожалуйста.
Эрик кивнул, задумчиво перебрал струны. Улыбнулся как-то отсутствующе. И взял первый аккорд.

— Кто породнил нашу жизнь с дорогой без конца? Только любовь…

Славка закрыла глаза. Голос у этого Эрика оказался волшебным. Не в смысле магии, привычной Городу, но такой талант… что он делает в пустом, замызганном переходе? Почему не попался тому, кто смог бы «раскрутить»? И сам не пробивается?

— Ну, а если спросят вдруг — где любимая и друг? Промолчи в ответ с улыбкой, пусть никто не видит сердца поседевшим от разлук.

Астэйр именно что молчит. И Рэнди, который — сам признался — иногда ловит не предназначенные ему эмоции, тоже молчит, из деликатности. Только Ратислава никогда не жаловалась на отсутствие фантазии. Представить страшно, что должен чувствовать тот, кто остался совсем один, а надежда найти родичей призрачна, как неловко наведенный ученицей морок.
Интересно, любил ли он кого-то — там и тогда? Когда был жив… хотя лучше не знать. Просто не знать.

— Дорога без конца — она когда-то выбрала тебя. Твои шаги. Твою печаль и песню. Только вот идти по ней с каждым шагом все больней, с каждой ночью все светлее, с каждым словом все смертельней, с каждой песней все трудней.

«Вот уж точно» ―мрачно согласилась с песней фея. Все смертельней.
— Я, кажется, слишком хорошо угадал с песней, — Эрик озабоченно всмотрелся в её лицо. — Ты плачешь.
Славка раздосадовано потёрла глаза. Мокрые… а этот словно сам не знает, как поёт!
— Ничего. Всё равно спасибо.
За такой концерт и заплатить надо достойно. Люда лихорадочно прикинула, сколько у неё с собой наличности, тщательно вытерла глаза, посмотрела внимательней на музыканта.
Матерчатые кроссовки. Вытертые джинсы, старые, обрезанные под бриджи. Белая майка, разрисованная вручную фломастерами для ткани. Длинные светлые волосы, таким любая люда может позавидовать. Лицо... симпатичное. Нет. Красивое. Очень красивое.
«Так вот почему он в переходе сидит!» ―мысль глупейшая, но ведь, в самом деле — при такой-то освещенности нелегко заметить саму главную особенность его внешности!
— Пятки Спящего! — Славка запустила пальцы в отросшие волосы. — Ой ду-ура я… ой, что ж я не поняла, как вас на самом деле высматривать-то надо!
Эрик смотрел на сумасшедшую с эдаким вежливым недоумением, чуть склонив голову к плечу. А фея нахально подошла ближе и встала нос к носу. Обвиняюще ткнула пальцем в грудь музыканта, даже не собирающегося убегать или исчезать. А ведь мог бы. Астэйр много интересного про мгновенные порталы рассказал.
— Лица у вас симметричные! Ну, офигеть! Ну, как я сразу-то не догадалась спросить, родовое это у них или ваше общесемейное? Признавайся, сколько тебе тысяч лет, о дивное создание? Две? Три? Десять?
— Не угадала, — флегматично пожал плечами подозреваемый. И с улыбкой добавил: — Тысячи ещё нет. Семьсот, или восемьсот, я не помню точно. Можно спросить у родителей, какое человское событие совпало с моим рождением, и посчитать.
Славка даже руку опустила. Догадки догадками, озарения озарениями, но что асур вот так спокойно признается, что вот он — есть.
— Я не знал, что с вами уже кто-то заговорил. Это должны были поручить мне, как самому молодому и к вам близкому.
— Никто на нас не вышел. И не говорил, — у Ратиславы закружилась голова. И холодно стало, словно не жаркое лето вокруг, а середина осени. И губы задрожали. — Мы нашли тут… кое-что. То есть кого. Пошли к Рэнди. Сам пообщаешься.
Асур, так и не назвавший настоящее имя, посмотрел на фею озадаченно. Взял за руку и что-то сделал — она почувствовала плетение незнакомого аркана и прикосновение чужой яркой энергии. Ей стало легче, дрожь и холод ушли, зато слёзы полились — водопадом. Славка сердито утерлась. Приключение заканчивалось как-то слишком стремительно и глупо — Астэйра сейчас заберут сородичи, а что останется им? И оставят ли вообще их? Нет, что за глупости, не навы же это!
Эрик тем временем уже упаковал гитару и был готов идти следом. Глазищи у него были большими и встревоженными. Правда, не настолько «острохарактерно» удлиненными, как у Астэйра и его родича на портрете. И не светились. Конечно, он же не буйнопомешанный самоубийца, чтобы сверкать на весь Тайный Город.
— Пошли, — повторила фея. Взяла музыканта за руку и повела. Мало ли. Передумает ещё…

Месяц спустя

Музыкальный центр играл негромко, да и запись была далеко не из тех, которые слушают, вывернув звук на полную.

Август, в листве зажигающий первые свечи — свечи по тем, кто не выйдет в бездонную осень, тем, кто сорвался, устал, не добрался до неба. Тем, чье паденье расчертит полночную просинь, этим — последним — огнем воплотив чью-то небыль.

Власта решительно нажала на «стоп». Песня, особенно в сочетании с настроениями Ратиславы, её откровенно пугала.
— Славка! — троюродная сестра присела рядом на широкий диван. — Сколько можно сидеть взаперти, гоняя одну и ту же музыку? И где ты её нашла?
— Не одну, — безразлично откликнулась сестра. — Я и другие слушаю. А нашла в человской сети. Власта, прекрати, я в норме.
— От твоей «нормы» наши мамы себе места не находят! — сердито ударила по дивану сестра. — Сколько ты уже хандришь, скажи мне?
— Похандрю и перестану, — Славка отвернулась к спинке. — Заколебали вы меня все… Говорю же — пройдет! И вообще, работаю я.
Волосы она перестала стричь гораздо раньше, чем впала в уныние. Прядки успели отрасти — и перестали беспорядочно лохматиться, завившись в крупные кольца. Ей это очень шло, но Славка не обращала внимания, как всегда.
— Над чем?
— Над теорией одной. Ерунда выходит, вот я и грущу, — это было почти что правдой. Власта, конечно, поняла, что ей не договаривают, но посчитала, что даже такой туманный намек — уже прогресс. И сменила тему: — Не хочешь пойти на наш молодежный турнир? Он уже начался. Обещает быть интересным.
— Что, там твой чуд будет?
Власта посмотрела на сестру почти испуганно. Не догадывались родители. Не подозревали подруги. А вечно погруженная в себя Славка угадала!
— Тебе так не нравятся чуды?
— Мне нравятся и чуды, и челы, и вообще кто угодно, если он вменяемый и интересный, — Славка села, с силой потерла лицо. — Даже если он тат, но таких в дикой природе уже не встречается. Не хочу я туда. Шум, суета, дурочки наши в гламурности соревнуются. Глупо это всё. Я лучше к бабушке съезжу.
— Это тоже хорошая идея, ―про себя Власта подумала, что Белая Дама Василина — женщина суровая и любимой внучке точно сумеет мозги на место вправить. — Но если надумаешь, звони.
Славка кивнула. Дождалась, пока за троюродной сестрой закроется дверь, дотянулась и нажала на проигрывание.

И спутаны тропы, и мысли, и рифмы и даже цвета… Да! Можно уйти, не смотреть, не поддаться, не лезть в небеса — и будешь целее… но это значит быть кем-то иным — а я всё ещё та, кто тебя любит.

Власта вышла из прилизанного подъезда и, печально покачав головой, отправилась по своим делам. Она не заметила, как высокий, очень красивый мужчина с длинными светлыми волосами задумчиво проводил её взглядом — взглядом больших, удлиненных к вискам глаз. В них мелькнула то ли искра, то ли просто солнечный блик.

В убежище, которое старшие асуры по привычке (и в шутку) называли «новым», в самой дальней лаборатории, в емкости под матовым колпаком медленно формировалось тело. Кости, внутренние органы, мышцы — уже сформировались. На не живое, но и не мёртвое тело, похожее сейчас на анатомическую куклу, быстро нарастала кожа. И мозг в нем был — но полностью отключенный, не рабочий, вызвать к жизни его мог только дух… который поселился тут же. Подпитывался энергией аккумулятора, нетерпеливо наблюдая за процессом воссоздания самого себя.
Заново осознав мир тогда, двадцать лет назад, он пришел в ужас. Теория о том, куда приведет «развитие» тёмных, подтвердилась полностью — но лучше бы ей так и остаться теорией. Жуткий, вывернутый наизнанку, потускневший мир, в котором остались только два цвета — тускло-серый и кровавый.
Так Астэйр думал до тех пор, пока не оказался в Тайном Городе. Пока не встретил существо из ало-рыжего луча спектра, мальчишку, самозабвенно и ярко влюбленного в мир, в его красоту, умеющего эту красоту видеть. Они ещё существуют — те, кто понимает, зачем разумные приходят в этот мир! Это была надежда. Если такие живут, не смотря ни на что — и ему, осколку забытого прошлого, есть смысл оставаться в настоящем. Они младшие, бестолковые — но они готовы учиться чему-то, отличающемуся от войны.
Дух потянулся тонкими лучиками-сканерами к своему будущему телу. Уже скоро. Недели две, самое большее три, и он откроет настоящие глаза. И вернется в Тайный Город, там осталось незаконченное дело. Ведь зеленоглазую девочку ничему не надо учить. Она видит и чувствует, как асур. Она любит мир так, как умеют любить только они, первые жители Земли. Она совсем-совсем чужая там, в своём Великом Доме. А знания, что знания? Их ведь так просто пополнить.

@темы: Тайный Город

---

....а еще более давно тут не было Арды. Но она будет!

Мордор, Вторая Эпоха, до падения Нуменора

Северные народы вместо ругательств для плохих ситуаций часто упоминают, что к ним-де «крадется песец» - имя хитрой полярной лисы было прославлено многими сказками, притчами и прочим народным творчеством. Если бы в Барад-Дуре был кто-то из этих народов, он бы с полной уверенностью сказал, что песец не крадется. Он уже пришел, гордо прошествовал по тронному залу и нагло развалился покоях Повелителя.
Потому что Повелитель был в бешенстве, которое не желал скрывать.
…К западу могуществу Мордора заступали дорогу нуменорские колонии, и они же не давали разгуляться на море – островитяне по праву считались хозяевами океанских просторов. Воевать на воде они умели и любили. К югу и юго-западу были либо союзники, либо давно покоренные народы. Из последних на бунт решались немногие, настолько немногие, что Повелитель часто узнавал о бунтовщиках только тогда, когда в Барад-Дур присылали их головы. А вот восток и северо-восток… о, там тоже было немало покорных. Но подвластные Мордору земли заканчивались, не доходя до Великого Океана, который, по слухам, расстилался где-то там, за горами, степями и глухой тайгой. Владения Мордора не доходили даже до трижды проклятых Вод Пробуждения! А разрозненные лесные племена и степные кочевники последние сто-двести лет стали слишком много о себе понимать. То ли надеясь на дружбу с аварии (ха!), то ли просто были излишне самонадеянны, но посланцев Мордора они прогоняли с насмешками, а орочьи банды вырезали подчистую.
Что ж, недостаток ума вряд ли мог послужить оправданием в глазах Повелителя Тьмы. Наглость восточных дикарей прямо-таки взывала к наказанию, и оно не заставило себя ждать – Гортаур послал туда сорокатысячную армию из орков и людей. Четыре легиона и три орочьи орды! Да меньшего хватало, чтобы раскатать в тонкую лепешку хваленые южные царства! А что сделал этот напыщенный недоумок? Где, ну где он на диком и грязном Востоке мог потерять столько солдат?! В Мордор вернулись жалкие остатки…
И ведь Повелитель хотел отдать ему последнее Кольцо. Очевидно – зря.
- Мой господин…. – первый назгул, гордость темного майа, вплыл в богато убранную комнату. – Мы привели неудачника, он ждет за порогом.
Гортаур махнул рукой. Тратить слова на этого… это… он счел излишним.
Агонахор все понял правильно. На аудиенцию разбитый военачальник прямо-таки влетел, шлепнувшись на пол прямо у ног Повелителя.
Встать он рискнул только на колени, низко опустив голову.

Когда Аттуабар уходил в поход, он выглядел совсем по-другому. Смотрел горделиво, вещал громогласно, блистал доспехами и золотым шитьем на плаще. Повелитель брезгливо посмотрел на жалко сутулящегося военачальника в потрепанной одежде.
- Итак?..
- Мой повелитель! Они предательски напали на нас…
- Предательство должно было быть ТВОИМ оружием. Или авари так сильно отличаются от других остроухих?
Аттуабар ссутулился ещё сильнее. Насмешку в голосе господина он различил и, сглотнув, зачастил:
- Мы шли вглубь степей и оказались у границ лесов, разорив деревни по пути и захватив город…
- Меня не интересует город, который отбили обратно. Мне интересует, как ты с такой армией проиграл жалким дикарям?!
- Повелитель! К дикарям неожиданно подоспела подмога, во главе с могучими воинами, очень похожими на западных демонов! Их главарь, клянусь, знал всё заранее – это измена, но я…
- Ах, главарь. Ах, знал все заранее… - процедил майа в бешенстве. – Продолжай, продолжай…
- Повелитель, я говорю чистую правду!
- А вот это мы сейчас проверим, - почти промурлыкал он. – Иди сюда. Иди, иди, поползешь потом. А теперь откройся мне, раз всё это правда.
Черный нуменорец всхлипнул и отшатнулся в ужасе, но потом встал и покорно приблизился.
- Подними глаза… глаза, я сказал! – Гортаур схватил не оправдавшего надежд человека за горло, заставляя смотреть прямо.

…Воины на поджарых, крепких конях. Роста среднего, жилистые, высушенные солнцем. Из-под шлемов выбиваются светлые выгоревшие волосы, круглые голубые глаза смотрят с презрением, скуластые лица невзмутимы.
Те самые кочевники, надо думать. Не похожи ни на вастаков, ни на западных лошадников, хотя ближе к последним, пожалуй. А доспехи в самом деле похожи на эльфийские, не столько внешним видом, сколько мастерством исполнения. Всё не то, дальше!
Девятеро всадников, даже не потрудившихся спешиться. Кочевники – впереди вождь, кудри уже побиты сединой, но видно, что он по-прежнему способен свернуть шею быку. За ним двое приближенных, один держит бунчук с развевающимся конским хвостом.
Не то! Но вождей кочевников он запомнит…
Коренастые, темноволосые и раскосые – тоже люди, тоже трое, вождь и двое за ним…
И этих тоже запомнит…
Но самые страшные те, что невозмутимо застыли между людьми. Рыжеволосый и темноглазый аваро в венце из черного металла насмешливо улыбается. И не понять, что обещает улыбка – смерть или жизнь хуже любой смерти. За ним девушка со знаменем, пристально разглядывает проигравшего, солнце блестит на вплетенных в волосы перьях, ярко-белых на черном. И третий… третий?!
Майа сам не заметил, как сжал руку сильнее. Третий…. Не аваро, нет. Он впился взглядом в глаза хрипящего человека, с кровью вырывая воспоминания.

- …железной поступью пройдутся по вашим землям, не оставят камня на камне, выжгут леса и засыплют солью колодцы! Гнев Владыки страшен, те, кто останется жив…
- Позавидуют мертвым, - насмешливо закончил огненно-рыжий вождь. – Спасибо, мы уже знаем. Что-нибудь поновее будет?
Пленный молчит. Его не били, его даже не сковали, можно было бы попробовать распутать веревку… но он не пытается. Взгляд третьего эльфа лишает сил. Аваро в венце оборачивается к тому и, тронув за плечо, просит:
- Скажи за всех нас, западный родич.
Западный!! Неужели…. Не может быть… но…
Чтобы посмотреть в глаза говорящему, приходится задрать голову сильнее – он выше всех ростом. Серые глаза с медово-золотым ободком у зрачка – он так близко, что можно разглядеть их цвет! – смотрят спокойно и безжалостно. В когда-то медных волосах по-человечески много седины. Он отчетливо бережет левую руку и привычно прячет под плащом правую. И вообще куда больше похож на человека, прожившего половину не самой легкой жизни, чем на своих вечно юных родичей.
- Эта земля не ваша и вашей никогда не будет, - прищурился. – Во всей Арде не найдется и ладони вашей земли. Иди обратно к тому, кто тебя послал, и передай ему….. – майа показалось, что эльф смотрит не на Аттуабара, а на него самого. И взгляд этот ничего хорошего не обещал. - …чтобы помнил о Западе и забыл о Востоке.

Повелитель Мордора смотрел на бездыханного человека и не видел его. Потом скривился, разжал руку, и труп тяжело упал на черно-желтый ковер.
Этого не могло быть – но это было! Этот – был. Хотя все знали, что он погиб. Все знали, как, когда и почему.
«А вот интересно, откуда узнали? Кто рассказал?! Кто видел…»
Да, доверяй после этого эльфийским хроникам. Сильмарилл, Клятва, огненная пропасть, а мерзавец Майтимо живет себе на Водах Пробуждения и осмеливается разбивать мордорские армии в пух и прах. Наглец! Ну что ж, не стоит удивляться и тому, что пять минут как покойный Аттуабар проиграл. Не ему меряться силами с лучшим полководцем Первой Эпохи. Этого только орочьим мясом завалить можно, и то…
Глаза майа вспыхнули бешенством. Как долго держался Химринг, дольше всех крепостей! Как опасно близко было поражение в пятой битве – она обернулась бессчетными слезами только благодаря предательству вастаков. Нет, до тронного зала эльфам было не добраться, сам ловушки продумывал. Но если бы союзные армии тогда перемололи ангбандские полчища на равнине – разводить орков и драконов пришлось бы ещё пятьсот лет.
Нет, туда, пока есть угроза Нуменора, лучше не соваться. Пусть пока сидят, радуются. Хотя… он довольно улыбнулся – Майтимо левую руку берег очень заметно. Значит, болит. Значит, хроники лгут не во всем, хорошо бы тот Сильмарилл в самом деле рухнул в пропасть – меньше проблем, а добраться до Неискаженного Света можно и потом. Посмотрим, в каком состоянии будет нолдо, когда у хозяина Мордора появится на него время. Они в ангбандских подземельях о скольком не договорили! А сколько новых тем для разговора на нижних этажах!
- Падаль – оркам, - бросил майа через плечо, почувствовав присутствие Агонахора.
Ну что ж, вспомним о Западе, раз ему так настоятельно это советуют. Девятое кольцо ещё не пристроено.

@темы: Арда

---

Деанон прошел Спящий знает когда, а сюда вс ене донесу... исправляюсь.


Название: Новенькая

— Ну, где же наша новенькая? — Ольга оценила безупречность макияжа с помощью карманного зеркальца.
Лаборатория сегодня была, что называется, при полном параде. Показаться перед вчерашней выпускницей немодными и неухоженными? Кошмарно! Ужасно! Немыслимо!
Одна Власта выглядела, как всегда, и на других фей посматривала снисходительно.
— Это же твоя троюродная сестра, — упрекнула её Любава.
— Которую я знаю с пеленок, — отмахнулась Власта. — Терпите, девушки. Она потом уйдет к генетикам, на ваше счастье.
Хлопнула дверь. Три хищных, оценивающих взгляда устремились к новенькой.
— Ой… — еле слышно выдохнула Злата.
— А… — начала и осеклась Любава.
— Это что?! — Ольга перегнулась через стол.
— Берцы! — новенькая фея гордо отставила ногу. — Очень удобно.
Кроме берц, присутствовали: вытертые джинсы, черная майка с незнакомой эмблемой и надписью «Мельница», распахнутая ветровка болотного цвета и рюкзак за плечами. Феи подавленно молчали. Пытались осознать и ответить на вопрос: как с этим работать бок о бок.
Вчерашняя выпускница растрепала ладонью и без того стоящие дыбом короткие волосы, улыбнулась:
— Ну, я Ратислава. Можно — Славка. Эгей, девочки, отомрите, я к вам на полгода на стажировку, всего-навсего.



Название: Главное - хвост!

Лосиный Остров млел под теплым солнышком. Безумное цветение мая осталось позади, иссушающая жара июля была ещё далеко, и лес переливался всеми оттенками зелени. Шум трассы сюда доносился совсем невнятно, сливаясь с шумом листьев, задетых ленивым ветерком.
Тишина. Покой. И безлюдье — кто сюда полезет, без тропинок, да через забор?
Но кто-то все-таки полез. Торжественную лесную тишину нарушали чьи-то горестные и довольно громкие вопли.
— Ау-у! Моряны! Есть тут кто живой?!
Судя по страдальческой мине, орущий в пространство парень сам себя чувствовал редким идиотом, но концерта не прекращал. Лиана за ним наблюдала уже минуты две, а услышала и того раньше. Вообще-то до строго охраняемой границы, из-за которой любого не приглашенного выдворяют без лишних нежностей (а точнее, душевным моряньим пинком в филейную часть тела), чел не дошел. Чуть-чуть. Сделать крюк и посмотреть, кто так надрывается, лесным стражницам позволительно и даже одобрительно.
Лиана сбросила боевую шкуру, высунулась из кустов и тоном умного Кролика произнесла:
— И нечего так орать.
Чел замолчал. Чел обернулся. Прищурился, идентифицировал Лиану, как «моряну белую», и просиял:
— Ты правда моряна, да? Наконец-то, а то стою тут, верещу, как дебил… — признался он смущенно, глядя куда-то вбок.
На дебила парень похож не был — молодой, симпатичный, волосы прямые и русые, глаза светлые. То ли серые, то ли серо-голубые… пожалуй, Лиана с таким познакомилась бы. В свободное от патрулирования время.
— Глупый чел! А если бы я просто девушкой была? Не из Города? — она выразительно постучала по лбу согнутым пальцем. Звук вышел гулким.
Чел ничуть не смутился, беззаботно махнув рукой в ответ:
— Сказал бы, что у нас тут ролевая игра. Извини, я тебя не очень от дел отрываю?
Лиана не сдержавшись, тихонько фыркнула. Парнишка был очень обаятельным и безнадежно цивильным. Несмотря на грязные кроссовки, промокшие у пяток джинсы, рукав рубашки, испачканный в древесной трухе, и блуждание по чаще леса. Городской мальчик из приличной семьи. Казалось странным, что он вообще знаком с таким понятием, как «ролевая игра».
— Пока не слишком, — успокоила чела лесная стражница, выходя, наконец, из кустов. — Немножко поболтать здесь я могу. Так зачем тебе моряна?
Парень оживился:
— Да понимаешь, я в Городе недавно. Вот, поспорил с народом из школы, что найду моряну на Лосином острове...
— Ты что пил?! — возопила Лиана, не дослушав объяснений.
— Квас! — с кристально честным взглядом отрапортовал чел.
Лиана скептически принюхалась:
— Правда. Только квас. Глупый чел, мы же тут в боевых шкурах ходим!
— Ну и что? Вы же не черные. Чего вас бояться-то?
Моряна от такого заявления поперхнулась воздухом:
— А ты эту шкуру видел?!
— Так а я за чем шел — любопытно! Где вас еще в шкуре увидишь, вы ж не зверюшки в зоопарке, чтобы просто так перекинуться просить. Да и вообще, там. в городе, морок наводить придется.
Разговор безумный, но Лиане чем дальше, тем больше нравилось. И чел такой милый и наивный. Неиспорченный…
«Но, — безжалостно напомнила она себе, — всё это лишь до тех пор, пока не увидит шкуру».
С иллюзиями надо расставаться как можно быстрее. Ведь убежит впереди собственного визга, как только увидит!
— Ладно, — нехотя произнесла она. — Смотри, любопытный.
Ага, убежал он, как же. Хоть бы побледнел для приличия. Лиана ждала всего, чего угодно, только не загоревшихся восторгом глаз и радостного выдоха:
— Круто!!
— А… э… не страшно? — очень осторожно осведомилась она.
— Да ладно тебе! Такая очаровашка… с рожками… ух ты, и хвост есть!
Бедная моряна едва не села на этот самый хвост. При виде боевой шкуры закаленные рыцари, бывало, вздрагивали. А ему — «очаровашка». Ну и челы пошли, печенка Спящего! Лиана вернулась в человеческий облик, деловито пригладила волосы.
— Тебя как зовут-то?
— А? Меня? Дима.
— А я Лиана. Пиши телефон! Ну, или запоминай, если не на что. Будем доказывать твоим приятелям, что моряну ты нашел.
— Ты серьезно? Ты же… такая… — Дима неопределенно пошевелил пальцами. — А я маг недоученный. У тебя же, наверное…
Лиана открыла рот. Закрыла. Прыснула смехом и отчаянно замахала руками, перебивая:
— Ой, смешной ты… думаешь, вокруг меня поклонники толпами, да?
— Конечно, — удивился он. — Разве нет?
— Я страшная, ужасная и вообще искусственно выведенная. Меня кто боится, кто презирает. Откуда им взяться? Тем более толпами!
— Понял, проникся, уже пишу, — Дима достал из кармана трубку. — Но странные они, конечно. Такую девушку…

* * *

— А все-таки, почему? — моряна поболтала трубочкой в безалкогольном коктейле. — Ведь нас и делали такими, чтобы все боялись.
Льдинки со звоном стукнулись о стеклянные стенки. Лето есть лето, по жаре градусов хотелось только тех, которые на термометре со знаком «минус». К сожалению, погода не собиралась учитывать желания разумных – скорее, гнусно над ними издевалась. Разумные героически терпели.
— Ага, и в штабеля складывались. Сами.
Димка смотрел на новую знакомую всё с тем же восторгом. Лиане подумалось, что данный конкретный чел уже присматривает в штабеле самое выгодное место.
— Ну-у, сами все-таки не складываются. Приходится помогать, — девушка чуть презрительно, с видом бывалого вояки наморщила нос.
Признаваться восторженному поклоннику, что она на самом деле совсем молоденькая моряна и в настоящих боях не участвовала, Лиане было стыдно. Даже моряне приятно, когда на неё так смотрят.
— Ты же белая, — повторил Дима свой довод. — А я старался далеко не лезть. Чего вас-то бояться?
— Пре-елесть, — протянула девушка и занялась коктейлем.
— Мы умеем, — скромно согласился чел.
Какое-то время они молчали, разглядывая улицу через окно уютного кафе-бара в центре Города. Мимо бежали челы, торопящиеся проскочить горячий асфальт и оказаться в относительной тени.
За стойкой конец охмурял очередную феечку, более раздетую, чем одетую. Другая фея — в кроссовках, драных джинсах, светлой футболке и с плетеными феньками на руках — смотрела на соседку с непередаваемо унылым выражением лица. За соседним столиком молодой темноволосый и носатый парень увлеченно ковырялся в навороченном телефоне – подсчитывал что-то своё, шасское иным расам малопонятное Хлопнула дверь — вошел сердитый всклокоченный чуд, вполголоса изливая возмущение по поводу сумасшедших пробок.
— Дим, а я, серьезно, в первый раз вижу, чтобы от боевой шкуры не шарахались, — Лиана повертела в руках стакан, в котором остался только лед на дне.
— Подумаешь, шкура, — он улыбнулся, как-то очень спокойно и хорошо. На душе у моряны потеплело, а Димка продолжил: — Я в игры дуюсь с тех пор, как ещё под стол пешком ходил. В компьютерные, видео. Ты бы видела, каких монстров там рисуют! Если уж мне тогда кошмары не снились…
Лиана прыснула смехом в сложенные ладони.
— Ой, не могу… гениальные выкладки! Невозможные изобретения! Ой, мамочки… фата Мара оказалась бессильна против человской компьютерной графики. Ой, пятки Спящего, я сейчас от смеха лопну!
Обвешанная феньками люда обернулась и задорно подмигнула слегка обалдевшему челу.


Задание: кроссовер с fandom L0GH 2013
Название: Память о будущем

Если бы кто-то располагал возможностью и правом прогуляться ночью по саду вокруг новой резиденции нового кайзера, то удивился бы двум совершенно посторонним личностям, вольготно расположившимся под самой стеной.
— Я не уверен…
— Я – уверен. Мальчик бросится спасать своего друга, теряя по пути тапки, корону и белый плащик.
Возможно, этот кто-то возмутился бы непочтительности, с которой собеседники отзывались о владыке известной части Галактики.
— А, вот что ты хочешь ему предложить.
— Именно это, — один из собеседников разжал кулак. На узкой белой ладони стояли миниатюрные песочные часы, они отчетливо светились, а серебристый песок, презрев законы физики, тек одновременно вниз и вверх. – Я давно за ним наблюдаю. Их белокурое величество дозрело до того, что друг ему нужнее, чем корона.
— При его талантах завоевать корону второй раз несложно.
— Тем более. А нам эта рыжая совесть нужна, как воздух – без него все может окончательно полететь кувырком! Гиперборейцы расползлись, темные интригуют, чуды точат клык… я едва уговорил Милораду, что людам сюда лезть не стоит. Нет уж. Лучше рискнуть и попробовать еще раз…
И еще больше удивился упоминаемым личностям и народам, о которых ни один человек не слышал.
— Эйкин, ты авантюрист.
— Да, — гордо подтвердил тот. – За что и был выбран.
Молчание. Тихий, усталый голос:
— Нельзя играть со временем. Одни уже… доигрались.
Его собеседник чуть слышно хмыкнул:
— Иногда время не оставляет других выходов. Я не хочу очередных Войн Кадаф, тем более не хочу, чтобы в них была втянута МОЯ семья... И ты не хочешь. Сейчас они уже неизбежны, но если вернуться в тогда…
— Если только он тебе поверит.
— Еще как поверит. И вообще, я у него право на Землю потребую.
Первый затрясся в приступе беззвучного смеха. Махнул рукой – иди уже. Второй бережно сжал пальцы, оберегая песочные часы и с места, не примериваясь, рванул вверх, к балкону – едва опираясь на узорные выступы стены. Тот, кто остался внизу, прислонился к стене и застыл в неподвижности.
Их не отследила ни одна шпионская камера из тех, что спрятаны в каждом кусте вокруг резиденции нового кайзера.
Их не заметили ни бдительные гвардейцы Кисслинга, ни суровые бойцы Кесслера, ни даже скромные, незаметные, но очень профессиональные подчиненные Оберштайна.
Они прошли к комнатам Райнхарда, как туман, как еле заметные лунные лучи, не потревожив лишней пылинки. А на потревоженные набросили морок. Здесь некому считывать следы арканов и приглядывать за возмущением энергетического поля.
Среди человских правителей нет магов.

Райнхард фон Лоэнграмм, покоритель Галактики, уже не помнил, когда до него дошло, что он ненавидит ночи. Раньше спокойная темнота и сияние звездного купола над головой помогали набраться сил, теперь же… теперь мерцающие точки напоминали о том, что за спиной никого нет. Нет того, кто будет смотреть на звезды вместе с тобой, разделяя мечты, понимая без слов. Кайзер раздраженно задернул занавеску. Он никогда не был недоволен своей внешностью (еще бы!), но отражение в стекле слегка размывало тонкие черты лица, лампа подсвечивала белокурые волосы, создавая ореол, глаза оставались в тени – на черном фоне все это отчетливо напоминало призрака.
Иногда ему казалось, что без него обойдутся уже сейчас. Все на своих местах, и государственная машина может функционировать сама… предаться мечтам о героической смерти в бою мешала совесть. Погибнуть сам по себе Райнхард уже не может, а «Брунгильду» и её команду жалко. К тому же, если не станет кайзера, верные соратники посадят на трон его сестру. Аннерозе только трона и не хватает, бедняжка без того от всех прячется, наглядевшись на придворные радости в бытность фавориткой Фридриха. Двор с тех пор изменился радикально, но это вы уставшей от внимания женщине попробуйте объяснить. Так что, твое величество, расправь плечи, подбородок повыше, и строевым шагом – полный вперед.
Очень хотелось с кем-нибудь подраться. С размахом и вкусом, чтобы поломать голову над вражескими маневрами… но достойные враги тоже закончились.
Утром, Райнхард знал, тоска сама собой пропадет. Развеется. Исчезнет, задавленная уймой важных и интересных дел, часть которых он сам себе изобрел… но до утра так далеко… он вздохнул, отворачиваясь от окна. Глупо, в самом деле, без конца рассматривать занавеску.
…Первой мыслью было: «Откуда здесь Фаренхайт?!» – в качестве домашнего призрака он предпочтет Кирхайса. Райнхард даже глаза потер. Беловолосый мужчина из комнаты не пропал, но стало понятно, что погибшему адмиралу он в худшем случае близкий родич. И волосы длиннее – до пояса, в хвост собраны, и глаза другого оттенка, и черты лица тоньше. А вот выражение то самое, «неуставное». Адальберт в те времена, когда все они были юными, бестолковыми и нетитулованными, иногда смотрел с эдаким ехидным интересом: ну, что дальше, командующий?
— Кто ты и как сюда попал?!
Сюда, в самое защищенное место Феззана… и никто, никто не поднял тревоги! Или… нарочно пропустили?
— Доброй ночи, уважаемый кайзер, — жизнерадостно поприветствовал беловолосый, даже не подумав кланяться. — Не надо так сурово сверкать глазами, я тут с мирными целями. Меня никто не пропускал — я сам пришел.
— Оу, как интересно, — Райнхард гордо прошел мимо незнакомца, опустился в кресло. Жаль, что успел переодеться, без мундира как-то неловко. К нему по делу, а он в халате… — Как же вам это удалось?
— Проще некуда, — безмятежно прозвучало в ответ. – Хочешь, покажу?
Уважения к титулу и подвигам он явно не испытывал, предложения перейти на более вежливое «вы» не принял. Райнхард не успел решить, как он относится к такой фамильярности, потому что незнакомец (а все-таки, родич он Адальберту или нет?), приступил к наглядной демонстрации. Картинно поднял руку, загородив лицо. По воздуху прошла легкая рябь… и перед ошарашенным Райнхардом навытяжку встал его собственный военный министр. Зачарованный кайзер поднялся и бесцеремонно пощупал край серого плаща. На фаренхайтовом родиче никаких накидок не было, но пальцы чувствовали тяжелую плотную ткань… Райнхард обошел кругом – он готов был поклясться, что перед ним Пауль фон Оберштайн, и никто иной! Рост, сложение, одежда, волосы с проседью, даже выражение лица «рыба свежемороженая» соответствовало.
— Кажется, я сошел с ума…
— Какая досада, — поддакнул Оберштайн. Министр усмехнулся, подмигнул, после чего растаял в воздухе. Перед Райнхардом стоял все тот же беловолосый парень. Улыбка, которая на лице министра смотрелась сюрреалистически, красивому незнакомцу необыкновенно шла.
— Это морок, — нравоучительно пояснил он. – Могу прикинуться Оберштайном. А могу – вашей очаровательной Хильдой, или вашим же адъютантом Эмилем, или покойным Фридрихом. А могу просто стать невидимым.
— А камеры? – к счастью, Райнхард не разучился удивляться. Первый шок прошел, ему стало интересно. И вообще полезная штука… наверное…
— Видеокамеры увидят то, что я покажу. Или не увидят ничего. Защита от иных систем слежения немного сложнее, но существует.
— И где этому учат? – у кайзера по-мальчишески загорелись глаза. Кому в двадцать пять лет не будут интересны такие чудеса!
— Сожалею, — беловолосый развел руками. – Нужны врожденные способности.
— Оу… — Райнхард разочарованно опустился обратно в кресло. – Вы упоминали о каком-то деле.
— Упоминал. Во— первых, я немного увлекся и не представился… моё имя Эйкин, и я немного твой коллега. Тоже, хм, правитель, и тоже с… относительно недавнего времени.
— Еще скажи, что пришел к власти тем же способом, — насмешливо подсказал Райнхард.
— Нет, зачем? У нас все проще… Я принадлежу к народу, который генетически не имеет ничего общего с людьми, — и, опережая: — Нет, мы не с другого конца Галактики, мы тоже с Земли. Нет, я выгляжу именно так, как выгляжу, наша эволюция шла по похожему принципу. Ты уже понял, что нам подвластны иные силы, незнакомые человечеству. Я готов предложить помощь этих сил в обмен на то, что важно для нас.
— То, чего я в своем доме не знаю… — прошептал Райнхард. Почему-то вспомнились сказки, которые Аннерозе читала ему вслух в далеком детстве.
— Про это – знаешь, — успокоил Эйкин. – Нам нужна Земля.
— Ещё одни терраисты!
— Попрошу без оскорблений! – беловолосый заметно обиделся. – Сравнивать честного асура с гиперборейцами — это чуточку перебор!
— Сравнивать кого с кем?!
— Неважно. Эти… терраисты – ваши враги. Нам они тоже далеко не друзья. Оставшуюся на Земле мерзость я желаю извести на правах хозяина.
— Вот как, значит, — Райнхард потер лоб. Пожал плечами. Ночное посещение, странные разговоры, непонятные трюки, больше всего напоминающие колдовство из детских сказок… может, он в самом деле с ума сошел? Было бы обидно. Но Райнхард фон Лоэнграмм никогда и ничего не делает вполсилы, и безумствовать будет с размахом! – И что предложите в обмен? Шутки вроде вашего… — кайзер пошевелил пальцами, — …морока?
— Ну что ты, величество, я же не балаганный фокусник, — Эйкин наконец-то опустился в кресло напротив и впервые посмотрел Райнхарду прямо в глаза.
И человеку стало жутко. Райнхард по праву считал себя отважным, он не раз смотрел смерти в глаза – так то смерти, а здесь сама Вечность. Сияние, в котором подвластные кайзеру звезды – малые искры. Опыт, где атомный век человечества – один эпизод, не самый долгий. Наверное, такими древние люди представляли богов. Или… демонов-искусителей?
«Он просит Землю? Он мог бы взять все мои планеты, не слишком трудясь! Что ему нужно на самом деле?!»
— Я могу помочь исправить ошибку, — шелковым голосом произнес беловолосый.
— Какую?..
— Любую. Какую захотите, — Эйкин отвел глаза, усмехнулся и протянул Райнхарду раскрытую ладонь. Песочные часы казались сгустком овеществленного света. Райнхард с трудом отвел глаза от немыслимого движения не то песчинок, не то искр, — Этот аркан называется «Песочные часы». Он много тысяч лет был под запретом, потому что слишком сильно – необратимо! – меняет мир. Играть со временем нельзя, но порой приходится. Я рискнул. Рискни и ты, если хочешь. Его осталось только запустить.
— И?.. – у кайзера задрожали руки. Райнхард сжал пальцы, чтобы это не было так заметно.
— И вернешься в любой отрезок времени. Сможешь отменить неверное решение. Сказать несказанное. Или промолчать там, где когда-то не смог. Начать сначала и пойти другой дорогой. Изменить в своей жизни любой миг — но только один, поэтому хорошо подумай.
Изменить решение. Начать сначала. Пойти другой дорогой…
Рыжие кудри в луже крови, серебряное шитье мундира, ставшее алым, последний вздох с кровавой пеной на губах. Зигфрид Кирхайс – Зиг, друг мой, брат мой, моё второе сердце, совесть моя! Остановивший несущуюся смерть, закрывший собой друга…. А друг потом долго думал, стоил ли такой жертвы. Райнхард закрыл глаза, пытаясь спастись от огромности понимания. Отменить брошенный в пылу ссоры приказ – и друг встретит убийцу с оружием в руках. Вот так легко. И не будет вымораживающих изнутри горя и ярости, а значит, не будет приказа – уничтожить всех мужчин в семье того, кто Ансбаха подослал и подучил. И дурных мстительниц тоже не будет. И Кирхайс всегда сможет схватить за руку, остановить верным словом так, как только он мог – и не будет других ошибок, мелких, несчетных и таких досадных. И сестра снова будет улыбаться.
Или просто не пускать Ансбаха, а сразу заключить под стражу. Тогда никто не будет ни с кем драться и рисковать жизнью, и они обязательно помирятся… после.
Или, еще лучше – не ссориться! Вернуться на день раньше, и, когда Кирхайс спросит про Вестерланд…
А Кирхайс не может не спросить про Вестерланд… до Ансбаха. Или после. Даже если никакого Ансбаха не будет.
Кадры хроники вспомнились с мерзкой отчетливостью. Выжженная, пустая планета. Скрюченные, опаленные останки, сожженные огнем взрывов, засыпанные радиоактивной пылью. Женщина, до последнего прикрывавшая ребенка – как будто это могло его спасти. Позволить врагу уничтожить одну планету для скорейшего прекращения войны оказалось совсем не так просто, как думал Оберштайн. Хотя кто его знает, ледяного военного министра, может быть, ему действительно никогда не снились кошмары.
Кирхайс всегда будет напоминать о Вестерланде, даже если не скажет ни слова. Даже если Райнхард переступит через глупую гордость и объяснит, что в самом деле не успел, что ему сказали неверное время. Эта вина, вольная или невольная, будет стоять между ними всю жизнь.
«Прости, Кирхайс. Прости, Аннерозе. Если бы я вас мог спросить – вы бы со мной согласились, я знаю».
Он открыл глаза. То ли бог, то ли демон терпеливо ждал, баюкая в горсти серебристое чудо. Райнхард выдохнул и прыгнул в пропасть:
— Я выбрал! Даже если это бред, навеянный болезнью и я не в своем уме…
— В своем, в своем, — рассеянно успокоил Эйкин. – Это происходит на самом деле. Когда окажешься там, где хочешь – сомневаться уже не будешь. Я изучал… свидетельства, оставленные теми, кто разработал и пустил в ход этот аркан. Единственный раз в истории, да… утверждают, что «память о будущем» становится похожа на набор фактов, не на живые воспоминания. Сам, к сожалению, оценить не могу, в то время я не был главой Семьи.
— Сам?! Это делали… когда?
— Давно, Райнхард, давно, — пришелец странно усмехнулся. – Задолго до выхода человечества в космос. Ты решил?
— Да. Я знаю время, я знаю, что хочу изменить.
— Тогда накрой ладонью часы.

* * *

— Эльфрида… — высокий черноволосый мужчина вежливо подал руку спутнице. – Добро пожаловать в мою скромную обитель.
— Скромную, — женщина насмешливо изогнула губы.— Комиссар, скромность одолела вас.
Несмотря на заметную беременность, двигалась она по-прежнему легко. Неуклюжесть и тяжесть в движениях появятся позже, позже…
— Сожалею, что вам приходится рисковать в таком положении.
— Риска нет, — Эльфрида подняла взгляд. Абсолютно безмятежный. – Гиперборейские прихвостни, к счастью, не маги. Для иерархов я слишком незначительная фигура, чтобы допрашивать меня лично. А стандартные артефакты магу моего уровня, — в её голосе проскользнула нотка неистребимого самодовольства, — несложно обойти.
Она гордо вздернула подбородок. Сантьяга улыбнулся. Ему нравились сильные и умные женщины. Особенно блондинки. Особенно, если эта блондинка сильный маг. А уж если она люда…
Эльфрида последнему пункту не вполне соответствовала. Зеленому Дому принадлежала её бабушка, которая – то ли ради достоверности легенды, то ли по неосторожности – отбыв положенный срок наблюдения, оставила в Рейхе красавицу-дочь. И со временем обзавелась красавицей-внучкой, судьбой которой старалась не интересоваться. В наследство Эльфриде фон Кольрауш достались роскошные белокурые локоны, властный характер и магия. Зато глаза у неё оказались самыми что ни на есть человеческими, серо-голубыми…
Это давало шанс. Откровенную полукровку даже Сантьяга не рискнул бы приблизить к себе, даже сейчас, но Эльфрида так замечательно похожа на чела. А ещё её зеленоглазая мать-полукровка умудрилась выйти замуж в клан Лихтенладе – в те времена это казалось ослепительно удачной партией, кто же знал, что старый интриган умудрится перейти дорогу молодому льву Лоэнграмму? Тогда об этой фамилии и не слышал никто.
— Все складывается прекрасно, даже моё похищение было очень вовремя, — женщина сняла с шеи тонкую цепочку с камнем. Его не отобрали у пленницы – не обнаружили ничего следящее-шпионского, ведь такой технологии не было ни в Рейхе, ни в Альянсе, ни у иных магов-наблюдателей. Кристаллы-накопители придумали челы, живущие под рукой Темного Двора, начитавшись фантастики раннеатомного периода. – Здесь все отчеты и наблюдения.
— Благодарю. Что-нибудь требуется?
— Ничего, кроме запаса энергии. И, — Эльфрида напряглась, — у меня есть небольшая личная просьба.
Сантьяга мило улыбнулся и приглашающее повел рукой: для вас – всё возможное.
— Комиссар. Вы тщательно отбираете тех, кого приглашаете поселиться на ваших планетах… а-ах, я опять говорю, как привычно. Вам не нужен опытный и талантливый военный, прирожденный лидер, или сейчас такой человек противоречит политике Темного Двора?
Нав невольно закашлялся. За свою тысячелетнюю жизнь он научился просчитывать даже татов. Но женщины! О, женщины, вы способны поставить в тупик даже гениального комиссара — сильные, умные, властные… любовь лишает ума всех.
— Да, адмирал Ройенталь личность интересная...
Светловолосая шпионка Темного Двора с убитым видом кивнула. И пояснила через силу:
— Я помню, что вам нужно удалить его из команды Райнхарда. Я помню, что в мирное время он с большой вероятностью может стать исследователем или организатором исследований. Я понимаю, почему сейчас это недопустимо, но, комиссар… он слишком талантлив, чтобы пускать его, простите за выражение, «в расход».
— Согласен, — Сантьяга откинулся на спинку мягкого кресла. Задумчиво поиграл кристаллом. – Ничего не обещаю, но попытаться можно, это будет интересно… признаюсь, я не ожидал, что просить за него будете именно вы.
Ещё бы. Он тогда лично инструктировал Эльфриду, как правильно не убить Оскара фон Ройенталя, иначе бы адмиралу не жить. Очень уж девушка была зла на того, кто арест проводил. До исполнявших приговор она успела добраться раньше, самостоятельно, и не оставив следов. И что же? Прошло не так много времени – а она уже просит спасти «любимого врага»! И не похоже, что Эльфридой руководит только долг перед отцом будущего ребенка.
— Я женщина.
«Женщина, — мысленно согласился нав. – Величайшая загадка Вселенной, с которой вряд ли справились даже асуры…».
Это была последняя мысль Сантьяги перед тем, как мир рухнул в тошнотворную воронку запретной магии.

* * *

Ночью в тренировочном вип-зале никого не было. И Фриц-Йозеф с наслаждением лупил по боксерской «груше», отрабатывая удары и приемы в полную силу, не опасаясь восхищенного недоумения. Ну да, сильный. Ну да, быстрый.
Обыкновенный чуд без магических способностей.
По давней-давней договоренности ни один Великий Дом не внедрял в человскую власть своих магов. Сначала мешали Инквизиторы. После атомных войн и исхода нелюдей с Земли Инквизиторов не осталось вовсе, но вмешательство признали нецелесообразным, решив просто ограничить человеческую цивилизацию в крохотном уголке Галактики, не допуская их до обитаемых Внешних Миров. Выбрали себе удобные места там, куда можно долететь на тех ещё, нелепых и тихоходных звездолетах… Целые планеты! Чистые, не занятые – для каждого из Великих Домов! Ну и пара уютных шариков для дипломатических встреч и коллективного отдыха. Как оказалось, после стольких тысячелетий жизни бок о бок скучно людам без навов, а навам без чудов. А маги продолжали биться над открытием Большой Дороги, которая куда удобнее кораблей.
Так и жили. Но времена меняются, и челы становятся все любопытнее, и Азаг-Тот вылез, когда не ждали… Чуды вышли из ситуации просто: внедрили в военную среду немага и предоставили ему пробиваться к вершине самому.
Фриц-Йозеф и пробился.
И теперь яростно колотил ни в чем неповинную «грушу», выпуская пар. Он не был дома так давно, что почти не воспринимал планету чудов, как дом. Ему нравилось тут, в Рейхе. Ему нравилось быть адмиралом Биттенфельдом. Потроха Спящего, ему безумно нравился Райнхард фон Лоэнграмм!
Он давно запутался, кому на самом деле служит и чего все-таки хочет.
Он не был магом и не был главой Дома, потому не заметил, когда время – и с ним весь мир – вывернулось наизнанку.

* * *

— Слово сказано и подтверждено.
…И пришла невесомость. Нет, хуже, чем невесомость – верх и низ, право и лево, вчера и завтра, все утратило смысл и значение. Вселенная билась в ритме сорвавшегося сердца, Вселенная сходила с ума и Райнхард вместе с ней. Оставалось только цепляться гаснущим сознанием за чужой светящийся взгляд, потому что рук он уже не чувствовал, только сердечный ритм. Или пульсацию пронизывающей всё и вся энергии?
«…Это конец… я не выдержу, я не…»

Бешеный светящийся вихрь угас, отпустил захлебывающееся человеческое сознание. Райнхард судорожно хватал воздух ртом, радуясь, что снова может дышать. Что видит не взбесившийся, забывший о законах физики свет, а свой рабочий кабинет на «Бругнгильде». Вот и Оберштайн в старой, гольденбаумской ещё форме…
Старая форма. Дата на часах. Сработало?!
— Ваше превосходительство, — без эмоций напомнил Пауль. – Мы говорили о Вестерланде.
Вестерланд. Время которого почти истекло.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Да! – отрезал Райнхард. Вскочил, оперся на стол, задыхаясь, словно от бега. Да, он хорошо себя чувствовал во «вчера», снова ставшим «сегодня». Он ещё не успел в этом «вчера» заболеть. — Я прекрасно себя чувствую. Мы выступаем к Вестерланду, немедленно! Берем самые новые и скоростные корабли, нас ничто не должно задерживать. Весь мой флот для мерзавцев Брауншвейга – много чести, хватит с них и трети, но эта треть должна оказаться там как можно раньше, слышите?!
— Ваше превосходительство. Я прошу вас ещё раз подумать о том, что…
Райнхарда затрясло. Тот, беловолосый, обещал, что память будет похожа на набор фактов. Так и есть, и эти факты не вызывают сомнений. Ярко и отчетливо он помнит лишь две вещи. Оперативную съемку мертвой планеты. И Зигфрида Кирхайса на залитом кровью полу.
— Вы и подумаете… обо всем… но по дороге к Вестерланду!

* * *

— Нет, комиссар, и не просите! – королева Милорада испуганно выставила ладони перед собой. – Ни за что. Людь не будет вмешиваться в ваши конфликты, мы слишком слабы и должны выждать.
«Истинная правда» — в мыслях согласился с ней комиссар, подавляя раздражение. Не будь Дом Людь так слаб, не быть бы Милораде королевой. Таких молодых королев не бывает, памятная Всеслава, разобравшаяся с пресловутым Вестником, и та была старше. Но после успешно отбитой атаки гиперборейцев почти все высшие маги полегли. Опытных колдуний в Доме хватало. А вот тех, кому по силам удержать контроль над Колодцем Дождей, искали буквально с фонарями. Едва вышедшая из школы Милорада оказалась единственной по силе людой, хоть как-то годной к управлению источником… Фею спешно произвели в королевы и кое-как натаскали на работу с Колодцем Дождей. Воспользоваться удачным моментом, обезопасить себя от Люди окончательно двум другим Домам мешали как раз гиперборейцы, охотно бьющие в спину.
— У меня не хватит умения, чтобы активировать «Песочные часы», — дрожащим голоском пискнула королева. – И я боюсь. И я не буду связываться с тем, кто это сделал – кем бы он ни был! И я не уверена, что это не ваш же Князь…
— Королева, — с усталым терпением повторил Сантьяга. – Это не наш Князь. Иначе мне не было бы нужды выяснять, кто из глав Домов решил нарушить конвенцию.
— Может, вы следы заметаете, — с ноткой обиды ответила Милорада.
Сантьяга выразительно вздохнул. Он предпочел бы иметь дело с кем-нибудь постарше. Действия взрослой умной королевы легко просчитать. А эта запуганная гиперборейцами, соседями и властью малышка непредсказуемей тата. Бароны и дружинники, глядя на милую, хрупкую, курносую и большеглазую королеву, тают от умиления. Готовы носить её на руках, сдувать пылинки и кормить конфетами. Женщины от них не отстают, но тут причина отнюдь не в сентиментальности. Не приведи Спящий, девочка разнервничается, упустит контроль над Колодцем Дождей и пиши-пропало – строй столицу заново.
Ей действительно не под силу запустить «Песочные часы». Прямолинейный Великий Магистр, когда до него дозвонился разъяренный комиссар с подозрениями, онемел на полминуты, а потом с рыцарской прямотой высказался, что думает о таких предположениях. И где желал бы видеть того, кто их произнес. Сантьяга понимал, что чуд тоже испуган…
Врут? Или Князь прав? Когда закончилось действие аркана, Сантьяга очнулся в княжеском кабинете, и повелитель Нави прошипел одно-единственное слово.
«Асуры!..»
Комиссар мрачно посмотрел на погасший экран. Когда переворачивают «Песочные часы», о том, чего теперь не будет, помнят немногие. Тот, кто сотворил аркан и тот, кто его запустил – в прошлый раз это был один и тот же маг, решивший изменить прошлое – и те, кто равен ему по магическому статусу. Развернуть время под силу только главе Дома при полноценном Источнике. Не будь он, комиссар, аватарой Князя, забыл бы все.
Кто? Почему вернули именно этот день? Судя по тому, как чудит в Рейхе золотоволосый Лоэнграмм, время и событие выбирал именно он. Вестерланд спасен, Липпштадский заговор задавлен чуть позже, зато Зигфрид Кирхайс жив и, по слухам, готовится к свадьбе.
Асуры достаточно безумны для того, чтобы дать второй шанс именно бывшему-будущему кайзеру…
Не любят Первые войн. И гиперборейцев не любят.
Сантьяга широко и недобро усмехнулся. Многолетняя работа, конечно, пошла Спящему… скажем так, под хвост, но как интересно переиграть всё заново! Достигнуть прежней цели при новых обстоятельствах! Как невероятно увлекательно….
Пожалуй, он даже благодарен неведомому магу за такой роскошный подарок. И, если это действительно асур, не будет его очень больно убивать.

@темы: Тайный Город

---

Вот тут живет Очень Большая Штука.
Штука пишется-пишется, комментировать можно по ссылке, а можно в основном дневнике по тэгу "Река Жизни" (в дневнике даже лучше )

http://ficbook.net/readfic/535820

@темы: Неоконченное, Final Fantasy VII

---

В библиотеке есть не только летописи, но и иные.... вещи.

Анджилу и Заку посвящается.
Вообще-то идея ко мне явилась в фигнадцатом году, но вот как-то вдохновению подвалило только сейчас. И сначала оно должно было быть только про Анджила. Но Зак влез и сказал, что бросить наставника в неравном бою с клипорезкой ему Честь и Совесть не позволяют...



Посвящается другому миру и другому товарищу.



Мой первый клип. Аэрисоцентрический...

@темы: ЛоГГ, Final Fantasy VII

---

Зимняя ФБ-2013, большой текст

Я вообще страшное создание. Про какой бы мир не писала, куда бы написанное не несла - это всегда про любовь, вечные ценности и нахождение себя и своего места вопреки всему.
Кто не боится - может идти в то море, которое ниже.
Спасибо товарищам из команды за вычитку.))))


Пролог.

Полупустая комната с белыми разводами побелки на полу ничем не напоминала блистающие чистотой, просторные офисы Корпорации. Да и серый от усталости и строительной пыли Рив не был похож на себя прежнего — блестящего главу департамента.
Клауду подумалось, что он сам выглядит не лучше, по крайней мере в том, что касается строительной пыли. Новое «Седьмое небо» стремительно возникало из невнятных планов и мидгарских руин, обретая свой облик. Тифа задалась целью сделать бар непохожим на тот, что был, потому что «что было» досталось ей в наследство — а Тифе хотелось свое, собственное.
— Так зачем вы меня позвали? — Клауд положил руки на стол.
Он чувствовал себя очень уставшим. Не от работы — работе тело радовалось, а от невнятного состояния души. Они так рвались, пытаясь предотвратить неизбежное, так шли к своей цели, на износ, что, когда все получилось, сил не осталось даже порадоваться. Надо было как-то жить дальше, что-то делать, о чем-то думать…
— Ты же вспомнил, что с вами случилось на самом деле, — в голосе Рива Туэсти вопроса не было. — И в Нибельхейме и… после.
— Да, — солджер пожал плечами. Сам все знает, и зачем эту тему вообще поднимать?
— Я думаю так — тебе будет интересно узнать о тех, кто ушел с того обрыва живыми, — Рив открыл папку и пошелестел листами. — Удивился даже, что ты не спрашиваешь.
— Некогда, — буркнул Клауд недовольно. — Жить надо и дел много.
— Ты прав… — Рив пристально посмотрел на собеседника, кивнул не то ему, не то себе. — Даже сам не знаешь, насколько. Если бы ты попробовал их поискать, то ничего бы не нашел.
Клауд глянул исподлобья и промолчал. Рив продолжил, как ни в чем не бывало:
— Никто из этих троих не пережил Метеора, и одного, кстати, ты убил на реакторе. Его поставили в охрану, чтобы поменьше болтал, и…
— Я понял, — невежливо перебил светловолосый. — Спасибо.
— Тебе не интересно?
— Мне не важно. И спасибо, — подумал, стоит ли говорить, решил что стоит. — Вы мне напомнили про другое. Важное.
Зак вряд ли хотел бы мести. Он, в отличие от Клауда, прощать умел. А даже если Рив врет, оберегая исполнивших приказ людей… Есть вещи поважнее мести, и хорошо, что Клауду не придется тратить на неё время.

Дом, где нас ждут

Вот так и поймешь, что жизнь коротка,
Но нет дороге конца.
Следы прошедших по ней вчера
Она окутала тьмой...
Она лишь тогда бывает добра,
Когда ведет нас домой.
(с) М.Семенова

На улице пахло разогретой корой, пылью выбитой сухой дороги, волглыми листьями и пыльцой. Ягодный куст у крыльца, помнивший еще бабушку Лайзы, расцвел, как всегда. Как каждый год. Вот только он скоро семь лет как перестал ягоды приносить, в пустоцвет уходил. Джереми ворчал, что скоро вовсе засохнет, вздыхал и скреб тщательно выбритый подбородок. Лайза вздыхала и упрямо подливала удобрения, хотя уже два года знала, что это бесполезно, и варенье варить больше некому.
Может, потому ягод и не появлялось. Для кого? Кто будет дергать их, полузрелыми, мимоходом с веток? Кто будет тайком таскать варенье из подпола и нахально — с плиты, из-под руки матери?
Семь лет назад сгорел Нибельхейм
Семь лет назад её Зак перестал писать.
Два года назад Лайза Фэйр узнала — почему…
— Да не приедет он, — Джереми вышел на крыльцо следом за женой, а сам невольно взглянул на ведущую за пределы Гонгаги дорогу. — Полгода не было. И не будет. Молодой парень, мы ему чужие…
— Не чужие, — отрезала Лайза.
— …Семья своя, — продолжил бурчать муж.
— Рем, он сирота, — покачала она головой. — Я боюсь, что с мальчиком опять что-то случилось. Если и было в Шин-Ра что-то хорошее, так это связь и новости! Может быть, там, в Мидгаре, опять неприятности, поэтому Клауд и не едет?
Майор погранразведки в отставке хмыкнул. Шин-Ра он не любил. Он там не служил, хотя многие товарищи Джереми пошли на службу к новой власти, когда последнюю самостоятельную армию Западного Континента расформировали. А упрямый Фэйр их не принял и сыну запрещал, но Зак удался слишком уж в отца и решил все сам. Сбежал. Может, если бы отец не был так резко против, то сын не только писал бы, но и наведывался домой? Ведь Лайза так и не увидела Зака взрослым! В памяти остался голенастый нескладный пацан с вечно расцарапанными локтями и коленками, на которых собиралась вся грязь окрестностей Гонгаги. Фотографии сын присылал, конечно, но совместить улыбающегося широкоплечего солджера с её Заком у Лайзы получалось не всегда — хотя фотографиями была утыкана вся рамка зеркала в её комнате. Сначала Зак присылал фото, где он красовался в темно-голубой форме Третьего Класса, потом её сменила фиолетовая Второго, и наконец, два последних — черный мундир Первого. Вожделенный, недостижимый, выше которого только звезды. Признание непревзойденного мастерства, недюжинного ума и неоспоримых заслуг.
Иногда Лайза думала, стал ли Зак похож на своего младшего товарища? Нет, решала она всегда, вряд ли. Слишком её сын был живой и веселый, из него никакая война не смогла бы выбить солнечность характера. А Клауд настороженный, мрачноватый и какой-то вечно-виноватый. Этого женщина не понимала — за что он себя постоянно винит? За то, что не смог сразу им рассказать правды? Так потом же честно признался — отравление Мако, а штука это коварная, хвала Богине, что амнезией отделался. Что Зака не уберег? А что он мог сделать? Лайза могла бы обвинять, если бы её сына бросили без помощи, но когда мальчик сам чудом уцелел…
— Он приедет, — убежденно повторила женщина. — Просто сейчас он очень занят.
Джереми не стал говорить, что она так же повторяла про Зака, когда от него письма перестали приходить. Жене и так тяжело, зачем обстановку нагнетать. Лучше молча взять мотыгу и пойти картошку окучивать. Огород исправно кормил Фэйров, не оставляющих землю без заботы. Уж грядки они и в свои годы могли обиходить — что такое для крепкого человека сорок четыре года Лайзы или пятьдесят Джереми? Другое дело, что одиночество гнуло спину и белило волосы успешнее времени.
Так что пусть, пусть ждет своего Клауда. Это лучше, чем никого не ждать и ни на что не надеяться.

* * *

Календарная зима в Гонгаге отмечалась разве что сильными ливнями. «Холодает!» — озабоченно говорили местные жители, глядя на термометры, а ведь в том же Нибельхейме такая погода считалась очень даже теплой.
Мерный, спокойный шум дождя глушил далекие звуки. Зима — время сидеть по домам и пережидать непогоду, ведь для путешествий будут более солнечные дни. Однако ж, кому-то и в ливень не сиделось на месте. Рокот мощного мотора никакой дождь заглушить не в силах. Хотя старался, полив с удвоенной силой, но машина продолжала работать так же ровно и мощно, не обращая внимания на какие-то жалкие капли, с трудом пробившиеся под кожух. И гордо замолчал мотор лишь тогда, когда этого захотел хозяин, а не природные условия.
Правда, хозяину досталось все то, что не досталось мотору. Клауд Страйф с мотоцикла своего слез мокрый насквозь, без единой сухой нитки. Мокрая безрукавка липла к телу, в ботинках на каждом шагу мерно хлюпало, потяжелевшие штаны противно хлопали по ногам. Не ездят в такую погоду на мотоциклах, даже самых лучших.
Но если Клауд решил, что он что-то должен…
Солджер отбросил с лица уныло обвисшую челку и постучал в дверь Фэйров. Дождь звонко барабанил по черепице, плюхался на деревянное крыльцо и совсем мягко шелестел в листве — куст рядом с домом съежился, теряя последние скукоженные завязи. В церкви на прощание Зак ничего не сказал, только рукой помахал. Но упрек в глазах друга — что ж ты о моих родителях забыл? — домысливался легко и ненавязчиво.
Забыл же. Не навещал. Геостигмой отговаривался, как от прочих.
В общем, вел себя, как редкостная размазня!
— Клауд? Да ты с ума сошел! — сеанс самоуничижения прервала распахнувшая дверь Лайза. — В такую погоду разъезжать! Верная простуда…
— Солджеры не простужаются, — честный Клауд пожал плечами. Было бы из-за чего беспокоиться…
Лайза замахала на парня руками и возмущенно потащила в дом — сушиться. Клауд немного побурчал, для порядка, но возражать не стал. Если ей хочется о нем позаботиться, что ж, почему бы нет. Когда-то точно так же вокруг Клауда хлопотала родная мама, но мальчишка-гвардеец шестнадцати лет этого не оценил. Тогда он считал себя суровым мужчиной, которому подобные нежности не к лицу…. Поумнел, когда стало слишком поздно.
Нет ни мамы, ни Нибельхейма — не считать же за родной город шинровскую подделку? Есть только Лайза Фэйр, которая отдает ему все то, что не может отдать погибшему Заку.
— Что так долго не ехал? Мать вся извелась, — проворчал Джереми из своего угла.
Клауд вздрогнул, потом сообразил, что «мать» здесь — не обязательно чья-то, просто женщина, у которой дети есть. Или были…
— Сначала болел, — он сморгнул, протер глаза, словно вынырнул из глубокого омута. — Потом… были дела, с которыми пришлось… справляться.
— Чем болел? — Лайза замерла с тарелкой в руках. В синих, как и у сына (как у мамы!), глазах женщины стыл испуг.
— Геостигмой, — нехотя признался Клауд и торопливо добавил: — Но я уже здоров. Если в Гонгаге кто-то болен, то я привез воду из целебного источника. У нас теперь есть лекарство.
— Нет у нас больных, — Фэйр-старший сердито отставил мотыгу, которую затачивал, и вытер руки затасканной тряпкой. — Воды черной отродясь не видели, а все, кому жизнь не мила, еще раньше… кто из деревни ушел, кто вовсе — в Лайфстрим.
— Нам говорили, от чего это бывает, — Лайза возилась у плиты, разогревая еду, и говорила не поворачиваясь. — Это ваше… как его?
— ОВМ, — подсказал парень. — Организация Восстановления Мира.
— Да-да, они и рассказывали. Страшная штука! Но нас миновало…
Может быть, взорвись реактор не за три года до Метеора, а попозже, перед катастрофой, в придавленное горем поселение и пришла бы страшная, неизлечимая болезнь. Но Гайя здесь успела затянуть раны, а люди — распрямиться, отдышаться после беды. В Гонгаге вообще, как видел Клауд, не привыкли жаловаться или унывать. И ему это нравилось. Ему вообще здесь нравилось.
Только иногда вползало ядовитое сомнение — а ему ли?..

Под вечер дождь только разгулялся. За окном стояла сплошная шелестящая стена — мокрая и темная. Клауд задернул старую, но опрятную занавесочку чердачного окна. Ясно, что Лайза Фэйр никуда его в такую погоду не отпустит, а Фенрир загнали в крепкий сарай, ему дождь не страшен, так что пережидать можно спокойно. В деревенском доме и в непогоду найдется немало дел для лишних рук. Да что там, в деревне никогда «лишних» не бывает!
Уютная чердачная комнатка перед глазами двоилась. Раньше Клауд, приезжая, старался не оставаться здесь на ночь, но теперь пришлось поневоле, и мерещилось солджеру невесть что. Он — точно был тут впервые. Но при этом знал каждый угол. И почти помнил, что должно лежать в ящиках школьного письменного стола.
Чужая память продолжала шутить свои шутки, хорошо еще, Клауд теперь знал, что она — чужая. Парень протянул руку, уверенный, что не ошибется, и снял с книжной полки книгу в затертой обложке. Точно, та самая… в Нибельхейме у него была такая же, только другого издания, в более скромной обложке и без иллюстраций. Страйфы жили небогато, а вот старшие Фэйры своего Зака баловали и пристрастие к чтению поощряли. Вот разве читал он — о героях, чудовищах, подвигах и прочем в том же духе. А книга-то хорошая, приключенческая, ей все мальчишки тех лет зачитывались взахлеб…
Клауд сел на узкую кровать, продолжая сжимать книгу в руке. Вот книжные полки — до них с постели дотянулся бы и подросток, Зак тоже любил читать лежа. Интересно, гоняла ли его за это Лайза так же, как Клауда — его мама?
Вот стол, правильной стороной к окну развернутый, чтобы свет падал удобно для делающего домашнюю работу школьника. Но в Гонгаге своей школы нет, это в Нибельхейме она в двух шагах была, куда же ему приходилось мотаться на учебу?
Вот шкафы с одеждой… Клауд, доверившись предчувствию, открыл шкаф. Одежды в нем давно не было, Лайза не из тех хозяек, что будут разводить моль и пыль. Зато стало видно, что на дальнюю стенку пришпилен плакат. Кнопки слегка проржавели, но продолжали удерживать бумагу, почти не выцветшую, ведь она почти все время проводила в темноте.
«Все трое…» — грустно усмехнулся солджер, глядя на плакат с легендарной тройкой Первого Класса. У Клауда тоже был плакат, но другой, с одним Сефиротом. И Клауду не приходилось его прятать, мама, наверное, заранее смирилась, что её сын сможет пробиться только в армии. А вот Зак свою мечту тщательно берег наверно, от строгого отца.
«Мы все-таки разные, хоть и похожи, да, Зак?» — солджер вытянулся на кровати, не раздеваясь. Ботинки он снял еще внизу, экипировка аккуратно развешена на стуле с высокой спинкой, меч вычищен и стоит у шкафа. Если бы сюда переехала Аэрис… Наверное, кровать бы поставили другую, пошире, тут одному взрослому-то не слишком просторно.
Всюду натыкаешься на следы давно отгоревшей жизни. Похожее, но не свое. Иное. Не заслуженное. Зака.
Так и кажется, что Лайза забудется и окликнет его именем сына. Вот Тифу уже попросила привезти, как следует познакомиться — дескать, что за дела, если видела только мельком. Может быть, и стоит, ведь Тифа должна так же тосковать по родительскому теплу.
Но как решиться? Как переступить через жуткое понимание — ты опять занял чужое место?..

* * *

— Спасибо, Сид.
— Ха, было за что, — капитан Хайвинд, немыслимое дело, покинул мостик «Шеры» и лично проводил пассажира. От души тряхнул Клауду руку. — Бывай! Я тут поблизости болтаюсь, Рив кой-чего интересного удумал… короче, если что, свиснешь!
Клауд кивнул. Рив с энтузиазмом взялся развивать «средства воздушного сообщения», как это называли в новостях. Конечно, куда в таком деле без Сида Хайвинда — не позовешь, так сам придет и все, что думает, выскажет. Рив благоразумно не дожидался матюгов и позвал. Чудо, что Кэпа вообще удалось застать в Ракетном Городе, он непрерывно мотается между родиной, Эджем и Джуноном.
«Шера» плавно поднялась вверх и взяла курс к морю. Клауд проводил корабль взглядом, опустил на глаза защитные очки и тронулся с места. Хорошо, что получилось вернуться раньше.
Вот уже и окраины Эджа — первые дома, строительные площадки, забегаловка Джонни, вся в самодельных разноцветных гирляндах огоньков. Сам хозяин как раз выносил на веранду чей-то заказ и, увидев Клауда, помахал рукой. За строительными площадками в вечерней полутьме притаился мёртвый Мидгар — черное недоброе пятно в густо-синем небе. Жители города старались в ту сторону смотреть пореже, а в квартирках, чьи окна выходили на брошенный город, по большей части занавешивали окна.
Правда, с тех пор, как в развалинах церкви появилось целебное озеро, к нему успели натоптать солидной ширины тропку… Клауд поежился и нехотя сбросил скорость. Не гонять же на улицах, тут люди ходят, нельзя. У него было куда больше причин не любить развалины Мидгара. Бывать там с некоторых пор Клауд почти перестал, после сражения с воскресшим Сефиротом ему в сторону города и смотреть тошно было.

В «Седьмом небе» было тепло и тихо. Клауд прошел с «домашнего», черного хода, осторожно обходя или переступая пустые ящики и шелестящие целлофановые обертки. Совесть опять куснула — сегодня, в крайнем случае, вчера, для бара продукты привезли, Тифе пришлось в одиночку разбирать… Солджер поправил на плече сумку. Лайза едва ли не силой впихнула ему несколько банок с домашней заготовкой. Отмахнулась на возражения: «Куда нам двоим столько? А у тебя там дети, они сладкое любят…».
Тифа тоже варенье любит, она обрадуется.
— Ты вернулся? Так быстро! — не успел Клауд о ней подумать, как Тифа уже вылетела в коридорчик, распахнув дверь. Услышала шаги, наверное.
На душе стало спокойно, словно тишина и тепло дома передались Клауду. Вот тут он точно на своем месте, и никого другого Тифе не надо. И ему тоже. И все правильно. И не надо больше убегать и прятаться, месяцами не отвечая на звонки. Пришлось почти потерять все это, чтобы понять, как ему нужен именно этот дом и именно эта женщина!
— Я тут привез, — Клауд снял с плеча сумку, замялся, не зная, как назвать. — Подарок.
— Из Гонгаги, — Тифа понимающе кивнула, поманила в кухню. — Заноси сюда. У нас тоже гости, я так быстро тебя не ждала, — и улыбнулась счастливо.
Не ждала, как же. Наоборот, каждый день... Оказывается, это так приятно, когда тебя дома ждут.

— Добрый вечер, — Клауд кивнул гостю, не глядя. Дотащил сумку до кладовки у холодильника, поставил. Тифа вряд ли позовет в дом кого-то, кто ей не нравится — точнее, не нравящийся человек может прийти сам, но о нем Тифа сказала бы совсем другим тоном. И угрозы, которую солджер ощущает спинным мозгом, нет. Значит, в гостях кто-то свой, но явно не из ближнего круга, этих бы Клауд узнал с порога. Шумного массивного Баррета вообще трудно не заметить, кажется, что он занимает полкухни, Юффи бы выскочила вместе с Тифой, Нанаки в принципе не сидит за столом, да и Винсент — очень яркое пятно в окружающем пространстве.
— Добрый… — ему ответили спокойно, с едва уловимой иронией.
На незнакомый женский голос Клауд все-таки обернулся. Внимательно посмотрел на невысокую девушку в офицерской форме ОВМ. Гвардейская привычка, как оказалось, не поддающаяся ни амнезии, ни Мако-обработке, требовала незамедлительно вытянуться по стойке смирно и отдать честь, но солджер сдержался.
Девушка понимающе усмехнулась уголками губ и промолчала.
Клауд, конечно, давно узнал, кто завелся у Рива в Организации, но лично сталкиваться не доводилось. А вот теперь она сама пришла, и похоже, не в первый раз, и Тифа её знает, считая своей.
— Знаешь, я давно перебралась сюда, но так и не нашла времени сказать тебе спасибо, — тихо продолжила гостья.
Клауд непонимающе, угрюмо взглянул из-под челки. Сел напротив, устало сложив руки на столе.
— За то, что ты закончил моё дело, — спокойно пояснила она на незаданный вопрос. — Если бы не вы, все оказалось бы бесполезно, об этом тяжело думать. Даже теперь, когда все закончилось.
— Благодарить, — Клауд сердито пожал плечами. — За что? Всё так случайно получилось, я просто занял твое место. Как всегда, — вырвалось у него. — Я всегда занимаю чужие места.
Пожалуй, в другое время он промолчал бы, но сейчас это оказалось едва ли возможным. После Гонгаги, после родителей Зака, еще и дома… такое. Сидит и смотрит.
— Ах вот как ты это видишь.
Тифа в кладовке чем-то очень сердито брякнула. Не так уж тихо они говорили, с открытой дверью вполне можно было разобрать слова.
— Но ты справился, разве нет? Ты нужен именно таким, каким ты стал. Значит, это место твоё, раз оно тебе подошло, и это не случайность.
— Может быть… но если на этом месте должен быть другой?
— Но если на этом месте оказался — ты? Если ты на этом месте всех устраиваешь? Если тебя на это место зовут долг, сердце и разум? — девушка прищурилась. — Поверь, у меня достаточно большой опыт, хм, как говорит наш Рив, «работы с персоналом». Тебя, такого, я бы взяла к себе в команду. Только немного отучила бы сомневаться в себе.
— Может быть, и возьмешь? — Тифа явилась на кухню с кастрюлей в руках. И с надеждой уточнила: — К себе в команду, ненадолго?
— Нет уж, Клауд у нас птица вольная, гордая и свободная, к тому же он теперь взрослый мальчик. Сам научится, задатки есть.
Клауд понял, что ему вот в данный конкретный момент очень хочется побыть маленьким мальчиком, сказать «бу на вас» и замолчать намертво. Но не солидно, тем более перед такой… гостьей. Серые сумеречные глаза девушки были теплыми и самую чуточку насмешливыми. А ведь у неё в самом деле большой опыт, и людей она умеет разглядеть.
— Впрочем, хватит о прошлом, — она повела плечами, словно сбрасывая незримый груз. — Клауд, я ведь, сознаюсь, тебя специально караулила, и не первый день, с меркантильными целями. Хотела на правах основательницы и пусть бывшего, но лидера, кое о чем посоветоваться. Ты же доставкой занимаешься и должен знать…

…Гостья давно уехала. Тифе основательница «Лавины» всегда казалась существом потусторонним. В её внешности ничего загадочного не было, но вот смотрела она так… словно с той стороны Лайфстрима. Казалось, если откроет дверь, выйдет не на улицу, а прямо в Поток. И каждый раз слегка удивляло, что приезжают за ней на самом заурядном мотоцикле с эмблемой ОВМ. Правда, за рулем человек сидел не самый заурядный, в личном деле которого при жизни Корпорации Турки ставили скромную пометку: дескать, пропавший без вести, предположительно погибший.
Рив многих таких, «предположительно погибших», к себе зазвал. Пытался и к ним подобраться с тем же, но Клауд и Тифа решительным хором отказались. А вот Баррет и Сид с новым правительством неплохо сработались. Может быть, правы именно они?..
Странный разговор поднял со дна души мутное облако старых сомнений. Теперь Тифа, стоя в своей комнате у окна и глядя на тускло освещенную фонарями улицу, в который раз пыталась это облако разогнать. Занять чужое место? А разве сама она — на своем? Чего больше в их нелепой семье — истинного чувства или простой памяти? Ей не раз думалось, что на самом деле Клауд любил не её, Тифу, а она всего лишь подруга детства и боевой товарищ. И то, что есть — простая теплота и нужда в ком-то живом и понимающем рядом.
После явления в Эдж трех белоголовых братцев-духов ей думалось, что они во всем разобрались. И теперь-то все точно будет хорошо. Но вот у Клауда вырвалось что-то наболевшее — и опять сомнения, метания и непонимание.
— Тифа?
Она так задумалась, что даже не заметила, как предмет её размышлений вошел в комнату и тихо прикрыл дверь.
— Что-то случилось? — на языке так и вертелось: «Клауд, а я — на своем месте?».
— Нет, — он бережно обнял девушку за плечи, зарылся носом в волосы на макушке и прикрыл глаза. — Все уже в порядке, честное слово. Я просто подумал… не будет беды, если мы ненадолго закроем бар и поедем отдохнем?
— Отдохнем? — в душе поднялась теплая волна, смывая сомнения без остатка. — Думаю, не будет. А где мы будем отдыхать?
— В Гонгаге, — решительно заявил её любимый солджер. — Точнее, будешь отдыхать ты. А мне надо перекрыть крышу у сарая, посадить картошку и вообще… Тифа? Что смешного-то?
Тифа бессовестно хихикала, уткнувшись ему в плечо. Смешного, правда, ничего не было, просто было очень хорошо и уютно. А еще ей было интересно, из чего варят украдкой попробованное варенье. В Нибельхейме этих рецептов не знали!
— Поедем! Обязательно!

* * *

Сарай — это не дом, который на века. Сарай — это понятие временное, можно шифером обойтись, а не мучиться с черепицей. Но даже временность в Гонгаге не предполагает небрежного исполнения, потому старался Клауд от души, под чутким руководством Джереми Фэйра. Солджер даже не представлял, что это так здорово — когда у тебя есть отец. Пусть названный, но есть же! Своего Клауд не то, что не помнил, даже не знал никогда, мама упорно отказывалась говорить на эту тему. А сейчас его даже вечная настороженность отпустила, и ставшее привычным ожидание пакости от мирозданья уползло в дальние потемки души.
Так что Клауд не сравнивал, а просто радовался и учился. Сомнения в своем праве быть не чужим этой семье после памятного разговора на кухне куда-то испарились и знать о себе не давали. А после установки большой кровати места на чердаке стало ощутимо не хватать, но ни его, ни Тифу это не смущало.
— Порядок! — Джереми одобрительно хлопнул Клауда по плечу. — Можно слезать.
Приятные мысли и удовольствие от сделанной работы изрядно подпортил въедливый телефонный звонок. Трубку Клауд бросил на кухне, и звонкая трель отчетливо доносилась из открытого по летнему времени окна.
— Ну вот, — недовольно заворчала Тифа. — Неужели хоть раз в году нельзя обойтись без нас?..
— Можно, — крикнул Клауд с крыши. — Если что, с Барретом ты знакома, куда посылать, знаешь.
— Клауд, я воспитанная повстанка! — и, после паузы, совсем другим тоном: — Клауд…
Солджер сам не заметил, как оказался на земле. Пролетел огород двумя прыжками, через грядки, и заглянул прямо в окно.
— Беда, — одними губами пояснила девушка, протягивая ему телефон. Марлин и Лайза смотрели на них одинаково испуганными глазами.
С тех пор, как не стало реактора, Гонгага жила тихо… очень тихо.
— Страйф слушает, — в голосе откуда-то сами взялись железные армейские нотки.
— Клауд, я знаю, что вы в Гонгаге, — Эльфи на том конце говорила коротко и явно торопилась, проглатывая окончания. — Слушай инструкцию и следуй ей в точности…

«Семнадцать, восемнадцать… И ведь они не совсем люди. — Клауд плотнее вжался во влажную землю. — Двадцать, двадцать один… или даже нелюди, — он вздрогнул, увидев «ищейку», старательно нюхавшую землю. Посмотрел на тех, кто выглядел более нормально. — Это не солджеры. Двигаются медленнее, пластика не та, драться должны хуже, но… двадцать пять, двадцать шесть… пожалуй, я справлюсь, если пойдут по следу. Но после придется лечиться».
Рядом шевельнулся Джереми, взглянул на врага сквозь прицел. Старый вояка майора получил при отставке, и в бытность младшим офицером успел набегаться по лесам, посидеть в засадах и побывать в настоящем деле. Ему бы пару десятков лет с плеч сбросить! Но когда из всего населения деревни военных — только двое, привередничать не приходится.
Вражеский отряд засуетился. Командующий замахал руками, что-то неразборчиво рявкнул, и рядовые потянулись в свой «летучий гроб», как метко охарактеризовал самолет Дензел. «Гроб» загудел двигателями, оторвался от земли и взял курс на северо-восток.
К Мидгару.
— Твою ж мать! — от души выдохнул дед Фэйр. — Что это они? Ни щепки не тронули, только двери посрывали…
— Людей искали, — пояснил Клауд, поднимаясь и разминая мышцы. — Мне так и сказали, что нужно уводить людей и не беспокоиться об остальном. Вы пока туда не возвращайтесь, нас сейчас спасло то, что у них времени мало, похоже. А вдруг после решатся еще раз проверить?
— Понял, не бамбук. Посидим, а ночью наведаемся и кой-какие вещи притащим потихоньку, а то еды совсем нет, да и спать на голой земле плохо. Ты не волнуйся, сынок, я дело знаю и все тихо будет. Охотники у нас есть, прокрасться сумеем.
Клауд кивнул:
— Ты пока скажи всем, а я в деревню схожу, посмотрю, не оставили ли там кого.
Сказать, что новый, невесть откуда вынырнувший враг ему не нравился, то же, что промолчать вовсе. Надо проверить деревню и спешить в Эдж, если тот еще цел. Хорошо бы оставить тут, в относительной безопасности, не только Марлин и Дензела, но еще и Тифу — так ведь не останется!

— Лайза, что бы мы делали, если бы не ваш мальчик! — опасность, кажется, миновала, и переживания хотелось выплеснуть в разговоре. Соседка Лайзы вытерла лоб дрожащей рукой. — Вот нелюди! Откуда такое только повылазило!
— Да, — Лайза покрепче прижала к себе Марлин. — Наш Клауд самый лучший. Он нас защитит.
— Да, он такой! — гордо кивнул Дензел.
— Он всех спасет! — без тени сомнения заявила Марлин.
Тифа просто улыбнулась. Детская убежденность — такая наивная и такая ободряющая… Спасти всех в одиночку можно, если угроза тоже воплощена в чем-то одном. В призванном Бахамуте. В Метеоре. В Сефироте. В его последышах. А тут явно целая армия, и сражаться им придется не одним.
Но они обязательно справятся, все вместе. Теперь они будут сражаться не только друг за друга, но и за весь мир, воплощенный в маленькой скромной Гонгаге, где их ждет семья.


Эпилог

— Недозрелые же! — Лайза, вышедшая встречать Клауда на крыльцо, шутливо погрозила ему полотенцем.
— Зато вкусные, — вступился за старшего Дензел и незамедлительно взял пример — выбрал на кусте целых две ягоды и быстренько отправил в рот.
Вообще-то по всем законам ботаники ягодным кустам столько лет жить не полагается. Но гонгагское чудо с этими законами явно забыли ознакомить — куст, напоминающий скорее солидное дерево, исправно рос, а восемь лет назад, после последней войны, опять начал плодоносить.
— Привет, Клауд! — следом за своей названной бабушкой вылетела Марлин, повисла сначала на Клауде, потом на Дензеле. — А где Тифа? Лиза по ней соскучилась, и Зак уже всех замучил, Представляешь, нашел старый армейский бинокль и сидит на чердаке, вас высматривает... И мне мешает! Я к экзаменам готовлюсь, у меня самый ответственный класс впереди!
— А ты уйди с чердака, тогда и не будет мешать, — поддразнил её Дензел.
— Он на любой крыше сидеть может! А мне в этой комнате удобно!
Клауд их не слушал. По лестнице уже прыгал вниз сын, а через огород чокобиным галопом неслась его младшая сестра. Некоторое время солджеру стало не до окружающих — трудно о чем-то говорить, когда на тебя с двух сторон с энтузиазмом карабкается малышня.
…Позже они, отдышавшись, сидели за столом в большой комнате первого этажа. Клауд размешивал в чашке знаменитое варенье, звякал ложечкой по стенке и объяснял:
— Тифа не приехала, я сам ненадолго, утром обратно. Только Дензела привез, пусть к поступлению готовится.
— Угу, — Дензел дотянулся до вазочки с лакомством, зачерпнул с горкой и отправил за щеку. — У них там такие требования, ух… буду зубрить.
— А нам придется в открытии приливной электростанции участвовать, — пожаловался солджер. — И мне, и Тифе, и остальным…. «Лавина», вроде как, герои двух войн и всякое такое… за живой мир сражались. В общем, как всегда, привлекают к официозу. Не бросать же там Эльфи одну.
Марлин и младшие хором вздохнули. Им тоже хотелось поучаствовать в «официозе», но раз строгий папа сказал — сидеть в Гонгаге, значит, будут сидеть в Гонгаге. Клауд никогда просто так не отлучал детвору от интересных событий, они привыкли, что подобные категорические решения обсуждать нельзя.
А родители потом обязательно все расскажут.
Джереми хитро прищурился, встал, покопался в ящике и достал сигарету. Поманил приемного сына на улицу. Клауд вздохнул и пошел — старший Фэйр не из тех, от кого можно отделаться общими фразами.
— Ну, — Джереми выдохнул в вечерний воздух ароматный клуб дыма. Комары шарахнулись в стороны, Клауд чихнул.
— Не хочу я, чтобы дети на том открытии были, — нехотя признался солджер. — Неладно у нас там.
— Опять война?
— Нет, так, дураки одни всплыли, — Клауд оперся на перила, прищурился: — Знаешь, что у нас в ОВМ хотят новое топливо запустить? Растительное?
— Знаю, к нам в Гонгагу тоже приходили, спрашивали, можем ли мы поля под него выделить, — не удивился дед. — Хорошее дело, мне нравится.
— Ага, а тем, кто нефть добывает — не очень. Прибыльная она, нефть эта. Баррету нашему только скажи, что новое топливо планете пользу приносит, он сам пойдет поле пахать, а те, кто добывать взялся… Понимаешь, отец, нефть ведь тоже не бесконечная. Не Мако, но тоже не подарок. У нас это понимают и очень боятся, что Гайя на новую «иглу» сядет, с Мако слезть не успев, — Клауд отмахнулся от нового клуба дыма, продолжил: — Эльфи с Ривом теперь многим поперек горла, да в общем, и Руфус тоже, он уже успел первую партию саженцев себе застолбить. Но Руфуса пусть Турки берегут, а командор и всё его высшее командование на открытии будут.
Джереми Фэйр хитро прищурился:
— А что Дензела не взял? Вместо экзамена?
— Так тут же и Марлин, и мелкие…
— Понял, сам не дурак, — дед погасил сигарету. — Ты езжай спокойно, Клауд. Дензелу нашему я хорошую физподготовку устрою, не совсем забыл, как нас в курсантах гоняли. Да и моё ружьишко давно без дела висит…
Клауд усмехнулся. В успехе дела на открытии он не сомневался. Скорее уж недоумевал, что нефтяной коалиции хватило дурости пытаться устранить лидеров ОВМ, когда при них столько бывших солджеров состоит. Не говоря уже о том, что некоторые из этих лидеров солджерам мало уступают. За семью теперь тоже можно не беспокоиться, Джереми присмотрит.
Клауд запрокинул голову, глядя в безмятежно-синее небо над Гонгагой. Наверное, этому миру долго еще не знать покоя — слишком сильными были потрясения, слишком сильно все изменилось. В общем-то, Клауд не был уверен, нужен ли ему этот покой. У него есть главное. Есть дом и Тифа, которых надо оберегать. Есть дети, которых надо растить. Есть родители, пусть приемные, они заслужили мирную старость.
И никто не посмеет это все отобрать. Клауд больше не сомневался в своих силах и знал, что защитит тех, кто за его спиной. Всегда и ото всех.

@темы: Final Fantasy VII

---

Юморная зарисовка с ФБ-2013, зимней.

Собирательный образ

— Сам подумай, Руд, — Рено вдохновенно повёл рукой. Бутылка пива нацелилась открытой крышкой прямо на двери «Седьмого Неба». — Они же похожи, йоксель!
Руд предостерегающе засопел. Выходной день, который коллеги, напарники и просто закадычные друзья решили потратить на прогулку по питейным заведениям, грозился обернуться чем-то большим. Во всяком случае, он не рискнул бы рассуждать о лидерах «Лавины» рядом с их, так сказать, штаб-квартирой. И вообще идея пойти в «Седьмое Небо», как выразился Рено: «А по приколу!» — ему не нравилась с самого начала.
Мало, что ли, в Эдже других баров? Допрыгается Рено со своими приколами.
— Вот, считаю вслух, — рыжий начал демонстративно загибать пальцы свободной руки. — Амнезия у обоих была? Была!
— …
— Мечами махают? Махают!
— Рено…
— И в колбочку обоих запихивали. Ходжо… стоп, Ходжо мы все нежно «любим», не подходит.
— Рено!
— И тёмные тайны в прошлом прикопаны у обоих.
— Рено, они слышат.
Говорливый Турк заткнулся, недоумённо повертел головой. Увлечённый рассуждениями, он не заметил, как из дверей бара вышли двое. Не иначе, углядели в окне его огненную шевелюру.
И всё слышали. И теперь смотрели на Рено с эдаким злокачественным интересом.
— Как думаешь, Клауд, стоит нам еще немного… как там? Помахать мечами! — Эльфи демонстративно поправила перчатки.
— Угу. Амнезию устроим, — Клауд прищурился, помолчал и добавил мечтательно: — А потом я попрошу Канселя раскопать страшную тайну в его прошлом…
Дожидаться, пока Эльфи предложит позвать Шалуа Руи и организовать колбочку (специально для дорогого друга, в смысле, Турка) Рено не стал. Пригнулся и с боевым кличем «Спасайся кто может!» рванул в ближайший переулок.
Руд поправил очки и приготовился обороняться.
— А впрочем, — Эльфи насмешливо хмыкнула, взяла «наследника» под руку и ненавязчиво потянула обратно в бар, — я думаю, нам хватит и одной Юффи. Два таких электровеника для одной «Лавины» — это слишком…

@темы: Юмор, Final Fantasy VII

---

Полу-шуточный, полу-серьезный рассказ, писался как подарок на день рождения.


Слава грассладнских городов давным-давно сошла на нет. Славу древней столицы, шум портов, деловую суету промышленных городов затмил блеск Мидгара, нового центра мира. Что говорить о маленьких городках, и раньше-то тихих и сонных? Впрочем, такие городки могут пережить все столицы – это там люди рвутся к власти, идя по головам, это там делят мир, там возникают и рушатся великие империи, а тут выращивают пшеницу, пасут скот и объезжают чокобо. И завтра будут это делать, как сегодня, как пятьсот, тысячу и две тысячи лет назад.
…Золотой чокобо, пронесшийся по улице, спугнул хрупкую тишину не хуже выстрела. Возмущенно взлаяли собаки, горячая пыль взвилась столбом, а редкие прохожие благоразумно шарахнулись к обочинам. Самые благоразумные вообще поспешили по домам – всадник в кожаных штанах, высоких сапогах со шпорами, куртке с бахромой на рукавах и в шляпе, надвинутой на самый нос, который остановил скакуна у местного банка (он же ювелирный магазин) вызывал какие-то нехорошие ассоциации. А уж если вспомнить о пистолетах, многозначительно поблескивающих в начищенных до блеска кобурах… Нет-нет, уважаемые мирные жители вольного Грассланда, от таких ребят надо держаться подальше! Если ты не полицейский, конечно, или не охотник, без промаха бьющий лесной белке (или степному суслику) в глаз.
К сожалению, банкир и ювелир при виде посетителя сбежать никуда не могли.
- Добрый день, - вежливым, интеллигентным голосом поприветствовал их незнакомец – Просьба оставаться на местах, это ограбление.
Пистолет в руке его заявление наглядным образом подтверждал.
Банкир покорно поднял руки. Ювелир попытался потянуться к телефону, но аппарат разлетелся вдребезги от одного-единственного точного попадания – стрелок едва скосил глаза, чтобы прицелиться.
- Не рекомендую, - мягко пожурил он – Это может быть опасно для вашей жизни.
Второй ствол по-прежнему смотрел на банкира, и после демонстрации возможностей дергаться тому окончательно расхотелось.

Ах, полиция бывает так нерасторопна! Особенно когда преступника ловить опасно. Бесстрашный всадник на золотом чокобо беспрепятственно выехал из города и гордо удалился на запад, по дороге, уходившей, казалось, прямо в алый солнечный диск. Правил ездовым птицом он небрежно, одной рукой. Во второй покачивалось ожерелье из «слез Богини», искрящееся под косыми солнечными лучами.

* * *

…Фухито потряс головой, так старательно, что гладко причесанные волосы встали дыбом. Ну и бред же иногда приходит в голову! Во-первых, где достать золотого чокобо? Это редкость почище «слез»! Во-вторых, он стрелять… нет, умеет, конечно же… но, мягко выражаясь, не так хорошо, как в мечтах. Во-вторых, с его набором особых примет – первого помощника и заместителя лидера «Лавины» тут же вычислят Турки, а это не грассландская полиция, они его стрелковые таланты правильно оценивают и не испугаются. А в-третьих… хотя и двух первых пунктов с лихвой хватает.
- И вообще, хватит мечтать, - вслух произнес он, яростно приглаживая растрепавшиеся волосы – Ты ученый? Вот и думай, что можешь сделать!
Ограбление – романтическая чушь. И вообще, в грассландской глубинке разве что недорогие гранаты найти можно. А чтобы купить «слезы Богини», деньги нужны. Но их на дело едва хватает!
«Думай, ученый, думай…»

* * *

- Что за?.. – Ширс проглотил окончание фразы, взамен гневно посмотрев на потолок.
Челси втянула голову в плечи и посмотрела туда же, только испуганно. Девушка, против обыкновения, отчитывалась не перед непосредственным начальством, а перед не очень-то довольным вторым помощником Эльфи. Ширс старательно выслушивал и забирал письменные отчеты, чтобы передать лидеру, потому что Фухито который день был занят чем-то загадочным. И, к тому же, очень шумным.
Сейчас доклад прервало зловещее скрежетание, эхом разнесшееся по этажам. Оно быстро стихло, но повстанцы уже знали, что грохот, скрип или приглушенное пыхтение могли разразиться в любую минуту, что днем, что ночью.
- Нет, он меня достал!.. – взорвался боец – Челси, завтра Эльфи возвращается, ей отчитаешься! А я пошел!
- К-куда? – заикнулась девушка.
- К научнику нашему, **** его неловко!..
Дверь громко и рассерженно хлопнула. Челси осторожно сползла с жесткого стула и бочком-бочком вышла из комнаты совещаний, надеясь незамеченной проскользнуть в свою комнату. Вроде она её заперла, и букет от Руда никто увидеть не должен был…

* * *

Ширс твердо намеревался прижать Фухито к стенке и потребовать подробного ответа, какого хромого Ифрита он сутками подряд ставит на уши базу. Ни днем, ни ночью покоя от его опытов нет!
На возмущенный стук дверь неожиданно быстро открылась. Дивное явление на пороге на пороге заставило Ширса проглотить первые гневные слова (почти сплошь нецензурные) – растрепанный, перепачканный копотью, со съехавшими очками, с синими мешками под глазами… вид у ученого был печальным. При виде Ширса он, против обыкновения, не скривился – наоборот, просиял и с возгласом: «Тебя-то мне и надо!» - затащил Ширса в лабораторию.
Обалдевший Ширс, который раньше сюда носу не казал, подозрительно огляделся. Хрупкое научное оборудование было бережно убрано в угол, и тщательно укрыто брезентом. А его место занимал… занимало… боец растеряно пытался определить, что же это за конструкция, почему она так натужно пыхтит и зачем в лаборатории стоит такая жара.
А Фухито, продолжая тянуть Ширса за рукав, подтащил того к столу и продемонстрировал большую жестяную коробку с какими-то желтыми гранулами.
- Ну? Хватит? – нервно спросил он – На сколько оружия хватит? – тут же, спохватившись, уточнил вопрос.
Ширс заинтересованно залез в коробку, повертел в пальцах гранулы и ошарашено присвистнул. Это было золото… и, насколько опытный в таких делах Ширс мог определить, весьма высокой пробы.
- На много, - прикинул он на глаз – На ОЧЕНЬ много!
На Фухито он смотрел с таким неподдельным уважением, что ученый против воли расплылся в гордой улыбке. Тут же откашлялся, приняв спокойный вид, и как бы мимоходом поинтересовался:
- А на ожерелье из «слез Богини»?
- Столько, - взгляд у Ширса стал подозрительным, но он честно сгреб и бережно высыпал на стол нужное количество золото – Откуда достал-то?
- А, - ученый спохватился, поправил очки и, таким образом наведя резкость, пояснил: - Ты не знаешь, но во многих приборах и даже бытовой электронике используется золото. В мизерных количествах, да… но, если знать, где именно, его вполне можно выпарить, - и кивнул в сторону пыхтящего, пышущего жаром агрегата – Сейчас последняя партия будет готова.
- Ну, ты голова! – Ширс подумал, что отношение к ученым вообще и к Фухито в частности придется радикально пересмотреть. От них не только вред и заумь, но и польза иногда бывает…

* * *

…Когда Мария Мирабо, очередной раз проверяя лекарства, нашла у себя в тумбочке ожерелье из «слез Богини», она сначала растерялась, удивилась и ничегошеньки не поняла. Но достаточно было посмотреть на Фухито, который старательно делал вид, что он тут ни при чем и вообще не в курсе, что у медсестер по тумбочкам лежит, чтобы обо всем догадаться.

@темы: Final Fantasy VII

---

На заявку: "Пост-канон. Кесарь Ольгерд берет Хексберг"

Предупреждения: флафф и кавай!

…Город был чарующе прекрасен. Гордые башни, мощные бастионы, изящные золоченые шпили, аккуратные домики и даже гавань! На искусно вылепленных синих волнах (даже барашки пены нарисованы) застыли крохотные модели линеалов. Ольгерд только выдохнул тоскливо и восхищенно – ну почему у них дома никто не додумался до ТАКОГО!
«Вернусь, сразу же маму попрошу» - твердо решил мальчик – «Нет, лучше дядю Руппи. Он всё знает, и где мастера найти – тоже!».
Ой, слышал бы господин церемониймейстер, как он капитана фок Фельсенбурга «дядей Руппи» зовет… ага, значит, Карлу можно их… как его… главного в столице «дядей Ро» называть, а ему – нельзя?! Хотя, может, Карла тоже за это ругают…
Мысли постоянно сбивались с высоких материй на игрушечный город. Городов, вообще-то, было много, целая полка, но этот притягивал взгляд, манил и казался чем-то волшебным.
- Нравится? – тихонько спросил Карл.
Ольгерд вспомнил про гордость предков и солидно кивнул:
- Красивый.
- Ладно тебе! Нравится же.
Ольгерд посопел и честно признался:
- Очень…
- Тогда бери! – Карл потянулся и аккуратно достал с полки игрушечный город. Его основание было лишь чуть-чуть больше сложенных ладоней десятилетнего мальчика – Я тебе дарю!
- Ты что! Он… он же такой… он такой один!
- Ничего, я попрошу, мне ещё сделают. У меня их ещё много, а у тебя никаких нет…
- Спасибо… - отказаться от ТАКОГО подарка было невозможно – Я попрошу, мне мастера найдут, и… и я тебе тоже подарю какой-нибудь город!
Теперь смущенно засопел Карл. Дернул венценосного собрата за рукав и шепотом попросил:
- А тогда можно мне какой-нибудь город, чтобы в горах?..

Руперт мысленно проклинал того умника, которому пришла в голову «гениальная» идея устроить встречу короля Талига и кесаря Дриксен. Ради укрепления международных отношений и заключенного мира, конечно же. Нет, всё это прекрасно и чудесно, но дипломатические протоколы радостно летят к закатным кошкам, если высоким договаривающимся сторонам всего по десять лет!
В результате господа придворные имели счастье лицезреть то Проэмперадора Олларии, с обреченным видом вытаскивающего их величеств из конюшни, то капитана Западного флота, пытающегося тех же величеств снять с дерева в королевском саду. И это было ещё не самым страшным! Какой Леворукий, в придачу к слабому здоровью, наградил Ольгерда неуемным любопытством и бешеной непоседливостью?! Своих придворных с ума уже свел, и Карла Оллара на такие же подвиги подбивает… бедный Талиг… бедная Дриксен…
Руперт считал дни и свирепо завидовал Олафу, которому Западный флот и обучение молодых офицеров позволили с чистой совестью и на законных основаниях увильнуть от чести сопровождать его величество.
От подсчета дней, оставшихся до возвращения домой, Руппи отвлек веселый смех. С ужасом думая, что ещё удумали два сорванца, Руппи извинился и, быстро вскочив, заглянул в комнатку, где милые детки окопались. Хвала Создателю, они просто сидели на ковре (пользуясь временной свободой от надзора и этикета), вертели в руках модель-игрушку какого-то города и едва не стукались над ней лбами. Ольгерд что-то со знанием дела объяснял, Карл внимательно слушал.
- Фью! – подкравшийся Бешеный сделал большие изумленные глаза. Руппи был искренне благодарен гостившему у герцога Алвы вице-адмиралу, который мужественно подставил Фельсенбургу плечо, вместе с ним вызвавшись «присмотреть» за венценосными особами - Смотрите-ка, кесарь Ольгерд всё-таки взял Хексберг!
Мальчики подняли кристально честные глаза и хором заверили, что они только поиграть.
- Играйте, - поспешил разрешить Руперт. Пусть играют, с чем хотят, лишь бы на дерево опять не лезли!
- Только не вздумайте, капитан, повторять этот подвиг в натуре, - тихо хмыкнул Вальдес.
- Спасибо, - так же тихо откликнулся Руппи – Один раз уже пробовали… хватит!


На заявку: Валентин/Айрис " Где глаза глядят на север с ледяной тоской..."

Сола, я убрала то, от чего тебя так трясло.

Белым, белым кроет снегом зелень глаз твоих?

Холодно-холодно-холодно…
Айрис кутается в шаль – и дрожит. Постоянно дрожит. Придворные шепчутся – больна. Или боится. Или волнуется. Айрис шепот слышит и с трудом подавляет горький смех. Нет страха – он остался под грудами камней. Нет волнения – ей не о чем волноваться. А болезнь… болезнь добивает её по-другому.
Ей просто холодно. Могильное дыхание Надора преследует девушку до сих пор.
А ведь когда-то Надор был – домом…

Белым, белым станет корень в волосах моих – скоро?

Лед под ногами, ледяными узорами покрыты окна – в Олларию пришла первая зима нового Круга.
Валентин не мерзнет, он уже промерз до дна. Война укрыта снегами и осенними листьями, герцог Придд должен навестить свои владения, но герцог Придд с этим долгом позорно тянет. Холодное дыхание Васспарда за спиной не отпускало его даже в армии.
Родители погибли далеко от дома, но Валентину кажется, что их тени – там. В этом доме слишком много могил, он сам стал склепом.
А ведь когда-то Васспард был – домом…

Только там, где алым метит солнце спину горизонта, где сирень кудрявит ситец, и поёт прибой; где пушистая пшеница, и как лезвие, осока, где парящей в небе птицей – голос твой…

- Герцогиня Окделл.
- Герцог Придд.
Поклон – реверанс, спокойный, изучающий взгляд – и ответный вызов в серых с прозеленью глазах. Да, в её глазах зелень – а Валентин считал, что они просто серые.
Считал?.. Он её не замечал почти.
- Окажите мне честь…
Айрис дергает головой, но руку принимает, позволяя увести себя по длинной галерее. Здесь на удивление мало придворных, им не помешают говорить.
- Вы встречались с регентом?
- И с Робером тоже, - для неё Проэмперадор Олларии навсегда останется просто Робером – Почему вас это волнует?
- Потому что мне волнует ваша дальнейшая судьба, - ответил чистую правду Валентин.
- Вас?! Моя?! Сестры… врага?!
- Вы не назвали его братом… Айрис.
Девушка фыркает, но руки не отнимает, только бросает зло:
- Этот ызаржонок мне не брат!
А ведь она ещё не знает, кто убил её королеву. И Валентину как-то не хочется просвещать на этот счет измученную девушку.
- Вы сами ответили на свой вопрос, - задумчиво говорит герцог, останавливаясь у очередного окна. Занавески подняты, и алый закатный блеск падает в коридор, возвращая бледному лицу Айрис живые краски – Я восхищен вашей стойкостью, вашей верностью и принципиальностью, и теперь, наконец-то, могу это сказать открыто. Вы достойны своих предков, истинных предков, таких, как Ричард Горик… И меня беспокоит то, что вы можете пострадать из-за репутации вашего брата.
- Вы… можете не беспокоиться, - плечи Айрис поникли, казалось, она вот-вот зашмыгает носом, как обиженный ребенок – Робер рассказал, что мы с ним собирались делать, и регент, он… тоже… ему рассказали, про всё, и он считает, что недостойно воевать с женщинами. Мне даже вернули часть владений, там, где не все разрушено…
- Вы туда поедете?
Айрис мотнула головой:
- Нет! Куда я поеду?.. К кому?.. У меня нет дома, возвращаться мне некуда…
Васспард стоит, где стоял от века, но Валентин мысленно примеряет слова Айрис к себе – да, у него тоже нет дома. Дом умер вместе с Джастином.

Там мои обнимешь плечи, ветром волосы встревожишь – только там открыты двери нам с тобой.

Луиза не вернулась с севера, осталась в Ноймаре (по слухам, не просто так…), и Айрис приютили в особняке Эпинэ. Придворные возмущались двусмысленностью и исходили любопытством – как же приняла герцогиня бывшую невесту мужа? – но шепотом, шепотом, Проэмперадор готов был защищать свою гостью словом и делом. А некоторое время спустя шепот окончательно упал до еле слышимого – у девицы Окделл появился ещё один защитник.
Который очень часто стал её навещать.
- …Я ведь всех, всех хотела оттуда увезти... – у Айрис дрожали губы, и щеки были мокрыми. Она то и дело их вытирала, но слезы не желали останавливаться – Пусть бы эта себя хоронила, а сестренки были живые!
Валентин не мешал ей выговариваться и плакать. Он сам – живой пример того, как каменеют в горе, и не желал Айрис такой судьбы. Дом Скал? А по нраву – чистый огонь. Огонь не должен погибать.
- Говорили – склеп… и правильно говорили! Там всех похоронило, - она, наконец, справилась с собой – А я хотела, чтобы было хорошо, и чтобы была семья… настоящая… и чтобы мои дети из дома не бегали.
- Я тоже бы хотел, - осторожно выговаривает Валентин, пугаясь своей откровенности – Чтобы у меня была настоящая семья. Чтобы мои дети и младшие братья… не искали смерти.
Не хотел – и забрал младших из Васспарда при первой же возможности. Пусть не липнет старая смерть к новой жизни.
- Но ведь это ложь! – взвилась Айрис – Про вашего брата и… и маршала Алву! Ложь!
…Она до сих пор любит герцога Алву? Или – в сердце Валентина трепыхнулась надежда – дело не в этом?
- Ложь, - ровным голосом подтвердил он – В том, что касается маршала – ложь. Но не в том, что касается моей семьи.
Айрис смотрит на него с ужасом, и Валентин понимает, что он это сказал ей зря.
- Ох, Валентин…. – она дергает воротник – Вы… я считала, что живу в Закате, а на самом деле – это вы…
- В таком случае, - Придд невесело улыбается – В Закате холодно. Очень холодно.
А может, и не зря.

Только там, где горным соком грудь земли ласкают реки, где глаза глядят на север с ледяной тоской…

- Айрис, я пришел проститься с вами, - одетый для дороги Валентин кланяется, и сердце девушки проваливается в яму глубиной с надорский провал – Я до сегодняшнего дня непростительно пренебрегал долгом и должен навестить свои владения. Дальнейшее промедление будет позорным.
- Хорошо, - кивает она – Я…. Желаю вам удачи. И… возвращайтесь скорее, Валентин. Я буду ждать вас.
Он снова кланяется, но почему-то не торопится уходить. Смотрит в глаза, словно чего-то ждет или подыскивает слова для чего-то. Глупость, конечно. Чтобы у Валентина Придда – и не нашлось слов!
Айрис понимает, что будет ждать. Новостей, слухов, возвращения. Ждать и смотреть на север, туда, где за домами, улицами, дорогами – далекая Придда, чужая память, холодный замок.
- Айрис… я хотел сказать вам ещё одну вещь, - наконец-то заговорил герцог – Я помню ваши слова о том, что вам некуда возвращаться. Но, если нет дороги назад, то может быть, есть дорога вперед. Я буду рад вас видеть, где бы я ни был, и двери дома Приддов для вас всегда будут открыты, пока я глава семьи.

Там мои услышишь речи, водопады слов уронишь – только там открыты двери нам с тобой!

Под гулкими сводами звонко раздаются чужие шаги. Тень Вальтера Придда кривится презрительно, отступая в темноту. Ангелика пристально вглядывается, одобрительно кивает и уходит вслед за мужем. Беззвучным смехом заливается Джастин, тая в солнечных лучах. Как мало порой нужно, чтобы тени мертвых оставили дом. Всего-то огонь чужой души!
…Конечно, если она согласна им поделиться.
- Я не надеялся, что моё предложение примут так скоро.
- Простите, Валентин, что я так…
- Не надо просить прощения. Я вас приглашал. Вы приняли приглашение, и я рад этому. Я не счел своевременным сказать вам в Олларии всё, что хотел, но теперь считаю, что время пришло.
- Я… вас слушаю, - Айрис робеет, но огонь по-прежнему в её глазах, в её душе, в её теле.
От пальцев девушки, которые Валентин не торопиться отпускать, его руке тепло. Волны тепла захлестывают и самого Валентина, и всё вокруг – лёд трескается, взрывается, с шумом встает на дыбы и уходит к океану прошлого. Всё быстрее и быстрее ледоход, и между льдинами уже вскипает вода, живая и свободная.
- Будьте моей женой.
Не позволить себе опустить взгляда, не позволить ей отвести глаза – чтобы увидеть, как серые камни захлестывает весенняя зелень.
- Я согласна.

Очнутся крылья за спиной, когда войдёшь в мой спящий дом. Ты с первым солнечным лучом подаришь поцелуй! Стрекозой порхает воля, я рисую снова тонких нитей одиночество. Как бы ни была далёка на губах улыбка, помни – ты всегда со мною!

@темы: Отблески Этерны

---

Не знаю, когда я продолжу табличу с сообщества "10 фанфиков" и продолжу ли вообще, а этот надо уволочь. А то до сих пор не уволокла. Непорядок!

Автор: Мирилас
Бета: -
Название: Любой ценой
Фандом: FF7: BC
Ключевые слова: «ярость», «не смешно»
Уровень сложности: 1
Дисклеймер: Не мое, не претендую.
Рейтинг: G
Пейринг: Пока нет.
Жанр: джен, наверное.
Размер: 464 слов
Описание: Каждый сражается за свою жизнь. Как может.
Предупреждения: -
Примечание: Огромное спасибо Нике за идею имени. Она куда более вкурительная, чем моя прежняя.

- Нееет! Я не хочу! Не надо! – отчаянный крик забился под арочным сводом коридора, заметался между каменных стен.
- Т-тихо... да что б тебя!
Девчонка, в документах значащаяся как «образец LF», едва не вырвалась из рук лаборанта. Вырывалась она неумело, но яростно, после первого выкрика замолчав. Только всхлипывала сквозь зубы.
Лаборанту тоже только стиснуть зубы оставалось. Эта малолетняя зараза выдержала первый курс усиления организма, и, не смотря на безобразную худобу, по силе могла сравняться со взрослым мужчиной. А установки «не дергаться и ученым не возражать» в лохматую голову вбить так и не смогли.
В конце концов, скрутить непокорный образец лаборант смог. Осталось дотащить её до лаборатории, заработав как можно меньше синяков.

Под ногами – остатки растрескавшегося асфальта, над головой – Плита, вокруг – грязно-серые стены. За спиной – пустая дорога, перекрестки, трущобы, но бежать нельзя… нет, нельзя, и даже не потому, что догонят. Тот, кто бежит – слаб, тот, кто слаб – не выживет в Седьмом Секторе.
Молодой парень, почти подросток, с веселой яростью смотрит на противника, он не боится и не отступает. Камуфляжная бандана потемнела от пота, кончики русых волос прилипли к шее, рубашка – к спине, но рука нож держит крепко.
Его противник тоже не боится, он старше, он уверенней… За его спиной смеется стая – Ширс скалится в ответ, сейчас им станет не смешно. Стая могла бы напасть скопом, обычно так они и нападают. Но этот – вожак, а вожак время от времени должен утверждать свою власть и свое право.
А он – он поклялся выжить, и он выживет, любой ценой.
Драться, так драться. До смерти, так до смерти.

Образец LF… девочка кусает губы, пытаясь не заплакать, сжимает кулачки и отчаянно пытается вспомнить имя. Имя дразнится и ускользает, как и другие воспоминания – смутные, неверные. Дом… Родители… Она ещё помнит, что это такое, она знает, что они - были, но кто? Где? Почему она оказалась здесь?
Слезы все-таки катятся по запавшим щекам. Здесь темные коридоры, здесь холодные люди, здесь умирают. Но где-то же есть солнце и тепло, и жизнь.
«Я выберусь, я смогу, я... я сбегу!» - малышка сворачивается в клубочек на узкой койке. Так теплее.
Она сбежит, она выживет – любой ценой!

Подросток, так привыкший к трущобной кличке, что имя стерлось и забылось, с тихим шипением повернулся на кровати. Болит же, зараза, и то, чем его свои напоили – чуть ли не чистый спирт! – не помогает. Только перед глазами все качается и кружится.
И пусть болит, главное – живой. Более того, поднялся ещё на одну ступень вверх – он теперь не мальчик для стояния на стреме, он полноправный член СВОЕЙ стаи. Прошел посвящение, да…
Ширс хрипло смеется и откидывается на тощую, не слишком чистую подушку. Кое-как зашитый порез – шрам останется, наискось, через всю грудь – дергает новой болью. Но выпивка берет свое, и мир постепенно затягивает туманом.
Жив… опять жив. Цель поставлена и снова достигнута.
Ширс поклялся выжить любой ценой и выживает.
Зачем – не задумывается. Пока…

@темы: Final Fantasy VII

---

Подарок на день рождения для Алассиэн.
Братик, спасибо тебе за идею, которую записывать - одно удовольствие!


Арда Исцеляемая. Кольцо безвластия.

В ласковом полумраке комнаты Три Кольца были похожи на ясные звезды: холодно лучился адамант, весело и ярко рдел рубин, нежное сияние сапфира было полно спокойной силы.
- Это отдашь Галадриэли? – изящные смуглые руки с проворными длинными пальцами бережно поднимают огненное Кольцо. Рубин весело подмигивает, когда оно ложится в ладонь.
- Вот уж нет! – возражает второй мастер. Его руки не менее красивы и уверены – только кожа белая-белая, на тыльной стороне левой ладони след давнего ожога, совсем белый, скоро исчезнет… - Она сама полыхает, к чему ей Огонь? Оно больше Кирдану подойдет, а Нэрвен я Воду отдам, - тихий, необидный смешок – Пусть немного успокоится. К тому же, она мудра и прозорлива, кому, как не ей, к этой Стихии обращаться.
- Понятно… - Кольцо возвращается на стол, к собратьям – А Воздух, значит, Королю… Ничего себе не оставил.
- К чему они мне, друг? К тому же… - эльф трудно вздохнул и отвел глаза, не закончив фразы.
- Не бойся, участь деда тебе не грозит, - его собеседник, обрывая тяжелый для обоих разговор, подошел к другим Кольцам. Эти не сияли невесомо, напротив, казались основательными и массивными, солидно отсвечивая тяжелыми оправами. Блики неяркого сумеречного света и искры эльфийских Колец скользили по гладко отполированным камням – Здесь я тебе советовать не возьмусь. Ты знаешь гномов куда лучше меня, и сам решишь, кто их достоин.
- Скоро в Мории будет праздник! – оживился посмурневший, было, мастер – Там и раздам. А эти, - он легким взмахом руки указал на последние, самые многочисленные Кольца, не такие тяжелые, как гномьи, не такие невесомо-ажурные, как эльфйские, то и дело вспыхивающие быстрыми, острыми звездами в глубине ограненных камней – Лучше отдавай ты. Я боюсь ошибиться, ты же говорил, что знаешь человеческие слабости и можешь их разглядеть…
- Могу… - смуглый едва заметно поморщился, словно тоже вспомнил что-то очень неприятное, но тут же успокоился, прищурился, словно просчитывая что-то.
- Наверное, это будут нуменорцы? – не выдержал любопытный эльф.
Его друг замотал головой:
- Ни в коем случае! Им и так дано многое, пусть с этим и разбираются! Разве, - он задумался на миг и уверенно кивнул: - Разве что кому-то, кого погонит сюда жажда знаний. Пожалуй, такой с Кольцом сможет совладать…
- Тебе виднее, - согласился эльф – Но, Аннатар, скажи мне, зачем ты это-то сковал?
Келебримбор недоуменно повертел в пальцах последнее кольцо, очень простенькое, эдакий скромный золотой ободок без украшений и резьбы, разве что слишком тяжелый даже для золота.
- Оно ведь ничего не даст владельцу, только что крепкое здоровье и долгую жизнь, - продолжил мастер – Но зачем-то ты его сюда вплел…
- Зачем? – снова прищурился Аннатар – А ты вот представь… заканчиваешь ты свою работу, радуешься, и вдруг слышишь такое заклинание…
…чтоб объединить их всех, чтоб лишить их воли и навек объединить в их земной юдоли под владычеством всесильным господина…
Эльф в безмолвном ужасе смотрел на друга расширившимися глазами, судорожно сжимая в руке последнее Кольцо.
- Вот-вот, не подумал. А я – подумал и представил, - Аннатар скрипнул зубами – Нет уж! В твою защитную цепь никто не вплетет разрушающего звена. Это Кольцо – замок, запор, теперь они цельны и закончены, и нам нечего больше опасаться… пока оно цело.
- Спасибо, - прошептал эльф. Закрыл глаза, выдохнул и уже спокойнее, громче спросил: - А что ты будешь с ним делать? При себе носить?
- К чему оно мне? – беззлобно передразнил Аннатар – Нет, тоже отдам. Живет в верховьях Андуина забавный мохноногий народец, и правит им очень мудрая бабушка…

@темы: Арда

---

Северная Сказка

Она дописана. В конце использован текст песни группы Драконь "Северная".


16.

…Какая девочка не мечтает выйти замуж за принца? На той неуловимой границе, что отделяет детство от юности, когда детские фантазии ещё властно загораживают законы суровой реальности, а взрослые мечты уже начинают формироваться, самое время воображать себя в короне и на троне. Для большинства это так и остается мечтой, поводом для зависти к более высокородным у глупых и смехом над собственной наивностью – у тех, что умней. А для кого-то они сбываются, и порой будущие королевы и герцогини проклинают свои мечты, желая, чтобы они никогда не сбывались.
А Марта даже не мечтала. Нет, конечно, ей, как любой девушке, в грезах являлось эдакое воплощение всех мыслимых достоинств, постепенно приобретающее всё большее сходство с отцовским адъютантом. Но стать принцессой? Или ещё кем-то титулованным? Вот уж спасибо, не было печали! Дочь своего отца любила море и грезила только о море. И, конечно же, её прекрасный капитан, которого она непременно встретит, как только совсем вырастет, должен стать отцу верным другом и незаменимым помощником.
Не такие уж дерзкие мечты… но Леворукий любит пошутить, а люди редко получают именно то, чего бы им хотелось. Марта нахохлилась, глубже пряча в муфту ладони. За окнами кареты мелькали полузнакомые столичные улицы, которые трудно было узнать в тяжелых зимних сумерках, под полозьями скрипел снег. Эйнрехт засыпал, пригревшись под толстым снежным одеялом, прохожих было мало, и их карета, высокомерно сверкая гербами на дверцах, беспрепятственно двигалась вперед. Агата задремала, отложив вышивание, Дебора о чем-то шушукалась с матерью, Элиза, отставив бумагу почти на вытянутую руку, пыталась прочесть какое-то письмо при скудном свете, а Марту бросало от тоски к радости. Мысль о том, что их с Руппи ждет, отзывалась чем-то, напоминающим зубную боль. Но зато они будут вместе, наконец-то. И отец тоже будет рядом. Как же она соскучилась по ним за неполную зиму! Конечно, Марте не привыкать дожидаться отца в компании со строгой гувернанткой, но одно дело – морские рейды и походы, это что-то привычное и само собой разумеющееся. Не государственный переворот, назовем вещи своими именами.
…Карета замедлила ход, и тут же встрепенулась Лотта:
- Агата, просыпайся!
- Уже? – девушка сонно моргнула.
- Да, да, - рассиялась герцогиня – Мы добрались, наконец-то! Девочки, ну, улыбнитесь же, вы сейчас увидите отца и братика… - про Марту она, конечно же, «забыла».
В углу зашевелился кокон, и Михаэль высунул нос из-под одеял, в которые его старательно укутала любящая мать. Марта подавила вздох – Лотта, при всех её недостатках, детей своих любила, только любовь её становилась капканом и темницей. Руппи и Агата это поняли, Дебора и Михаэль – нет. Поймут ли?.. Впрочем, ей уже стало не до новых родичей. По ступням и ладоням забегали щекотные, нетерпеливые мурашки, к кошкам закатным политику и родню, она Руппи скоро увидит!

Олаф сегодня решился встать, не смотря на ворчание врача, что ему бы следовало отлежаться. Некогда болеть, он и так слишком долго валялся в постели, оставив мальчика одного. Да, умных советников вокруг него немало, но Руппи не только советы нужны.
…Дорога в каминный зал особняка, где порой собирался импровизированный «семейный совет», проходила по коридору, окна которого выходили во внутренний двор. Олаф не мог не заметить суету там, внизу, и остановился в окна, щурясь вниз в попытке разглядеть, что случилось, и досадуя на себя за то, что плохо видит в темноте.
А, что тут видеть! Адмирал улыбнулся – уж герцогскую зимнюю карету ни с чем не спутать, значит, приехали… Вот и герцог фок Фельсенбруг – помогает выбраться сначала Элизе, потом жене, вот радостно выпархивают девочки, все трое (кто из них Марта, из окна да в сумерках не разглядеть), вот выпрыгивает младший брат Руперта.
Где там, внизу, Марта, стало понятно, как только из дому вылетел Руперт, не озаботившийся не то, что плащ накинуть, даже камзол застегнуть. Двое рванулись друг к другу, и, если девушка хотела только обнять, то Руппи этого было мало. Он подхватил жену на руки, закружил… а когда опустил – ерунда, что не видно, Олаф был готов линеал против шлюпки на спор поставить, что они там целуются. У всех на виду и на морозе. Сумасшедшие!
«Влетит тебе от Элизы, ох влетит!» - он осторожно опустил занавеску и покачал головой. Вот пусть Элиза и воспитывает, а у него никакого желания нет. Только странное чувство, слишком светлое и грустное, чтобы называть его завистью, ведь Руппи может вот так, открыто и безоглядно, показать свою любовь. А Олаф – нет, не умеет, не привык. Но скучать и любить от этого не перестает…
И хочется, чтобы Мари приехала быстрее, и для дела это нужно, и страшно. Фридрих, по всему, удрал в Кадану – и его приняли, вот бы знать, зачем каданцам такой «подарочек» - но удара в спину можно ожидать в любой момент. Далеко не все рады видеть на троне Фельсенбурга, а среди тех, кто рады, найдутся желающие убрать от будущего кесаря безродного адмирала. И Олафу, и Марте, и всем, кто рядом с ними, будет грозить опасность. Олаф старательно думал о людях, способных навредить Маргарите и Марте, чтобы не думать о другой опасности. Отступившей, но пока не исчезнувшей.
Если бы Ротгер не объяснил, кошки с две бы Олаф догадался, что происходит и как с этим можно бороться… спасибо ему, лучшему другу и верному врагу, за знание, которое становится оружием. Подозревал Олаф, что на этом-то фронте они с Вальдесом никакие не враги, а, наоборот, сражаются плечом к плечу.

* * *

Потрескивающий в камине огонь для человека, выбравшего море и скитания под парусами, всегда будет означать домашний уют. Особенно в такую погоду, когда слова «белый день» кажутся издевкой – день не белый, а серый из-за снежных облаков, полдень от раннего утра не отличишь, хорошо хоть метели прекратились. Устроиться поудобнее в кресле, вытянуть ноги к огню, чтобы согревал, выпить чего-нибудь горячего и даже не обязательно хмельного… Что говорить, Олаф любил зимой посидеть у огня. Только предпочитал делать это в своем доме, или у друзей, и беседовать с этими друзьями о более приятных вещах, чем омуты и завихрения высокой политики.
Здесь, в этом особняке, он был ощутимо чужим, с его присутствием лишь мирились, но не принимали. Будь его воля, Олаф, наплевав на приличия, переселился бы к Анне, которая его в гости звала, но это значило бросить Руперта одного. Он поймет, конечно же, но расстроится и обозлится на родичей, а их сейчас лучше не ссорить. И так ходят, как по синему льду. До коронации вытерпит, а там...
- Теперь вы стали своеобразным символом, так что извольте смириться.
- Никогда не хотел бы символом, - честно признался адмирал – Но придется.
Он и живой легендой быть не хотел, и изрядно удивился, когда ему об этом друзья сказали. Ведь ничего такого не совершил, казалось бы! Да, дослужился сын оружейника до адмирала, и что? Старание и, не будем скромничать, некоторый талант – вот и всё. Олаф просто делал то, что считал правильным, то, что за него не сделал бы никто, и сам не заметил, как простые моряки и младшие офицеры стали говорить о нем с благоговением. Да и высшие чины – не фок Бермессер и компания, а те, кто морское дело знал и понимал – от младших товарищей ненамного отставали.
По-хорошему, ему бы после оправдания в отставку выйти. Перемирие вот-вот станет мирным договором, воевать долго не придется, да и сомневался Олаф, что после этого разгрома он в состоянии воевать. Только адмирал Кальдмеер никогда не бросал своих и не дезертировал, и начинать не собирался, а отставка сейчас будет настоящим предательством. Иоганн фок Штарквинд без него бы обошелся. Руперт – нет.
- Конечно, по армии ходят анекдоты про графа, который и в Седых Землях фрошеров на свою… хм, голову найдет, но большинство все-таки одобряет, - спешно прибывший в Эйнрехт Бруно отсалютировал фыркнувшему Руперту бокалом – Думаю, умные люди склонятся к выбору человека, за которым уже стоят и армия, и флот…
- Есть ещё и глупые, - резонно заметил Людвиг.
Молодой герцог Штарквинд, на взгляд Олафа, подозрительно быстро для внука Элизы смирился со своим нынешним положением. Что это – слабый характер? Или железная воля, позволяющая в девятнадцать лет скрывать свои чувства? Или просто Людвиг достаточно умен, чтобы понять, что шанс упущен и надо не о семейных амбициях думать, а страну спасать? Адмирал наследника Штарквиндов раньше видел от силы пару раз, и, понятно, не приглядывался к нему. Теперь поневоле приходилось наверстывать.
- А глупцы пусть винят себя! – прищур у глядящего в огонь Руперта был ой каким нехорошим, хищным.
Человек, знающий Руперта хуже, мог бы решить, что этот взгляд вызван мыслями о том, что кто-то может посягнуть на практически принадлежащую ему корону. Но Олаф знал, что о короне в этот момент Руперт не думает совершенно. У него к Фридриху и его подпевалам свои счеты. Адмирал дернул уголком губ – надо как-то внушить мальчику, что хватит мстить, они на борту «Звезды веры» и за себя, и за погибших расплатились сполна. Месть пьянит, а кесарю нужен трезвый взгляд.
…В бесшумно приоткрывшуюся дверь шагнул слуга, почтительно поклонился хозяину дома и его гостям. Олаф поневоле насторожился – мало ли что могло произойти!
- Господин адмирал – вот только не ждал, что обратятся именно к нему – Для вас срочное послание.
...Похоже, серьезный разговор придется отложить. Адмирал и так не собирался поднимать такую тему иначе, чем с глазу на глаз, но, узнав размашистый почерк Мартина Файермана, понял, что поговорить сегодня вообще может не получиться. И окончательно в этом убедился, когда прочел письмо.
- Вынужден просить прощения, - как же это привычно, выглядеть полностью невозмутимым, когда сердце колотится так, что пульс отдается в кончиках пальцев – Так как должен вас покинуть на некоторое время.
- Что случилось? – Руппи, похоже, собрался по адъютантской привычке вскочить и бежать следом.
- Ничего серьезного, - отрезал адмирал и с нажимом выговорил: - Небольшое личное дело. Которое я, к сожалению, не могу отложить.
- Хорошо, папа, - Марта, молча слушавшая разговор, предупреждающе положила ладонь Руппи на локоть – Возвращайся скорее.
Руперт, кажется, понял – прикусил губы, скрывая улыбку, и согласно кивнул.

«Знаю я ваши личные дела!» - многолетняя придворная дрессировка отлично помогала скрывать чувства и не казаться при этом ледяной глыбой.
- Знаете, дорогие родичи, я, наверное, тоже вас покину ненадолго… - ни к кому не обращаясь, в пространство заметил фельдмаршал.
- Тоже по личным делам? – насмешливо отозвался Альберт.
- Увы, нет. Я – по государственным, - вернул усмешку Бруно и заработал подозрительный взгляд Руперта.
Правильно, граф фок Фельсенбург не может не быть посвященным в некую деликатную тайну начальства. И теперь боится, что фельдмаршал его обожаемому Кальмееру помешает личную жизнь устроить.
Совершенно зря боится, надо сказать! Но объяснять, куда он и зачем, Бруно не стал. Неизвестно, что решат Людвиг и Альберт, но Элиза точно будет против, а спорить с племянницей ему не хотелось. Бруно считал, что поступает абсолютно правильно, прочих же проще поставить перед фактом. Потом оценят его дальновидность.
Ледяного он успел перехватить уже во дворе.
- Прошу простить, но я действительно спешу, - отрезал адмирал на вопрос, куда это он так стремительно собрался, даже не пообедав – Поверьте, это не государственная измена.
- Знаю, - Бруно пожал плечами и спокойно продолжил: - Если вы собрались обвенчаться – а я бы на вашем месте с этим не медлил – то вам понадобится свидетель, в словах которого не будут сомневаться. И, потом, должен же её кто-то к алтарю вести…
Мало кому доводилось видеть Олафа Кальдмеера, изумленного до потери дара речи. Фельдмаршал наслаждался редким зрелищем и прикидывал, что адмирал спросит и спросит ли вообще.
- Но… почему?!
- Подумайте сами, что нам с ней иначе делать? – Бруно откровенно поморщился – Замуж выдавать за кого-то ещё? Рискованно и хлопотно. В монастырь? В двадцать три? Жестоко, и флавионцы могут обидеться. К тому же… да, я помню, что вы этого не хотели и к этому не стремились, но избрание Руперта – теперь лишь дело времени. Это все понимают, и понимают, КТО будет стоять за его троном, к кому он первому прислушается, - фельдмаршал прищурился – Представляете, сколько дам и девиц поменяют к вам отношение?
Кальдмеер представил. В красках, судя по всему. Скривился, потер шрам и нехотя кивнул:
- Многие.
- Уверен, вы долго сможете от них уходить, но, если вдруг женитесь, это может поменять весь придворный расклад. Пусть только в фантазиях интриганов, это уже опасно. Так что… хм… ваш выбор и с политической точки зрения удачен. Согласны?
- Согласен, - медленно выговорил Олаф – Но я не ждал, что это поймут… до того, как я женюсь. И что это будете вы.
- Благодарю за прямоту. Итак?
- Я собираюсь забрать её… - поправил шарф и туманно закончил: - …оттуда, где она сейчас находится. В Адрианклостер я уже был, отец Луциан обещал обвенчать нас в любой момент, как только мы придем.
Бруно кивнул – вот, значит, зачем Кальдмеер потащился ко «львам» в гости сразу, как только твердо встал на ноги.
- Думаю, будет лучше, если я там вас и дождусь. Не стоит пугать нашу девочку.
- Не стоит, - наклонил голову адмирал. Помолчал, внимательно глядя на Бруно - Спасибо.

…Северные церкви и соборы снаружи чаще всего кажутся тяжеловесными. Если строители не позаботились о том, чтобы худо-бедно украсить их снаружи, то получается угрюмая и жутковатая коробка. Истинники всегда шли этой дорогой, словно нарочно стараясь запугать прихожан до того, как они войдут внутрь.
Адриановцы – не такие. Их церкви и аббатства были не пугающими, а строгими и величественными, казались устремленными ввысь даже внешне. А если войти внутрь, то стрельчатые арки, высокие узкие окна с хитрыми витражами и головокружительно высокие потолки заставляли замирать в восхищении, вырывая душу из привычного мира и вознося её в запредельные дали. Орден Славы с умом совместил искусство юга с традициями севера, их храмы по праву считались чудесами архитектурного искусства.
- Ты уверена? – зачем-то спросил Олаф, остановившись у самых дверей.
Маргарита улыбнулась дрогнувшими губами. Неужели он до сих пор боится, что она скажет «нет»?
- Да.
- Хорошо… - он задержал дыхание, как будто собрался нырять – Идем, нас ждут.
Девушка провела рукой по волосам, проверяя, гладко ли лежат. Едва успела просохнуть коса, а сама Маргарита – вымыться и переодеться после дороги, как за ней уже приехали. С того момента, как Олаф вошел в комнату и улыбнулся, прочий мир для неё исчез. Живой, хоть осунувшийся и бледный после болезни, но живой, выздоровевший, рядом с ней, здесь!
«Я понимаю, тебе бы хотелось…» - «Нет! Ничего не надо, правда. Пусть лучше быстрее…» - быстрее, чтобы не узнали, не отобрали, не запретили.
Свою первую свадьбу Маргарита запомнила плохо. Думала она тогда только о том, чтобы не перепутать ничего в длинном ритуале, да не показать свои чувства. Невеста кесаря должна быть если не радостна, то спокойна и полна достоинства, а Маргарите хотелось даже не плакать, а рыдать в три ручья и бежать куда-нибудь. Всё казалось слишком сложным, ненужным и выматывающим, а сейчас за спиной распахивались крылья, и сумрачный день сиял солнечным золотом.
Впрочем, кое-что осталось неизменным.
- Вы?! – Маргарита судорожно вцепилась в локоть Олафа.
- Ну, не надо так пугаться, - успокаивающе поднял руку Бруно – Всё не так страшно. Вы же, по закону, теперь принадлежите к моей семье… будет правильно если я, как старший в роду, стану вашим посаженным отцом.
- Всё в порядке, - негромко подтвердил Олаф. Бережно коснулся рукой ей волос и прошел вперед, к еле заметно улыбающемуся отцу Луциану.
Идалия, наверняка, посмеялась, глядя, как сестра второй раз замуж выходит. Матушка огорчилась бы, отец вовсе был бы недоволен… но Маргарите было всё равно. Ей не нужен был пышный праздник, ей нужен только Олаф, а всё остальное – шелуха и пыль.

- И как вы то объясните?.. – прав был Олаф, когда в шутку говорил, что лучше шторм Полночного Моря и водяной смерч из Померанцевого сразу, вместе, чем гнев Элизы фок Штарквинд. Шутил, потому что сам под такое ни разу не попадал, только наблюдал со стороны, порой не без мстительного удовольствия. Что ж, всё когда-то надо испытать на себе, - Я понимаю эту влюбленную девочку, но от вас, адмирал, я подобного не ожидала! А ты, Бруно, о чем ты думал?! Мало мне было Руперта, теперь и вы дразните весь высший свет!
- Дорогая племянница, тебе по порядку изложить? – фельдмаршала, кажется, гнев Элизы забавлял – Вполне удачный брак, между прочим.
- Об этой авантюре есть, что излагать? – герцогиня закрыла лицо затянутой в перчатку рукой – Куда катится мир?..
- Не будь старой перечницей.
- Я и есть старая перечница! – отрезала женщина – Олаф, почему вы молчите?
- Не люблю оправдываться.
- О, Создатель! Мужчины… Хорошо, что удачного вы здесь видите?..

* * *

…Больше не приходится замирать в ужасе, проснувшись среди ночи, от мысли – что будет дальше. Будущее не походило на Рассветные Сады, но, по крайней мере, стало определенным. Сумасшедшая горная река Излома стремилась к равнине нового Круга – там тоже есть стремнины, омуты, туманы и затонувшие коряги, но по такой воде куда как проще плыть.
Можно в короткие мгновения между сном и явью – теплые, блаженные – прижаться к родному костлявому телу, вдохнуть его запах и обнять с полным правом. Никто не отберет, никто не разлучит. А что косятся – пусть их, разве эти… гусаки придворные… разве они поймут…
И к закатным кошкам ветропляску.
- Спи, - Олаф осторожно выворачивается из покорно разжавшихся рук, на прощание невесомо поцеловав жену в лоб – Совет – дело мужское. Вас туда не пустят, - улыбнулся, подавив вздох.
- Зря, - сонно откликнулась ничуть не обидевшаяся Маргарита – Элизу могли бы пускать.
- Я бы и тебя пустил, но традиция, сама понимаешь.
Маргарита понимала. Сон, вспугнутый ненадолго, бродил вокруг, трогая волосы мягкими кошачьими лапками, которые оборачивались когтистыми лапами кошмаров всё реже и реже. Девушка не торопилась выбираться из-под одеяла – она вполне может продремать ещё пару часов, до того, как её придут будить к завтраку. Совет Трех и Семнадцати собирался в строгом соответствии с древними традициями, по которым женщинам предписывалось ждать своих мужчин дома и встречать их с Совета при полном параде. Времени у неё более чем достаточно, тем более жена скромного барона по сложности нарядов и причесок, и, соответственно, времени сборов кесарине сильно уступает.
Трепещущее сияние свечей ласково щекотало закрытые веки, постепенно перетекая, переплавляясь в сонные видения.

- Скоро он закончится или нет? – Марта в волнении несколько раз сжала и разжала пальцы, заработав осуждающие взгляды от старших женщин – Стемнело уже, сколько можно совещаться…
Разумнее было бы заниматься каждой своими делами, но всё валилось из рук, и женщины постепенно, по одной, собрались в малой гостиной. Выдержанная в зеленых тонах с вкраплениями белого, она была уютной, изящной и вызывала в памяти весенние сады, но сейчас самая милая комната показалась бы им неуютной.
- Не терпится надеть корону? – лукаво поддела подругу Агата, между делом завязывая старую ленточку бантом.
Вольготно растянувшаяся на ковре Гудрун следила за её руками с неподдельным интересом в зеленых глазищах.
- Наоборот, - отрезала Марта без всякой шутливости – Не терпится узнать, что твоему брату предпочли твоего же кузена!
- Напрасные надежды, к тому же для страны Руперт был бы лучшим кесарем, - Элиза, судя по всему, разрывалась между пресловутым благом государства и тщеславием. Как ни крути, ей всё-таки хотелось, чтобы следующий кесарь носил фамилию Штарквинд. Но, похоже, государственные интересы побеждали с немалым перевесом.
Лотта горестно посмотрела на еле ползущую стрелку часов. Часы были более морально устойчивыми, чем люди, даже не дрогнули. На прекрасном лице герцогини было написано немыслимое страдание – то ли из-за грозящей сыну короны, то ли из-за того, что приходилось соглашаться с невесткой насчет её надежд.
Довязавшая сложносочиненный бант Агата бросила конец ленточки на пол, пытаясь заинтересовать кошку. Гудрун тут же вскочила, хищно сверкая глазами и выгибая спину. Бантик ей, судя по всему, понравился, и кошачья принцесса азартно бросилась его ловить. Дебора тут же забыла про скуку, да и Михаэль, в силу возраста не допущенный до ответственных решений, заинтересованно подался вперед. Даже Маргарита оторвалась от вышивания, которым занималась как-то вяло, витая мыслями далеко от шелковых ниток и пялец.
А Марта затосковала сильнее. Вспомнился их кот, черно-белой «фрошерской» раскраски, не такой пушистый, зато поджарый и быстрый, отменный мышелов и ласковый мурлыка. Когда перед проклятым походом отец отправил её к Анне фок Шнееталь, кот остался на попечении экономки, весьма уважающей «тварь закатную» за удавленных крыс и выловленных мышей. Кот, которого отец наотрез отказывался звать именем своего закадычного врага, быстро переделав сокращение Валь в имя Вальхен. Кот не возражал, ему было безразлично – лишь бы с теплого места не гоняли, молочка наливали в качестве премиальных и ласково чесали за ухом. Как-то они в Метхенберг поживают? И Валь-Вальхен, и тетушка Берта, и их дом… успели с ним что-то сделать или нет? Ей, конечно, туда не вернуться – теперь, но есть отец и Мари, которым где-то жить надо.
Распушившаяся Гудрун, похожая на меховую игрушку с глазами, подобралась и взвилась в победном прыжке, хватая пляшущую над головой игрушку. Закогтила и свернулась в клубок на полу, не выпуская ленту – моё-моё-моё, поймала – не отдам!
- А кошки – это же весело! – сделала открытие просмеявшаяся Дебора – Мама, давай тоже кошку заведем?
Михаэль сделала сестре страшные глаза:
- Они же Леворукому служат!
- Мик, ну не будь таким занудой – кардиналом станешь.
- Не хочу!
- Тогда не проповедуй!
- Дети, - мягко укорила Лотта – Не ссорьтесь по пустякам.
- Тем более кошку, скорее всего, придется вернуть хозяевам, - заметила, как бы между делом, Элиза.
- Адриановцы будут просто счастливы, - проворчала Марта, отворачиваясь к окну.
В комнате стало тихо, только тикали часы да ворчала расправляющаяся с бантиком Гудрун. И в этой тишине грохотом военной канонады прозвучали стук двери и быстрые шаги. Марта вскинула голову, Маргарита медленно отложила вышивание, Лотта прижала руки к груди, младшие Фельсенбурги забыли про кошку, а сама кошка – про ленточку. Спокойной осталась одна бабушка – она только выпрямилась в своём кресле.
…Руппи влетел в гостиную, взъерошенный и злой, остановился, захлопнул одну из дверных створок и прислонился к ней спиной. Выпустившая отвоеванный бантик Гудрун кинулась к нему со счастливым взмякиванием и принялась тарахтеть, увлеченно бодая колени обожаемого хозяина и норовя потереться боком.
- Всё, Принцесса, домурлыкались, - мрачно объявил ей Руперт.
- Всё?! – Марта медленно поднялась на ноги – Тебя?!
- Да, - Руппи обреченно зажмурился.
- Руперт, - властно заметила Элиза из кресла – Неужели на Совете вы были так же несдержанны?
- Нет, что вы, - за Руперта ответил Олаф, аккуратно открывший не забаррикадированную створку – Там он вел себя более чем достойно…
- Что же теперь будет? – Агата, забывшая всю бабушкину выучку, беспомощно хлопала глазами.
- Подготовка к коронации!

* * *

Руперт был искренне уверен, что утром перед коронацией его придется долго расталкивать. Очень долго. И неизвестно, проснется ли он или нет. Последние недели он засыпал, кажется, раньше, чем успевал вытянуться на кровати – пусть без короны, но обязанности кесаря ему пришлось на себя взять. Отец с бабушкой, посовещавшись, придумали как э то назвать, но Руперту дела не было до того, как он официально именуется. Дела пожирали силы и время медленно, но верно.
Делом он согласен был заниматься. Но подготовка к коронации доканывала окончательно. Вопросами как всё сделать, кого куда посадить и прочим официозом героически занимались родичи, но от вопросов вроде герба Руперту было не отвертеться. Впрочем, здесь он быстро расставил всё по местом – гербом Дриксен останется коронованный лебедь. Лебедь – и точка! А ему родных ёлок хватит. Род может угаснуть, кесарь может смениться – страна будет жить. Руперт так и не понял, почему после утверждения решения к нему подошел Бруно, очень серьезно посмотрел в глаза и поблагодарил. Разве можно было поступить иначе?..
А снятие мерок для подгонки короны под голову – если с ней случиться конфуз, народ посчитает это плохой приметой, а дворяне – поводом почесать злые языки… а пошив коронационного платья… а само это платье… Людвиг, глядя на приготовления, задумчиво изрек: «Знаешь, Руперт, я уже рад, что мне всё это не грозит» - получив в ответ нечто среднее между стоном и сдавленным рыком. Когда-то Руппи считал, что жизнь наследника Фельсенбургов полна сложностей и ненужных ритуалов, и с радостью сбежал от них на флот. Глупец, он тогда не подозревал, насколько ими полна жизнь кесаря!
Та отдушина, которая была до официально избрание – общение с близки людьми – практически исчезла. Даже Марта, не говоря об её отце, была по горло занята. Вязкая неопределенность закончилась, всех закружили неимоверно срочные и поглощающие без остатка дела. Элиза пару раз намекнула, что, если Руперт хочет окончательно обезопасить жену – а многие, очень многие желали бы видеть на этом месте более родовитую девицу – то должен как можно скорее озаботиться наследником. Какой наследник, какой супружеский долг, если Руппи толком выспаться не всегда успевал! Хотя они, конечно, пытались восполнить количество качеством, с неподдельным энтузиазмом и выдумкой подходя к жизненно важному вопросу. И оба надеялись, что после коронации времени будет больше.
А Весенний Излом неумолимо приближался. Назначить коронацию на эту дату посоветовал всё тот же отец Луциан. Адриановец с кристально честным видом объяснял Совету, что это будет очень символично – новый Круг, новый год, новая династия. К тому же, очень полезно для борьбы со всяческими суевериями. Ох, подозревал будущий кесарь, что не борьба с суевериями побудила монаха настаивать на этой дате, а вовсе даже наоборот…

…Что его разбудило, Руперт не понял. Глухой час, даже слуги, наверное, спят - он вздрогнул, когда из смежной комнаты донесся приглушенный бой часов. Посчитал… точно, все спят. И ему бы выспаться. Руппи сел в кровати, сдавил виски ладонями – что-то странное нарастало в окружающем мире, тревожное, непонятное.
Он успел похолодеть, подумав, что это та самая скверна, которую они пытались вычистить. Сглотнул, мысленно шикнул сам на себя, призывая к спокойствию – и, прислушавшись к своим ощущениям, почти успокоился. Что-то, определенно, происходило. Но – не здесь. Где-то далеко. Но жизненно важное. Но его напрямую не задевающее… Но – от этого их будущее тоже зависит!
Голова, определенно, шла кругом.
Излом?..

- Какое же счастье смотреть на всё это со стороны!..
Пока что Маргарита смотрела исключительно в зеркало. Отражение казалось незнакомкой – бледная большеглазая… девушка? Нет, скорее – молодая женщина, в скромном темно-голубом платье с белой оторочкой. Голубые топазы сережек и ожерелья хитро поблескивали, когда она поворачивалась. Этот изящный и неброский набор, в числе прочих, почти не силой вручил ей Руперт со словами: «Коронные драгоценности принадлежат короне, а это – ваше!». Брать что-то из «прошлой жизни» Маргарите было тошно, но здравый смысл соглашался с Руппи, да и обижать без того задерганного парня не хотелось.
- Не совсем со стороны, - рассеянно откликнулся Олаф – Я тоже не представлял, что когда-нибудь…
- Олаф? – она встревожено обернулась на слишком долгую заминку – Опять?!
- Нет. Что бы это ни было, оно закончилось. Хотел бы я знать, что же случилось.
Адмирал задумчиво гладил шрам, отсутствующим взглядом изучая занавешенное окно. Если бы «это» продолжалось – к Леворукому этикет и прочее расписание, он бы пошел к Руппи. Он и так почти решился срываться и бежать, но чудовищное напряжение оборвалось, уступив место немыслимому облегчению. Олаф растерялся – но минуту назад придавленное неподъемной тяжестью сердце билось легко и ровно, дышалось свободно, и откуда-то из глубины – сознания? памяти? крови? – всплывало ощущение, что они успели. Кто успел? Что?! На душе было спокойно, как никогда, все проблемы в это утро казались решаемыми, а злые языки недоброжелателей – не стоящей внимания ерундой. Что они значили по сравнению с тем, что едва-едва их не накрыло…
- Пора, - наконец очнулся Кальдмеер – Нам не стоит опаздывать.
- Нам – точно, - Маргарита тихо засмеялась, прикрыв лицо рукой.

* * *

«Двенадцать… десять…» - мысленно отсчитывал про себя Руперт шаги по синей, вытканной серебряной нитью дорожке.
Накануне его зажали в угол бабушка с отцом. «После делай, что хочешь – перекусывай на ходу, сиди на столе и подоконниках, ночуй у жены – но саму коронацию изволь не портить!» - категорически заявила Элиза и, не с ходя с места, устроила настоящий экзамен. Проверяла, хорошо ли её внук всё запомнил…
…Запомнил-то хорошо, не сбиться бы теперь! Помнить-помнить-помнить, не только свои действия по порядку, но и то, что должна делать Марта. Она-то вообще не участвовала раньше ни в чем подобном, вдруг собьется? Но Марта пока с блеском исполняла свою роль, идя в шаг с ним, не сбиваясь.
Выходящие на восток витражи полыхали, подсвеченные солнцем. Выложенные золотистой плиткой стены и резные колонные колонны там, где о них разбивались лучи, были окрашены всеми цветами радуги. Главный храм Эйнрехта лет сто назад перестроили, превратив довольно-таки мрачное здание в нечто возвышенно-парящее. От самой первой, небольшой церкви остался разве что крытый глубоко в земле фундамент.
Статуи святых и благочестивых кесарей строго смотрели сверху вниз на четко шагающих вперед преемников. Святые на витражах провожали идущую вперед пару любопытными и немного лукавыми взглядами. Люди вдоль дорожки застыли в положенном благоговении, но только Создатель с Леворуким могли бы сказать, кто о чем думает, слушая величавое гудение органа и глядя на своего будущего повелителя.
Пять шагов. Три. Руперт шел, непреклонно вскинув голову, не отрывая взгляда от застывшего в конце пути отца Луциана… магнуса Аристида.
- Кардинала я выпускать из тюрьмы ради коронации не буду!
- Судить духовного владыку земным судом… не слишком ли дерзко? - сомневается отец.
- В самый раз! – категорически отрезает Руппи – Его преступления очевидны. Если Эсперадора нет, то пусть отвечает перед страной, которую отдавал узурпатору и преступнику…
- Да, но тогда встает вопрос о том, кто его заменит. Получается, что кардинала у нас как будто и нет…
- Зато магнус Славы есть, - четко проговаривает Руперт, глядя в глаза третьему собеседнику – Я ведь прав… Ваше Высокопреосвященство?..
- Вы правы, - Луциан-Аристид не опускает взгляда – Но это против всех канонов.
- Тогда к кошкам каноны! Вы же понимаете, эсператизм никогда не будет прежним, и, если мы будем цепляться за традиции – всё равно ему не поможем…
…Вот и Рассветные Врата. Лицо Аристида серьезно и непроницаемо, Руперт постарался ему не уступить, но в памяти невольно всплывала промозглая ночь, сумасшедший бег на грани полёта, плеск реки и двое монахов, неспешно идущих по улице. В ту ночь… нет, раньше! Выбор был сделан, когда лейтенант Руперт фок Фельсенбург прыгнул в лодку, отказавшись бежать с Бермессером домой, поджав хвост. Извилистой была эта дорога, на которой Руппи то летел, обгоняя судьбу, то полз наощупь, по пути наглотавшись крови, ветра и солёной воды. Он хотел только спасли Кальдмеера, хотел восстановить справедливость… ведь хотел же? Так получай. От кого зависит справедливость, как не от кесаря? В чьих руках жизнь и смерть любого дриксенца?
В Дриксен Судьбу часто аллегорически изображали, как женщину с завязанными глазами. Что-то от истины в этом было: в ответ на мольбы, мечты и неистовые желания кому-то она не дает ничего, кому-то – слишком мало, а кому-то – отсыпает с горкой, столько, сколько не просил и не хотел.
Церемония шла своим чередом, Руппи без запинки отбарабанил положенные ответы, бабушка наверняка будет довольна. Звонкий юношеский голос отдавался под высокими сводами, в полной тишине – орган замолк, а люди не смели и вздохнуть.
- …Если знаете, встаньте и ответьте. Свеча Истины зажжена. Пока не погас огонь, откройте тайное – и будете прощены.
Руперт напряженно уставился на трепещущий огонёк…. Как на последнюю надежду.
И тут же устыдился. Охать, скулить и сетовать на судьбу недостойно Фельсенбурга! Если никто другой не сможет взвалить на себя эту ношу… значит, должен справиться он. И справится. Кесарь – лишь первый слуга своей страны. Пора об этом вспомнить.
А огонек затанцевал, как рыжая бабочка, и тихо, беззвучно погас.
- Руперт из дома Фельсенбургов, нет никого, кто оспорил бы твоё право. Нет никого, кто знал бы про тебя дурное. Ты чист в глазах слуг Создателя, - ну, если под слугами Создателя подразумевать Орден Славы, то, конечно же, чист… - Возблагодари же и восславь Его, ибо Он есть истина первая и последняя, начало всему и вместилище всего.
- Славлю Создателя устами и сердцем, - слова, всего лишь слова, пустой ритуал… другим он важен, что же, будем соблюдать.
Руперт ждал следующего вопроса, про духов нечестивых, и с тоской приготовился врать – как же, отречется он от своей зездноглазой ведьмы, ждите! – но Аристид и не подумал его задавать. Вместо этого он хорошо поставленным голосом принялся читать наставление кесарю, про возлюби брата, не предавайся излишествам и так далее. Руппи удивленно сморгнул – ну не мог он перепутать, читал же порядок коронации и зубрил положенные реплики. Аристид, не сбиваясь с речитатива, лукаво прищурился. Значит, всё было правильно, а слова магнус Славы пропустил нарочно…
- Мэратон! – кедровый венок исчезает в корзине, а Руппи чувствует, как мелко дрожит рука Марты. Предусмотрительные предки аккуратно расписали все возможные варианты коронации на случай, если династия прервется. Был среди них и такой, предусматривающий наличие у будущего кесаря супруги. Их в таком случае предписывалось короновать одновременно. Вопросов-ответов кесарине не полагалось, но венок, целование упрощенной копии жезла Эсперадора (сколько веков это вещице…) и ожидавшая в корзине корона наличествовали.
Второй венок отправляется вслед за первым. Жаль, нельзя скосить глаза и посмотреть на Марту, но она сильней сжала его руку и, кажется, перестала так явственно трястись. Самого Руппи разбирал совершенно неположенный на коронации смех – при виде корзин сразу же вспоминался пушистый «кошмар». Гудрун-принцесса дожидалась своей участи в Морском Доме – не в камере, конечно, а в специально отведенных для коронованных особ комнатах. Гудрун-кошка тосковала в кесарских покоях.
- Именем Создателя нашего называю вас кесарями Дриксенскими, - только сейчас в ритуальных речах отразилось, что их тут, вообще-то, двое – Будьте милосердны к слабым и беспощадными к злобствующим и возгордившемся. Да будет над вами благословление Создателя!
Высверкнули зеленью изумруды в зубцах, и тяжелый золотой венец опустился на голову, сев, как влитой. Так уж сложилось, что дриксенские короны были одна на другую не похожи – массивный золотой обод с короткими зубцами, украшенными изумрудами, для кесарей, и легкий серебряный венец, острым углом возвышающийся надо лбом и постепенно сходящийся в тонкую полоску на затылке – для кесарин. Дриксен всегда считалась державой мореходов, и древний ювелир счел, что супруге кесаря подойдет корона с жемчугом – крупные, свободно закрепленные жемчужины чуть покачивались в венце, окруженные искрящимся сиянием небольших бриллиантов. Конечно, можно было бы сделать новые короны, более похожие друг на друга – но прежние кесари не нарушали традиций, не собирался этого делать и Руперт. Кесарская корона – почти святыня, нельзя её трогать, а вторая… тут у Фельсенбурга были исключительно корыстные соображения. Жемчужно-бриллиантовый венец так шел Марте…
Всё! Руперт поднялся первым, подав руку жене. Марта, тоже простоявшая на коленях всю церемонию, держалась молодцом, выпрямившись свободно и легко. Герцогиня Элиза гоняла её с такой же безжалостностью, как Руппи – и теперь Марта не споткнулась, не замешкалась, и даже шлейф сине-белого платья красивыми складками лег на ступени, не сбившись комом.
Двое стояли на возвышении, убранном еловыми ветками. Пока они были на коленях, люди в храме стояли. Но теперь, когда новый кесарь сделал шаг вниз, осторожно ведя за руку жену, их подданные преклонили колена – мужчины встали на одно, женщины на оба. Все… Элиза, железная герцогиня, выстоявшая там, где сломались бы многие. Герцоги Фельсенбурги, в жизни не помышлявшие увидеть сына коронованным. Людвиг фок Штарквинд, который должен был стать наследником короны, но остался кузеном кесаря. Адмирал Кальдмеер с женой, который… из-за которого Руперт… и многие, многие, другие…
«И теперь это всё моё…» - лишь сейчас Руперт до конца осознал, всем сердцем почувствовал, кем он стал и что должен вынести.
Удержи на плечах небо, бывший лейтенант флота. Стань благом своей страны, а не её проклятием!

…Хор пел, орган возвышенно стенал, а магнус Славы шел след в след за юным кесарем. Теперь Аристид намертво привязан к Дриксен, но последний уцелевший магнус об этом ничуть не жалел. Год назад он застал на Севере пошедшую вразнос страну и до омерзения знакомых истинников. Теперь… кто знает, что будет теперь, но хотя бы участь Агариса Эйнрехту больше не грозит.
Трое шли вперед, к выходу – а за ними постепенно поднимались и присоединялись к шествию остальные. Сначала – родственники кесаря, потом – ближайшие соратники… забавно, Олаф Кальдмеер угодил и туда, и туда. Аристид ему сочувствовал, адмиралу наверняка очень неуютно. А спины у идущих впереди напряжены. Аристид внимательно наблюдал за обоими, и сейчас понимал их чувства. Марта почти в ужасе, но увидеть это можно, только поймав взгляд, в лице ни мускул не дрогнет. Руперт – весь как натянутая струна. Осознал и понял?
Адриановец был убежден, что кого-кого, а этого юношу власть не испортит. И благословлял Создателя, судьбу, Леворукого и всех древних Богов за то, что они в одну далекую ночь не разминулись друг с другом.

* * *

Полезная вещь – репутация!.. Именно на ней строился безумный план Марселя, когда он сунулся к Альдо в пасть. Правильная репутация, чуток наглости, благосклонная помощь Фомы – и дело сделано.
Правда, теперь всё обстояло с точностью до наоборот. Марселя Валме больше никто не считал легкомысленным повесой, напротив – на блестящего подтянутого кавалера смотрели с подозрением, ожидая если не пакостей, то неожиданностей.
«Это было печально…» - Марсель подавил усмешку. От него не шарахались, конечно. Но мужчины смотрели настороженно, а прекрасные эреа… простите, сударыни… не торопились томно вздыхать и строить глазки. А жаль. Много можно сказать про Дриксен, но девушки здесь красивы – загляденье! И ещё жаль, что пока, увы, не до прекрасных дам… дела, дела!
- Его величество ждет вас!
Марсель солидно кивнул и шагнул в открывшиеся двери.

Пока длился обмен положенными приветствиями, Марсель успел приглядеться к его новому дриксенскому величеству. И величество офицеру для особых поручений понравилось. Высокий, подтянутый, красивый без слащавости, с быстрыми точными движениями, в которых сквозило что-то хищное – а ещё Марсель сумел разглядеть тени под глазами собеседника. Тени усталости и недосыпа… как они напоминали Валме другое величество, талигойское, в те времена, когда оно ещё величеством не было! Пожалуй, они друг с другом договорятся.
А кесарь, между прочим, тоже умеет преподносить сюрпризы и неожиданности… одна такая, хм, неожиданность сидела в кресле у окна, чинно сложив руки на коленях. Её Марселю представили сразу же, после чего девушка села в своё кресло и сидела там молча. Просвечивая Марселя очень неженским взглядом. Не иначе, у отца научилась.
- Должность талигойкого посла теперь занимаете вы?
- Временно, - учтиво поправил Марсель – Вопрос о назначении нового посла решался, когда я выезжал из Олларии. Меня же отправили вперед с… особым поручением.
- Можете говорить открыто, - прищурился Руперт – От жены у меня тайн нет, - и покосился в сторону упомянутой.
Взгляды, которыми они обменялись, были похожи на проблеск солнца в облаках. Марсель даже позавидовал. Ну что же! Нет, значит нет!
- У меня два послания, - без обиняков перешёл к делу Валме – Одно – официальное, - сверток с печатями перекочевал из рук в руки – Для всех. Второе – лично вам от его величества Робера Первого и герцога Алва.
Дриксенская тайная служба, похоже, не вымерла. Или кесарь на редкость хорошо владел собой, не показав удивления.
- Могу я спросить, как это произошло? Эпинэ не было в списке наследников Франциска…
- Хм… внезапно, - Марсель позволил себе усмешку – герцога Эпинэ короновали… ммммм… если это можно так назвать… в день Весеннего Излома по инициативе герцога Алва, поддержке народа и благословления эсператистской и олларианской церквей. Первые лица государства и большая часть фамилий их решение поддержали.
- Весенний Излом… - кесарь судорожно стиснул второе письмо. Первое, позабытое, сиротливо валялось на столе – Это было на рассвете?!
- Да, - кивнул Марсель.
Хвала… кому-то, кто там, наверху, есть. Рокэ не ошибся, новый дриксенский кесарь понимает. Всё, что нужно – понимает.
Шанс договориться из призрачного становился чем дальше, тем реальней.

* * *

…Чем дальше, тем больше весна становилась похожей на себя. Небо поднималось всё выше и выше, наполняясь нежным сиянием, мокрый ветер нёс тепло, а день уверенно отбирал у ночи минуты. Маргарите казалось, что она вот-вот оттолкнется от земли и взлетит вверх, невесомая, как пронизанное светом облачко.
Вчера она умудрилась расплакаться на пустом месте, разглядывая из окна пригревшиеся на солнце дома. На встревоженный вопрос Олафа только и смогла бестолково выговорить, что очень счастлива. Обняла, прижавшись мокрой щекой к плечу… это было в самом деле счастье, пронзительное до слез – тесно сомкнувшиеся дома, недалекое море, дышащее солью, без устали бьющее в скалы, причалы и борта кораблей, а главное, понимание, что это – навсегда. Море звало её с тех пор, как Маргарита шагнула через порог эйнрехтского дворца, не давало покоя в снах и мечтах, звало вернуться. И она вернулась, свободная и счастливая. Жить здесь, видеть каждый день эту уходящую вниз улочку, эти дома, черепичные крыши и далекие шпили, ждать, когда Олаф вернется из очередного рейда – разве может быть сто-то лучше!
И было ещё кое что… заставлявшее Маргариту плакать без повода, с удовольствием уплетать подсоленные сухарики и дремать в кровати дольше обычного, свернувшись уютным калачиком, как сейчас.

- Я думаю позвать врача, - Олаф уже натянул рубашку и штаны и стоял, держа в руках жилет – Не нравится мне твоё состояние.
Ему не привыкать было, вскакивая ни свет, ни заря, бежать в Адмиралтейство, чтобы решить сотню неотложных вопросов. Метхенберг встретил блудного адмирала с распростертыми объятьями – уж кому-кому, а морякам не надо было объяснять, что такое фок Бермессер. По повешенному мерзавцу никто не плакал – его ставленники успели разбежаться, а остальные приговор Вальдеса и Руппи бурно приветствовали.
Олаф быстро вошел в привычный ритм, заперев сердечную боль в самый дальний тайник души. Ади, Отто, Готлиб… вряд ли бы они одобрили раскиселивание. К тому же, теперь было, с кем поделиться, перед кем выговориться – Мари прекрасно умела слушать. Садилась на кровати, подобрав ноги, упиралась острым подбородком в согнутые колени и смотрела широко распахнутыми глазами. Даже если не говорила ничего – ему становилось легче.
…А вот самому адмиралу кое-что стало даваться тяжелее. Одно дело – выбираться по утрам из пустой постели, ежась от неизбежного холодка, быстро натянуть мундир, позавтракать на бегу и выйти из дома. И совсем другое – когда к боку прижимается теплое-родное-мягкое, дышит в ключицу и щекочет выбившимися из заплетенной на ночь косы прядками. Нет, задержек себе Олаф не позволял. Но непривычное сожаление, выбираясь из-под одеяла, испытывал в полной мере.
- Ничего, - одеяло, бережно подоткнутое совсем недавно, зашевелилось, явив на белый утренний свет взлохмаченную макушку и сонные светлые глаза – Правда, всё в порядке, не беспокойся. Когда я Ольгерда носила, было намного хуже.
- Так, - Олаф положил жилет обратно на кресло – Ты хочешь сказать, что… - и запнулся, недоговорив.
- Хочу, - Мари выпростала из-под одеяла руку, отбросив его от лица. Стало заметно, что она улыбается нежно и с озорством – Я ребенка ношу.
- И… к-когда? – Олаф опустился на кровать рядом, накрыв рукой мягкий одеяльный сверток – То есть – сколько?
Она поняла:
- Я считала, получилось, что третий месяц.
- Либо прямо перед коронацией, либо сразу после. Так. Понятно. Почему сразу не сказала?!
- Но ты был так занят… я… я не хотела лишний раз беспокоить…
Олаф затрясся от беззвучного смеха. У Маргариты глаза мгновенно стали испуганными и едва не виноватыми, она торопливо села, но Олаф, не дав жене и слова сказать, греб её в охапку. Вместе с одеялом, не переставая смеяться.
- Чудо ты моё! В перьях… лебединых… - адмирал, наконец, справился с душившим его смехом – Беспокоить! Мари, я не помню, когда в последний раз так радовался.
- Хорошо… - она потянулась, обнимая Олафа за шею, прижимаясь доверчиво и ласково – Флот восстановить… это нужно, но ведь если восстанавливать – то для кого-то, правильно?
- Правильно, Мари. Теперь – всё правильно.

…знать, суждено сбыться северной нашей жизни…

Эпилог

- Повелители Скал? – Руппи раскачал цепочку, которую оттягивал тяжелый серебряный медальон. К странному узору на нём добавились неглубокие царапины, а на обратной стороне красовалась пара вмятин – Бред какой-то.
- Как посмотреть… - брат прикусил губы, заглянул в пожелтевший конверт, покачал головой: - Нет, письмо Алвы я буду на свежую голову читать. Руппи, ты не задумывался, что на этом изломе было слишком много... странного? Необъяснимого?
- Задумывался, но… - младший близнец подкинул и поймал медальон – Я считал, что все просто приукрасили историю. Ну, знаешь, такие вещи неизбежно становятся легендами… держи.
- А?
- Медальон держи. Ты же старший. Интересно, где его нашли? Последний Окделл сгинул, неизвестно, где…
- Вот завтра и прочту, если, конечно, герцог об этом сказал, а то с него станется просто выдать, хм, инструкцию без пояснений.
Братья привыкли, что война и политика незримо дышат им в спину. Дядья будущего кесаря, племянники флавионской герцогини… Отец умудрялся оставаться выше этого, живя сначала морем, а потом, как вышел в отставку и передал командование «воскресшему» адмиралу Доннеру – высшей военно-морской школой. Они тоже успели выучиться у отца… Ледяной Олаф своим сыновьям ни малейшей поблажки не давал, спрашивая с них наравне со всеми. А они и не требовали снисхождения, в полной мере переняв честность отца и его любовь к морю.
«Не пытайтесь стать такими, как я. Будьте собой!» - напутствовал он перед первым назначением, перед первым – настоящим! – выходом в море. Они согласны быть собой, если это не запятнает имени отца… его памяти. И – теперь – памяти матери. Близнецы невольно сверяли свои поступки и решения по родителям.
Мама бы поняла, что они хотят сделать, и одобрила бы.
- Не спите?
Лейтенанты одинаковым движением подняли головы от стола, на котором рабочий беспорядок чередовался с аккуратно разложенными и рассортированными стопками листов и конвертов. Ротгер очень серьезно относился к семейному архиву, а Руперт, как всегда, готов был помочь брату.
…Оливи смущенно переминалась в дверях. Из-под теплого халата, в который куталась девочка, выглядывал край кружевной ночной рубашки, в завитках распущенных волос играли золотые блики, а под серыми глазами залегли горестные тени. Когда Руппи вернулся из рейда и, мокрый, сумрачный, добрел до дома, убитая горем сестренка спала мертвым сном – и он сразу пошел к брату, не рискуя её беспокоить. Все эти дни она ходила, как в воду опущенная, горюя… и оставить Олу здесь, одну, в таком состоянии было немыслимо. Поздний ребенок, малышка, младше их ровно на десять лет – уж как они её ни берегли, только от жизни не сбережешь. Придет и поставит свои условия.
Да, мама бы их поняла.
- А ты? – ласково спросил Руппи.
- А я с вами посижу, - девочка шмыгнула в комнату, забралась с ногами в кресло и смотрела оттуда, как испуганный зверек – Вы скоро опять уйдете!
- Уйдем, - Родд отложил письмо в стопку неразобранных, но медальон продолжал машинально вертеть в руке – Но тебе тут тоже лучше не оставаться.
- Ох, - она тихо вздохнула – Я так и знала.
- Ола, - негромко выговорил Родд – Тебе нужен дом, а не склеп.
В глазах девочки застыли слезы. Это ведь мама говорила, тогда… когда ей предлагали уехать из Метхенберг. Она могла назвать любое место, её даже звали к флавионскому двору, но Маргарита Кальдмеер осталась с детьми. Лекарь озабоченно качал головой, вполголоса говоря близнецам, что у госпожи баронессы больное сердце – Излом не прошел даром, оставив глубокий след не только в душе, а тут ещё смерть мужа – и она вряд ли протянет полгода… А она прожила три. И эти три года они возвращались домой.
- Ну, Ола! – Руппи пересел на ручку кресла, обнимая сестру – Тебе уже тринадцать лет! Всего-то два-три года – и ты сможешь вернуться. А Марта будет очень рада, и Астрид по тебе скучает…
Девочка прижалась к брату. Она любила и старшую сестру, и племянницу – которая относилась к тетушке соответственно возрасту, как к младшей сестренке – но три года не видеть родной Метхенберг!
Родд присел перед креслом, взяв в руки холодные ладошки Олы:
- Понимаешь, так будет правильно. Мы за тебя отвечаем, мы, все – ИХ дети, мы не должны сдаваться и отступать. Как бы ни было тяжело, мы всё преодолеем и всё сможем. Через нежелание, через боль, через всё. Кальдмееры не предают и не бегут с поля боя, - Ола торопливо кивнула, проглотив слёзы, и старший продолжил – Иногда надо не предать себя, когда поле боя – вся жизнь.
- Она ещё впереди, - тихо добавил Руппи – И только от нас зависит, как мы её проживем.
- Я поняла, - Оливи утерла слезы и выпрямилась в кресле – Я поеду, конечно, поеду, чтобы вы не волновались! Вам же… в море… Но я обязательно вернусь.
- А мы в тебе и не сомневались, - Руппи с облегчением потрепал сестру по затылку – Мы всегда возвращаемся!
Из боя и обычного рейда, из похода к Новой Дриксен и из Седых Земель, из бури и штиля – возвращаются туда, где их ждут.
До чего славная семейная традиция!

Вех на пути нет – чистого свет снега.
Звездами чей-то след – в небо.

@темы: Отблески Этерны

---

Северная Сказка

15.

Первая снежинка на фоне тяжелого низкого неба была совсем незаметна. Марта её почувствовала только тогда, когда крохотный снежный кристаллик упал ей на нос и, растаяв, побежал вниз прозрачной капелькой. Девушка деловито смахнула с лица воду, надвинула поглубже капюшон… бросила взгляд на меховую оторочку рукава – только что мех был черным-черным, а сейчас на нем не сосчитать белых крупинок.
В замок Фельсенбург входила зима.
Раньше это время для неё было окрашено радостью. Навигация прекращалась, снега и зимние бури делали море слишком опасным, моряки возвращались домой… и отец среди них. День рождения Марты они встречали вместе, правда, на празднование Нового Года Олаф не всегда оставался – порой приходилось срываться в Эйнрехт раньше, чтобы решить какие-то дела, о которых Марта в тот момент понятия не имела. Только злилась, что они у неё отца отбирают, и просилась с ним. Иногда Олаф уступал и брал дочь, оставляя её в доме Шнееталей, это было хорошо и весело, но всё-таки куда чаще они встречали праздник вдвоем. Теперь ей такого счастья не видать… да и Зимний Излом уже – просто Излом, а Новый Год наступит только весной. Марта тихо, пока никто не слышит, шмыгнула носом – мысли её последнее время посещали большей частью мрачные, касающиеся того, кто из них до весны доживет и доживет ли хоть кто-то.
В замке остались лишь женщины и охрана при них. Хорошая охрана, хватило бы и штурм отбить, если бы кому-то пришло в голову штурмовать замок. Пока было непохоже, чтобы им грозила опасность, Руперт письма писал бодрые. Короткие записки – для матери, уверяя, что у него всё хорошо и все живы (пока?), сухой отчет о делах – для бабушки, и – для неё. Там было всё, и мысли, и чувства, и дела, Руппи словно бы продолжал те разговоры, которые они вели по вечерам, закрывшись от всех за дверьми спальни. Ну… конечно, они не только говорили, то есть – все разговоры случались потом… Марта постаралась выбросить из головы все те мысли, от которых кровь приливала к щекам. Иначе станет совсем тоскливо и захочется повыть на скрывающие луну снежные тучи.
…Хитро петляющая дорожка сделала очередной поворот и вывела к широкому крыльцу. Марта задумалась, не хватит ли мерзнуть в замковом садике, в конце концов, если она запрется в своих комнатах до ужина, вряд ли кто-то её потревожит. Оставшиеся в замке женщины не искали общества жены брата, сына и внука. А Михаэль открыто её невзлюбил, остальным, хотя бы, хватало воспитания прятать чувства.
Размышления Марты прервала открывшаяся дверь. На крыльцо выскочила кое-как закутанная в плащ, щурящаяся в зимние сумерки служаночка. В саду больше никого не было, и Марта тихо вздохнула, поняв, что отсидеться в одиночестве у неё сегодня не выйдет. Наверняка же за ней послали.
- Госпожа Марта, вас её светлость Элиза зовет, - служаночка присела в книксене и многозначительно добавила: - Срочно.
- Хорошо. Веди, - Марта откинула капюшон, скользнув в тепло следом за своей проводницей.
Слуги дружно выступали на стороне «волшебницы Лотты», а волшебница страдала от одного присутствия в доме жены старшего сына. Вот и слуги старались намекнуть, что худородной баронессе в их замке не место, например, обращаясь к ней не как к жене графа и наследника, а как к дочери барона. Конечно, когда этого никто не слышал, как сейчас. Можно было бы поставить их на место, Марта даже знала, как, но не делала этого осознанно. Воевать с теми, кто гораздо, гораздо ниже тебя? Унижать в ответ на подколки? Вот ещё… к тому же это отчетливо отдавало бермессерством – из кожи вон лезть, чтобы каждый знал своё место, и всячески подчеркивать своё высокое положение… Не дождетесь! Она, конечно, всем всё докажет. Если захочет. Но – по-другому!

…Девочка держалась хорошо. В ответ на вздохи Лотты, откровенную неприязнь Михаэля, настороженное отдаление Деборы – знаменитая ледяная сдержанность. Отец научил её сдерживаться, теперь задача Элизы – научить Марту, в числе прочего, давать себе волю, не теряя лица. Всё-таки они слишком разные, Олаф и его дочь, в Марте слишком много огня, чтобы так себя ломать. Замечательно, если она сумеет перекроить свой нрав, а если наоборот – сорвется? Этого нельзя допустить. Руперт намертво вцепился в жену, сейчас опасно много зависит от доброй воли внука, поэтому Марта должна не подливать масла в огонь, а успокаивать мужа!
Если бы её мальчики выжили! Элиза внешне не дрогнула, но внутри очередной раз скрутила готовое вырваться отчаяние – если ты упал четыре раза, подняться должен пять. Она поднимется. И Дриксен за собой вытащит, если не осталось никого другого, способного это сделать! Если для этого надо смириться с выбором Руперта и вылепить из диковатой девчонки женщину, достойную сесть на трон, она смирится и вылепит. Благо, такой богатый материал…
«Заодно займемся Агатой» - Элиза оценивающе всмотрелась в притихших девушек – «Пора бы, девочке многое дано, но под крылышком Лотты…».
Служанка поставила на столик поднос с заварочником, разлила ароматный травяной настой по чашкам, поклонилась и бесшумно исчезла. Элиза взяла свою чашку, подавая девочкам пример. Марта явно пряталась за вбитый во дворце этикет – спина безупречно ровная, подбородок поднят, чашку держит аккуратно, за ручку, вторая рука на коленях. Если бы она сумела изобразить на лице хотя бы вежливое внимание, было бы совсем замечательно, нельзя быть настолько замкнутой. Элиза помнила её по дворцу – там Марта была куда живее, пусть и угрюмее. Повзрослела? Да, но не доучилась.
Агата, привыкшая к бабушке и вообще спокойно чувствующая себя дома, сначала взяла свою чашечку в ладони, согревая их о горячие фарфоровые бока, но посмотрела на Марту и постаралась скопировать её позу. Как же, разве может дочь герцога уступить внучке оружейника? Никак не может! Девочка вопросительно посмотрела на бабушку, и Элиза благосклонно кивнула, разрешая задать явно вертящийся на языке вопрос.
- Бабушка, почему ты хотела видеть только нас? – тут же бросилась в бой Агата.
- Потому что Михаэлю и Деборе наш разговор будет неинтересен, - Элиза внимательно посмотрела на недрогнувшую Марту и добавила – Кое-кому тоже рано знать эти вещи, но я ничего не могу сделать – сейчас придется очень быстро взрослеть.
- Да, ваша светлость. Пришлось, - как обычно, только по титулу и только на вы.
Марта не уступала Лотте в выстраивании стены между собой и новыми родичами.
- Хорошо, что ты это понимаешь, - Элиза говорила хоть и сухо, но напрямую, сейчас не время для глупостей и фанаберий. – Но кесарина должна знать и уметь больше, чем фрейлина, - а вот теперь снежная статуя дрогнула, на пару мгновений уступив место испуганной юной девушке – И я говорю не только о компетентности в государственных делах. Агата, тебе, я боюсь, придется ехать в Талиг. Полгода назад мы могли воевать, сейчас же мир будет выгоднее, а его лучше всего скрепить браком. Ну, не надо так пугаться, я думаю, что Руперт найдет тебе достойного жениха… к тому же, это пока не решено. Но упускать из виду такую возможность мы не можем…
Марту нельзя назвать злопамятной, у неё, как в известной шутке, просто память хорошая. Элиза прекрасно понимала, что приручить девочку уже не выйдет, малышка никогда не простит ей отца. Понять – сможет, разумом её Создатель не обделил, но простить – нет. И Руперт не сможет… С ним проще, внук, всё-таки, а Марта, пока не поздно, должна увидеть в ней союзницу и наставницу, ведь дочь Ледяного Олафа не может не ставить долг выше чувств! Промедлишь – и последняя возможность будет упущена, наоборот, любое её предложение будет встречать протест. Этого нельзя допустить, Леворукий один знает, сколько ошибок могут совершить такие, горячие и мстительные, если вовремя не схватить их за руку.
А дружба у Марты может получиться с Агатой, надо только подтолкнуть девочек друг к другу. Им обеим это будет полезно.

* * *

…Руперта преследовало ощущение липнущей к лицу паутины. И холода… чего-то промозглого, мерзкого, затхлого, совсем не той благословенной прохлады, о которой мечтаешь в летний полдень. Что за город Эйнрехт – и жара тут мерзкая, и зима – не спасение!
- Всё? – наполовину не веря, выдохнул парень – Неужели – всё?..
- Если бы! – отец раздраженно стянул с рук перчатки и непривычно-резким движением швырнул их на стол. Кабинет, где Готфрид занимался делами, был чист и прибран, но всё равно казался заброшенным и потускневшим – Фридрих успел скрыться. Попытаемся перехватить, но для этого надо хотя бы знать, куда он направился… сейчас выясняем.
- Хорошо бы к морю, - Олаф говорит слишком медленно и как-то монотонно. Неужели опять голова болит? Столица любого способна довести, даже забывая о… перевороте, захвате, Леворукий знает, как назвать то, что они сотворили, – После того, что случилось со «Звездой веры»… - адмирал еле заметно запнулся и так же ровно продолжил – …принцу будет тяжело найти помощь и поддержку среди моряков.
- Догадается, - Руппи безотчетно потер лицо, пытаясь стряхнуть призрачное, отвратительно ощущение – Ему первому о волнениях на флоте докладывали, - такие, как Фридрих, становятся куда как сообразительными, когда речь заходит об их шкуре!
- Но проверить это направление мы обязаны, - герцог Альберт провел ладонью по поверхности чистого, девственно пустого стола – Надо к её высочеству идти…
- Иду, - вяло откликнулся его сын.
- Разумнее остаться здесь, - в голосе старшего Фельсенбурга мелькнула привычная ирония – Ты же у нас глава, хм… восстания против узурпатора, будет лучше, если тебя не придется искать по всему дворцу. Я сделаю это сам.
- Он прав, Руперт, - подтвердил адмирал.
Олаф мог бы добавить, что Руппи сейчас лучше не встречаться с принцессой, которую он, Рупии, готов покусать, но с которой придется разговаривать спокойно и уважительно. Впереди немало других неприятных встреч и разговоров, которых ему никак не избежать. Но не добавил – зачем говорить об очевидном?
Дверь за отцом захлопнулась, Руппи выдохнул и подошел к Олафу, который весь разговор простоял у стены. Пока здесь был герцог, он то ли, в самом деле, на неё не опирался, то ли успешно делал вид, что не опирается – но, как только они остались вдвоем, открыто прислонился, не стесняясь. И правильно, Руперт его каким только не видел.
- Мой адмирал, что с вами? Врача найти? – во дворце должен быть очень хороший врач, не стал бы Готфрид при себе плохого держать.
- Не нужно. Не поможет.
- Я всё-таки найду… то есть, - спохватился Руппи – Пошлю кого-нибудь, чтобы нашли.
- Руппи, не поможет, - Олаф неловко поднял руку, и лейтенант ахнул, увидев, что запястье адмирала замотано платком. Успевшим покраснеть от крови. – Это не рана, не болезнь… - он поморщился и схватил оторопевшего адъютанта за плечо – Руппи… это истинники.
- Я помню, что видел летом, - прошептал Фельсенбург, не замечая, что сочащаяся из запястья Олафа кровь пачкает ему одежду – Я помню, что Беш… адмирал Вальдес говорил. Всё так плохо?!
- Хуже, чем ты думаешь, - Олаф тоже шептал, но ему просто сил не хватало громко говорить – Послушай, это не бред, хоть кажется… король Гаунау верно поступил, бери пример. Обвиняй Орден, в чем хочешь, но Истины в Эйнрехте… в Дриксен быть не должно, иначе нам конец! Про Агарис… слышал?
- Слышал... мой адмирал, вам всё-таки врач нужен!
- Потом… я всегда был и буду эсператистом, но они губят нас, себя… всех! Ты же чувствуешь? …чувствуешь. Убери их, и всех, кто с ними связан, иначе… не спастись…
- Я понял, я… Олаф!!
Кажется, адмирал успел услышать, что его по имени назвали. А. может, и нет – он медленно осел на руки адъютанту, потеряв сознание. Руппи зло зашипел сквозь зубы – поможет, не поможет, к кошкам закатным! Если этого врача сейчас же не найдут...

* * *

- Ну, что, что там?! – Агата нетерпеливо тронула Марту за локоть, едва сдерживаясь, чтобы не заглянуть ей через плечо.
- Там… ой, - Элиза строго выговаривала Марте за это «ой», пытаясь отучить её от детского возгласа, но порой он у Марты всё-таки вырывался – Руппи совсем развоевался.
- Весь «хвост» Фридриха по перышку разобрал? – хихикнула юная герцогиня.
Ещё более юная графиня мрачно поправила падающую на лицо прядь волос. Право носить «дома» простые платья она отбила, но в том, что касалось причесок, старшие женщины были поразительно единодушны и совершенно неумолимы – Марте надо привыкать к светскому образу, а потому никаких кос! Только прически, достойные её нынешнего и будущего положения.
- Если бы хвост. Он Орден Истины объявил пособниками узурпатора, а ещё пару орденов – их соучастниками.
- Ну и что? – Агата пожала плечами – Они Фридриху помогали? Помогали. А он трон захватывал законно? Нет!.. Вот если бы это честная борьба была… - Марта хмыкнула, и Агата кивнула, соглашаясь, что Фридрих и честная борьба не сочетаются даже в шутку – А Эсперадора нет, и глав орденов – нет, одни кардиналы остались. Нас даже проклясть и отлучить некому, ведь нашего кардинала тоже обвиняют, правильно?
- Правильно, - подтвердила Марта – И адриановцы Руппи поддерживают. А остальные вежливо молчат…
Агата вдруг поднесла палец к губам, одновременно делая большие глаза. Марта, прекрасно поняв этот жест, уткнулась в письмо, торопливо выискивая там куски, которые можно было бы зачитать вслух для «волшебницы Лотты». Она Агате вполне доверяла – та жила вместе с матерью куда дольше Руперта, и, в отличие от брата, прекрасно угадывала момент её появления.
Ну, так и есть. В дверях возникло воздушное видение в родовых цветах.
- Девочки, как можно в такую прекрасную погоду сидеть в четырех стенах? – в глазах прекрасно Лотты светился мягкий укор и материнская печаль. – Короткие прогулки на свежем воздухе так полезны в вашем возрасте!
- Мама, мы читаем письмо от Руппи, - ангельским голоском ответила Агата.
- Прочитать вам? – с невинной улыбкой поддержала её Марта.
Лотта слегка переменилась в лице:
- Я думаю, лучше это сделать после обеда, когда соберется вся семья. Не опаздывайте, милые мои… - и скрылась.
Агата прыснула, Марта задорно ей подмигнула. Эта схватка осталась за младшим поколением. Как и прошлая – в тот раз герцогиня фок Фельсенбург навестила девушек, когда они трагическим шепотом обсуждали некий очень интимный вопрос. Точнее, трагедия в голосе была у Агаты, в душе которой девичье любопытство одержало убедительную победу над воспитанием и запретами. Марта же просто тихонько фыркнула: «Ну, если сравнивать с уколотым иголкой пальцем, то, конечно, больно. А по сравнению с неделей скачи в мужском седле – ерунда…». Агата немедленно переключилась на вопрос, куда это Марта так торопилась, если скачка до замка Фельсенбургов была уже после свадьбы. Пришлось ей объяснять про бегство от Фридриха. К которому добавились три дня до Хексберг, как раз тогда, когда она обрадовалась передышке. Слово за слово, добрались и до самого города, и до талигойских моряков, и вообще до рассказов о Талиге…
…Тут-то герцогиня и пришла. Хвала Создателю, что они догадались уединиться для разговора в музыкальной комнате. Тогда Лотта была неосторожна, и, когда Марта с кристально честным взглядом пояснила, что соскучилась по арфе и предложила спеть и сыграть, она согласилась послушать. Марта и спела. Древнюю балладу, один из вариантов того, почему агмы и вариты друг друга не любят. Вообще-то версий было множество, эта оказалась романтическая – якобы король агмов бросил в темницу свою жену, дочку варитского короля, и собрался её казнить. По всем правилам языческих сказаний, в помощь героям нашлось волшебное животное – стервятник, который согласился доставить любящему отцу весть о попавшей в беду дочери, но потребовавший плату, ему, дескать, детей кормить нечем. На том месте, где королевна расплатилась с хищной птичкой, Лотта явно позеленела, а Агата совсем не по-герцогски вытаращила глаза. Но Марта мстительно допела до конца – как разгневанный отец примчался на помощь, убил агма, забрал дочь и счастливо отбыл восвояси.
«Волшебница» пришла в ужас и попросила больше никогда не петь о «такой гадости и жестокости». А Марта в ответ заявила, что это не гадость, а их собственная история и песни, их предками сложенные. И забывать их не следует – хотя бы для того, чтобы учиться на своих ошибках, а не повторять чужие. Лотта, в конце концов, ушла с несчастным видом, а Агата, помолчав и проводив мать задумчивым взглядом, спросила, не знает ли Марта других древних баллад. И, конечно же, нот к ним.
Это был первый раз, когда Марта почувствовала себя полной и безоговорочной победительницей… Но – тут девушка нежно улыбнулась письму, которое всё ещё держала в руках – похоже, что не последний.
- А ещё, Агата, Руппи пишет, что к Весеннему Излому нам придется ехать в столицу.
- Так быстро?.. – девушка невольно поёжилась.
- Фридрих – принц, - Марта вздохнула – И окончательный приговор ему может вынести лишь законно избранный кесарь. Ну и что, что он удрал, какое-то решение принимать надо, иначе смута продолжится. И потом, его найти могут в любой момент. Ну, вот… Совет Трех и Семнадцати скоро собирается. Будут выбирать.
«Хотя выбирать-то, считай, и не из кого» - тоскливо подумалось ей – «Может, всё-таки Ларс?..»

* * *

- …Разве ты своим ощущениям не доверяешь?
Руперт неопределенно пожал плечами:
- Вы всё равно это лучше чувствуете, чем я.
Привычно горчила мысль, что с прошлой осени он привык видеть Олафа больным, раненым или замучено-уставшим. Время, когда адмирал был здоров и относительно спокоен (кто может быть спокоен полностью, когда против тебя годами плетут заговоры?), стало казаться туманной небылью из далекого-далекого прошлого.
Нет, нет и ещё раз нет! Пусть Руппи всего лишь лейтенант – он приложит все старания, чтобы его адмирал вновь стал самим собой.
- И Совет собирается, и суд начался, - продолжил Руперт как можно спокойнее – На Совет женщин, конечно, не пускают, но вы же знаете, что там в законе написано – нужно, чтобы на избрание… нового кесаря… все семьи собрались.
- Знаю, - Олаф сидел, опираясь на подушки, задумчиво разглядывая перевязанное запястье. На аккуратной повязке не было ни единого пятнышка крови – А Маргарита нужна, как свидетель, к тому же, теперь её нужно показать… иначе обвинения в пропаже переползут на нас самих. Кстати, почему до сих пор никто не пришел ко мне? Я ведь тоже свидетель.
Руппи взъерошил волосы, отводя взгляд:
- Я пока запрещаю.
- Зря. Предварительные показания я дать могу. И не надо так блестеть глазами, Руперт, я знаю, что ты хочешь сказать… но мои чувства к делу не относятся.
- Хорошо, - угрюмо согласился бдительный Фельсенбург, будь воля которого – судейские к Кальдмееру бы на выстрел не подошли. Никакие! Никогда! – Значит, вы тоже считаете, что можно?
- Можно, Руппи. Мы и так протянули, сколько могли.
Да, тянули, чтобы убедиться – главная опасность миновала, и вызванным в Эйнрехт женщинам если и грозит опасность, то простая и понятная. Пуля, нож или отрава – невеликая радость, но сохранить от них проще, чем от потусторонней гадости, разлитой по столице. Руперт боялся загадывать, но надеялся, что они успели, смогли, отвели от города неведомую мерзость. Во всяком случае, Олаф, свалившийся всё с той же болезнью, которая донимала его в Талиге, пошел на поправку, да и самому Руперту дышать стало легче.
- А что её высочество?
- Да что эта лосиха может! – брезгливо дернул плечом Руппи – В истерике, как всегда…
…Кажется, сказал он что-то не то. Олаф сразу похолодел и нехорошо прищурился, уставившись на своего лейтенанта знаменитым вымораживающим взглядом:
- Так, - четко выговорил адмирал – Руперт. Я понимаю, что два желторотых лейтенанта в разговоре с глазу на глаз могут и не такие выражения употреблять. Но наследнику герцога и возможному кесарю следует подбирать более нейтральные слова.
- Но!.. – вскинулся было Руппи и осекся под ледяным взглядом.
Проклятье, Гудрун в самом деле – лосиха! Не только по фигуре, но и по мозгам!
Только адмирал прав, как всегда. Думать он может всё, что угодно. Говорить – нет. Марта бы его, конечно, поняла и поддержала… и тоже, скорее всего, получила бы отцовский выговор (может, и более строгий).
- Я… я всё понял, - Руппи опустил голову – И запомню.
- Я надеюсь, - ровным тоном подытожил Олаф.
В окно ударил снежный заряд – Эйнрехт заметало. Не по крыши, конечно, как Хелленштайн, но гильдия метельщиков без работы не останется.
Надо было вставать, прощаться, идти к отцу, писать бабушке, разбираться с теми, кто поспешно отрекается от Фридриха и теми, кто выжидал и теперь так же спешно подтверждает лояльность будущей законной власти. На них свалилась сотня дел… но вставать и уходить не хотелось. Олаф Кальдмеер – единственный человек в Эйнрехте, с которым Руппи мог быть собой, мог не скрывать ничего и просто попросить совета и поддержки. Вообще-то, почтительные и добродетельные сыновья за таким к отцу ходят. Только вот Руперту его адмирал давным-давно заменил вечно занятого делами герцога Альберта.
- Скучаешь по ней?
Руппи вздрогнул, выныривая из раздумий, и снова запустил в волосы пятерню. Движение выло каким-то неловким, смущенным…
- Скучаю, - честно признался он – Я даже не думал, что можно… вот так.
Ну да, одно дело ведьмы, по ним не захочешь – соскучишься, а земные женщины – что? Мать, сестры… Руппи любил их, но никогда не был близок, разве что с Агатой, с которой они в детстве вместе играли в великое переселение варитов. Только Агата быстро выросла и занялась девчоночьими делами с Деборой. Случайные подружки оставались случайными подружками. Марта, пока маленькой была, его мысли не слишком занимала, а потом была рядом, всегда рядом, да и до скуки ли было после расставания?
А теперь вот, отдышавшись, понял – плохо без неё. Тоскливо.
- Понимаю, - у Олафа глаза потеплели, уголки губ приподнялись в улыбке, в которой светилась... неужели нежность? – В твои годы я тоже не понимал, что можно ТАК скучать по женщине.
- А потом? – спросил Руппи прежде, чем додумался прикусить язык.
- Потом? Понял, конечно же.
«Дурак. Мог бы и сам понять, без глупых вопросов» - мысленно попенял себе Руппи.
- Я сейчас же напишу, - пообещал он – И домой, и мастеру Мартину. Пусть приезжают скорее!

@темы: Отблески Этерны

---

Таблица сообщества "Сто историй" - столбец четвертый, 2 часть

Тащу очередное забытое.


Название: Цветы и сталь
Фандом: Final Fantasy VII Before Crisis
Герои: Эльфи, Аэрис и вообще все, кто пробегал по миссии
Тема: IV-6; 07. Тонкий (запах)
Саммари: Всем нужна Аэрис… но Аэрис этому совсем не рада.
Авторские примечания: Художественный пересказ эпизода игры.

Хрупкие светлые лепестки в полутьме полуразрушенной церкви, казалось, светились. А может, и не казалось – странное место, если здесь, под плитой, цветы вообще выросли, почему бы им не фосфоресцировать. Белые и бледно-золотые чашечки лилий качались, задетые тянущим по полу сквозняком, тонкий цветочный аромат наполнял гулкий пустой зал.
Цветам не было никакого дела до кипящих рядом с клумбой страстей.
- Как Турк?! – Эльфи гневно уставилась на смешавшегося лавинника – Вы хоть понимаете, что будет, если позволить ему увести Древнюю? Отбить её! Как можно быстрее… пока Ходжо к рукам не прибрал.
- Есть! – рядовой был счастлив бежать куда угодно, хоть под пули Турков, лишь бы разъяренная Эльфи успокоилась.
Командирского недовольства в Лавине боялись, но не потому, что это особо жестокими последствиями грозило. Приказ командира – святое. Как его не выполнить?
- Только ни в коем случае не причините девушке вреда!
- Есть!
Рассохшаяся дверь возмущенно скрипнула вслед пулей вылетевшему из церкви повстанцу.
- Откуда там Турк взялся? – буркнул Ширс – Ничего ж про них не говорили.
- Возможно, их участие не планировалось, - Фухито нервным жестом протер очки, нацепил обратно на нос – Или планировалось в глубоком секрете.
Эльфи промолчала, взволнованно поправила перчатки на руках. Проклятье, она так не хотела оттолкнуть эту девочку, даже место нашла для разговора подходящее, и опять вмешиваются эти! Как теперь договаривать с напуганной, побывавшей в центре боя Древней?
- Я сам пойду.
Фухито фыркнул. Эльфи сердито посмотрела на него, потом благодарно – на Ширса.
- Иди. Постарайся не напугать окончательно, хорошо?
«И будь осторожен» - добавила мысленно. Ширс кивнул, улыбнулся одними глазами и вышел следом за рядовым. Эльфи опустила глаза, сегодня она никак не планировала боевую операцию, просто разговор с молодой Сетра. Что она делает здесь, в трущобах? Эльфи на её месте постаралась бы уехать из Мидгара как можно дальше.
Девушка прошлась туда-сюда по проходу между ветхими деревянными скамейками. Странное место. Ведь нигде больше в Мидгаре цветы не растут, земля этого города мертва. И лилии необычные. Большинство сортов этих цветов пахнут преотвратно. В лучшем случае не пахнут никак или очень слабо. У этих же тонкий, освежающий аромат. Сетра здесь должно понравиться, не в подвал какой-нибудь для разговора притащат, не в подворотню.
Лишь бы суметь её отбить!

- Держи, – запыхавшаяся Алиса в изгвазданном костюме протянула своей нежданной попутчице бело-зеленый шарик, матово светящийся – Она? Твоя Материя?
- Моя! – тихонько пискнула обрадованная Аэрис, радостно вцепляясь в шарик – Спасибо, спасибо тебе большое!
Турочка хмыкнула, наблюдая за по-детски непосредственной радостью. Аэрис свою Материю и ладошкой погладила, и платочком протерла, и к щеке прижала, блаженно вздохнув. Только что не расцеловала. У самой Алисы настроение было далеко не таким радужным. Лавинники караулили на всех ходах-выходах, обложив квартал Пятого Сектора. Сталкер, может, пролез бы, а у незнающей трущоб чужачки с неопытной спутницей шансов мало. Остается прорываться с боем. Турочка деловито проверила дробовик, поправила растрепавшийся «конский хвост» и скривилась – волосы сбились в колтун, спутались и перепачкались. Уговаривала же её Лиз постричься!
Пока Аэрис торопливо прятала свою драгоценность, Алиса настороженно прислушивалась и оглядывалась. Нехорошо они стоят, стоит перекрыть единственный выход из тупика – и девушки в ловушке.
- Надо выбираться.
- Да-да, я сейчас… - Аэрис закончила переплетать косы (надо было додуматься Материю спрятать в прическе!) и поправила бантик – Идем.
«О, черт, накликала!» - зашипевшая сквозь зубы турочка перехватила оружие. В переулке мелькнула чья-то тень, направляющаяся прямо к ним. Быть драке!
- Девушка пойдет со мной!
- Ш-ширс… - обмершая Алиса судорожно сглотнула, едва сдерживая желание попятиться и вжаться в стену.
Аэрис за её спиной еле слышно ойкнула.
- Что вы от неё хотите?
- Защитить от подонков вроде тебя!

Знакомый цветочный запах помог Аэрис собраться с мыслями и, загнав дрожь куда подальше, прямо посмотреть на тех, к кому её привели. Зачем её притащили сюда? Раньше Аэрис чувствовала себя в безопасности под сводами древней церкви. Неужели теперь придется забыть сюда дорогу?
Сначала надо хотя бы выбраться живой из этой передряги.
…А Эльфи с огромным любопытством рассматривала девочку. Так вот они какие, Сетра. Если Аэрис типичный представитель расы, они мало похожи на остроухих эльфов из сказок – разве что, в самом деле, удивительно красивы.
- Здравствуйте, Аэрис, - мягко поприветствовала она – Я Эльфи, лидер анти-шинровской группы.
- Вы? Да вы хуже этой Шин-Ры! – Аэрис обиженно хлюпнула носом, губы у неё задрожали – Вы меня силой сюда притащили!
- Силой? Да я тебя от Турка спас!..
- Да-а, это она меня от ваших… ваших… от вас спасала! Она ничего обо мне не знала! А вы!..
Эльфи, видя, что малышка (хотя, хороша малышка, выше её ростом) вот-вот расплачется, поспешила вмешаться:
- Аэрис, я сожалею, что так вышло. Позволь извиниться за поведение моих подчиненных, нам пришлось действовать, исходя из ситуации.
- И чего вы от меня хотите? – девушка взглянула на собеседницу исподлобья. Ничего хорошего она не ждала.
- Если можно так выразиться, заключить союз. Если понадобиться, обезопасить – перевести в другое место, или предложить телохранителя.
Фухито, видя, что сбитая с толку Аэрис ничего не понимает и только растеряно хлопает ресницами, поспешил вмешаться в разговор:
- Понимаете, Шин-Ра вами заинтересовалась, потому что вы Древняя. Разве вы не желаете помешать им, расстроить планы и прекратить высасывание Мако из Планеты? – Аэрис неуверенно кивнула, растерянно улыбнувшись, и ободренный Фухито продолжил – Вот видите, наши интересы схожи с вашими.
Но успех оказался временным. Не успел Фухито договорить, как Аэрис снова замкнулась и взглянула на него очень настороженно. Помялась и уточнила:
- Вы… хотите знать, где Земля Обетованная? – уточнила обреченно.
- Верно, - подтвердил ученый.
- Мы хотим её защитить от Корпорации, - пояснила Эльфи – И только.
- Но защищать то, не знаю что, достаточно сложно, - подхватил ученый – Чтобы защищать, мы должны знать, хотя бы, где она находится. Поверьте, Аэрис, мы на вашей стороне. Скажите, прошу вас, где Земля Обетованная находится.
- А я не знаю, - чуть ли не радостно сообщила Сетра.
- Как не знаешь? – возмутился молчавший до сих пор Ширс – Ты же Древняя, блин! Древние не могут этого не знать!
- Ширс, прекрати, - Эльфи быстро и строго оборвала его – Веди себя прилично, не пугай девочку.
«Девочка», как ни странно, никак не отреагировала на перепалку. Аэрис, склонив голову на бок, смотрела на Эльфи… совершенно потусторонним взглядом. Словно бы не на неё, а куда-то то ли вглубь, то ли сквозь.
- А… вы…
- Что такое? – Эльфи насторожилась, видя, что с Аэрис творится неладное.
Две девушки стояли, напряженно вглядываясь друг в друга. Зеленоглазая Аэрис, нежная и хрупкая, как те лилии – от неё даже пахло цветами. И Эльфи с глазами цвета стали, сама похожая на остро отточенный меч – гибкая, стремительная, смертоносная.
- Такой старый голос. Как будто из воспоминаний… - отстранено выговорила Аэрис.
- Мы раньше встречались? – спросила Эльфи, чувствуя, как в груди что-то обрывается Маловероятно, но… вдруг?! – К сожалению, я плохо помню свое прошлое. Все мои воспоминания начинаются с того момента, как меня подобрала «Лавина».
То, что это был не просто будущий лавинник, а Фухито, молодой и местами бестолковый, Эльфи уточнять не стала. Ни к чему. Аэрис сморгнула, перестав вглядываться в неведомые дали, и нормальным голосом произнесла:
- Я не думаю, что мы раньше встречались. Просто голос внутри тебя, - она перешла на «ты» легко и незаметно – Он, такой… как будто из воспоминаний. Я его слышу. И он полон боли.
- А… Аэрис! Подождите! – внезапно всполошился Фухито.
Досаду Эльфи трудно описать словами. Какая муха Фухито укусила? Ведь если легенды о Сетра не лгут, Аэрис могла бы услышать голос её прошлого и рассказать Эльфи, кто же она такая. Голос, полный боли… командир не сомневалась, что её детство оборвалось внезапно и страшно. Просто так в лаборатории Нибельхейма не попадают. Но ей было бы легче твердо смотреть в глаза своим призракам. Если бы ночные кошмары Эльфи обрели имя и плоть!
- Э… это голос Планеты, то, что она слышит, - нервно и невнятно промямлил ученый – А не голос внутри тебя. Она же Древняя…
Взгляд Эльфи ничего хорошего первому заместителю не предвещал. И быть бы Фухито допрошенным по всем правилам, если бы не…
- Эльфи, там!
- Турк?!
- Прячется, похоже, - Фухито явно обрадовался возможности окончательно похоронить скользкую тему.
- Ширс…
- …Понял, - рукопашник сорвался с места, хищной тенью метнувшись к тонущей в сумраке стене.
Аэрис прикусила губу и опустила взгляд.

…Проклятье. Зачем так громко верещать?
- Не трогайте клумбу! Вы мне все цветы потопчите! – гневно звенел голосок Аэрис.
…Значит, это все-таки её цветы. Лилии с необычным, тонким ароматом… которого Эльфи сейчас совершенно не чувствовала, задыхаясь в приступе. Как же больно. Не застонать бы, не отвлечь. Нельзя мужчинам в бою отвлекаться.
- Аэрис, прошу вас, отойдите. Это же Турк. Она вас преследует, - увещевает Фухито.
- Сам отойди! – негодует девочка, не желающая прислушиваться к голосу разума – Вон с моей клумбы!! Не тронь её!
…Кого? Клумбу или турочку? Засмеяться бы, только…
Не получилось у Эльфи сдержать короткий стон. Хорошо ещё, на пол не сползла – устояла, вцепившись намертво в спинку скамьи. Иначе опозорилась бы перед врагом окончательно.
- Эльфи!! – забывший обо всем Ширс кидается на выручку.
Фухито бормочет что-то про время. Конечно, не вовремя… но когда такие вещи вовремя случаются… А ученый добавляет громче:
- Похоже, на сегодня все.
- Правильно, - горячо поддерживает рукопашник, до чего отрадно видеть такое согласие – Нельзя, чтобы Эльфи переутомлялась.
- Ширс, - говорить тяжело, слова приходится выталкивать сквозь зубы, но боль постепенно проходит, оставляя после себя мерзостную дрожь и слабость – Ты мне помочь не можешь. Это опять то же самое случилось. Не беспокойся.
Ширс промолчал, но лицо у него было донельзя выразительное. Эльфи через силу улыбнулась и честно попыталась распрямиться и уйти самостоятельно. Пошатываясь, хватаясь за скамейки, чтобы не упасть. Если не шевелиться, то не больно, но при каждом шаге тело прошивало, словно разрядом…
Естественно, Ширс таким глупостям потакать не собирался. Подхватил под локти, помогая преодолеть немыслимое расстояние до двери церкви.
С Аэрис Эльфи так и не попрощалась. Все силы и все мысли были сосредоточены на том, чтобы сделать следующий шаг и не повиснуть безвольным мешком на руках второго заместителя.
- А что с Эльфи? – расстроенная и озадаченная Аэрис робко потянула Фухито за рукав.
- Что-то вроде хронической болезни, - рассеянно отозвался задумавшийся ученый – И боюсь, исцелиться она сможет только в Земле Обетованной. Аэрис, прошу вас. Подумайте над нашими словами. Поддержите нас в этом бою. Думаю, мы ещё встретимся, а пока – до свидания.
- Но я правда не знаю, где она находится… - огорченно пробормотала девушка, глядя на то, как спешно откланявшийся Фухито аккуратно закрывать дверь.
В церкви осталась только она, помятые лилии, к аромату которых добавилась горечь текущего из стеблей сока, да распластавшаяся по клумбе Алиса, во время разговора усиленно делавшая вид, что лежит без памяти. Аэрис повздыхала и, осторожно переступая через цветы, пошла оказывать первую помощь.


Название: ***
Фандом: Final Fantasy VII Before Crisis
Герои: Эльфи
Тема: IV-6; 08. Экзотический запах
Саммари: Перед вутайской миссией

Солнце закатилось за горизонт, и над острыми пиками, отделяющими от города одно из побережий острова, небо радовало глаз всеми радужными переливами, от сумрачно-багрового у горизонта до насыщенного синего в зените.
Вот только люди, стоящие на тропе небольшой группой, вверх не смотрели. Столпившись вокруг небольшого валуна с плоской верхушкой, они рассматривали расстеленную на камне карту. Один держал фонарик, направляя его на бумагу, другая, девушка – единственная девушка в группе – водила по ней пальцем, что-то объясняя, прочие слушали.
- Самое главное – вывести людей вот сюда, - закончила девушка – Тогда можно будет переждать и незаметно дойти до моря, где нас уже будут ждать. Главное, успеть, пока они заняты пагодой и не смотрят на горные дороги. Конечно, про подземный ход в Шин-Ра не знают, но…
Мужчины дружно кивнули, кто-то невнятно буркнул: «Угу…» - все понимали, что, когда имеешь дело с Турками, надо быть предельно осторожным и предусмотреть всё возможное и невозможное.
Эльфи подняла взгляд от карты, внимательно посмотрела на каждого из подчиненных, ободряюще улыбнулась.
- Мы должны это сделать. Значит, сделаем. Возвращаемся, надо успеть подготовиться к бою.
Возвращалась на базу она первой. За спиной Эльфи шли остальные, посвечивая под ноги неяркими – только не споткнуться – фонариками, ей же дополнительное освещение нужно не было. На всякий случай сюда, на древнюю потайную тропу, Эльфи вытащила всех младших командиров – мало ли что, и её, и Ширса, и Фухито будут стремиться убить в первую очередь. Но, что бы ни случилось с ними троими, остальные должны будут вывести людей из ловушки.

- Ширс? – девушка отыскала второго заместителя на складе, где он наводил «красоту» ради отвлечения внимания.
- Все пучком, - когда парень волновался, в его речи то и дело прорезался трущобный сленг – Пыль в глаза пустим – что надо… если, конечно, они станут в развалина копаться.
- Армейские бы не стали, а Турки могут, - Эльфи одобрительно кивнула, посмотрев на вдохновенно-хаотично расставленные ящики – Заслоны расставил?
- Ага… - Ширс озабоченно посмотрел на своего командира – Ты-то как? Фухито какую-то хитрость готовит, внимание отвлечь... если что…
- Я в порядке, - отрезала Эльфи – Я смогу драться. Только запах этот… надоел, - призналась со вздохом.
Ширс пожал плечами. К запахам он, дитя трущоб, относился безразлично, и этот сладкий аромат с мускусным оттенком ему совершенно не мешал. Другое дело, что для обычного человека запах сандала сильным не был, Эльфи же, с обостренным обонянием, от пропитавшего пагоду экзотического аромата страдала. Неприятным он не был, наоборот, просто надоедал лидеру, преследуя повсюду. Может, поэтому с такой охотой убежала на свежий воздух – инструктировать, оставив подготовку на мужчин.
- Так… Фухито где?
- Наверху, на последнем этаже.
- Хорошо. Я к нему, - Эльфи дотронулась до плеча Ширса, усмехнулась уголками губ – Со мной на самом деле все в порядке.
Эльфи не любила врать, и искренне надеялась, что головокружение и тошнота не предвестники очередного приступа, а реакция на благовония.


Название: ***
Фандом: Final Fantasy VII Before Crisis
Герои: Эльфи.
Тема: IV-6; 09. Хвоя
Саммари: Просто новогодняя зарисовка.

…В том, что касалось «личных апартаментов», Эльфи была неприхотлива и ограничивалась только самым необходимым. Лишнего она к себе не приносила и бесполезными вещами комнаты не захламляла – да и сложно это было бы сделать при их повстанческой жизни.
Понятно, почему девушка так удивилась, увидев на столе рядом с аккуратно сложенной стопкой бумаг… это. «Это» стояло, растопырив иголки, и пахло.
Сосновая ветка, вместо вазы (вот уж чего на всей повстанческой базе было не найти) воткнутая в пластиковую бутылку.
Девушка тяжело вздохнула, уткнувшись лбом в ладони. В последнее время она с головой ушла в проблемы, и, конечно же, очередной раз не заметила, что год заканчивается. А ведь этот день для всех людей был самым важным. Пусть он давным-давно утратил свое сакральное значение, Новый Год по-прежнему был главным праздником везде, от Мидиля до Вутая.
Эльфи подняла голову, с легкой улыбкой взглянула на ветку, на которой даже шишки были. Интересно, кто не побоялся выйти в метель, пробежаться по лесам вокруг северной базы повстанцев, чтобы найти это и притащить в подарок командиру. Чья идея, сомневаться не приходилось, но вот сам ли ходил или не рискнул, попросив кого-то из разведчиков?
…а ветка пахла морозом и хвоей…
Странно, но у Эльфи в душе вдруг зашевелились смутные воспоминания. Запах хвои и мороз, пощипывающий открытое лицо, треск пламени (…камин? На праздники всегда зажигали камин…), сияние хрупкого стекла и ожидание чуда.
Девушка сморгнула. Помотала головой, пытаясь упорядочить мысли, потом осторожно протянула руку и дотронулась до ярко-зеленых колючих иголок. К ней редко приходили такие ощущения-воспоминания, и ещё реже они были приятными. А теперь, теперь… ароматная ветка разбудила что-то, спящее глубоко-глубоко внутри. На какие-то секунды она ощутила себя маленькой девочкой в ожидании праздника. Эльфи всегда, когда ей случалось об этом задумываться, огорчало, что она не помнит свое детство. Ну вот, теперь у неё есть пусть не настоящие, полноценные воспоминания, но хоть какие-то…
По её губам скользнула улыбка. Для горечи и печали будет другое время. В конце концов, её люди тоже заслужили немного радости. Да и она сама… заслужила, наверное?


Название: Память
Фандом: Final Fantasy VII Before Crisis
Герои: Эльфи, Клауд, Марлин.
Тема: IV-6; 10. Ладан
Саммари: память об ошибках мучает многих
Авторские примечания: Использован текст песни Кошки Сашки «40 секунд»

- А теперь здесь не так пахнет, - заявила Марлин и удивленно приподняла брови – Клауд, почему?
- Ладан, - коротко пояснил солджер. Марлин продолжила вопросительно смотреть, и он вынужденно продолжил – Это такое… ароматическое вещество. Его в храмах сжигают, чтобы хорошо пахло, - про себя подумав, что в дебри теологии пусть углубляются другие, а ребенку на первый раз такое объяснение сойдет.
Марлин и правда, понимающе кивнула, но тут же задала следующий вопрос:
- Но его же раньше здесь не жгли?
- Раньше храм был заброшен, а теперь сюда ходит много людей.
И не то, чтобы Клауду это нравилось. Да, теперь ему не нужно было место, куда сбегать и прятаться, но он привык, что храм Аэрис принадлежит только ему и его памяти. Но за неполный год, прошедший с неудавшегося воплощения Сефирота, к храму и исцеляющему озеру шли и шли люди – далеко не все попали под целительный дождь, а слух об озере разнесся быстро и по всей планете. Вели они себя на удивление деликатно, цветы не рвали, Бастер не трогали, и вообще, как Клауд заметил, храм снова стал тем, чем был изначально – местом поклонения и поминовения.
Вот и сейчас – в храме кто-то был. Клауд внимательно осмотрелся – ох уж эта привычка опасаться всего и вся! – но невысокая худенькая девушка вряд ли представляла опасность, хоть и носила с собой оружие. Она стояла у ниши, образовавшейся между упавшей колонной и стеной, где обычно зажигали свечи в память о ком-то. На звук шагов и открывающейся двери она быстро развернулась, пожалуй, слишком быстро. Скорость реакции Клауд оценил и одобрил, но на этом все и закончилось – незнакомка вернулась к своему делу.
А вот Марлин решила зажечь свою свечку у воды, на обломке камня. Пока девочка возилась со свечой и спичками, Клауд осматривался и краем глаза наблюдал за незнакомкой. Дым от курящегося ладана подергивал церковь призрачно-рваной вуалью – и пусть запах не был противен, даже наоборот, приятен, Клауда он раздражал своей непривычностью, ведь раньше здесь пахло только старым деревом и цветами.
Минуту спустя солджер понял, что раздражает его не столько запах ладана, сколько чей-то взгляд. Так и есть – незнакомка, успевшая зажечь свою свечу, стояла и пристально его разглядывала. Клауд молча приподнял бровь, девушка расценила это как приглашение и подошла ближе.
- Я не ошибаюсь, вы – Клауд? – вполголоса спросила она.
- Не ошибаетесь, - буркнул тот в ответ.
Девушка кивнула, перевела взгляд на Марлин, сосредоточенно чиркающую спичкой. Помолчала и вдруг призналась:
- Я тоже её знала. Правда, недолго.
- Кого? – растерялся солджер, и тут же догадался – Вы про Аэрис?
- Да... про неё, - его собеседница помрачнела, опустила голову. Коротко остриженные темные волосы закрыли лицо – Я встречалась с Аэрис всего один раз, но… она была необыкновенным человеком. Жаль, что я не смогла её защитить.
- Я тоже не смог.
Марлин, наконец, зажгла свою свечку, осторожно поднялась с колен и отошла. Удивленно взглянула на собеседницу Клауда, почему-то нахмурилась и ухватила его за руку.
- Мы поедем домой?
- Поедем, - согласился Клауд – До свидания.
- Да… всего хорошего, - запнувшись, ответила девушка.
Она поколебалась, но все же протянула ему руку. Недоумевающий Клауд её пожал и повел Марлин к выходу.

Странная встреча и ещё более странный разговор выбили Клауда из колеи. Очень хотелось, чтобы приехала Тифа, с ней можно поговорить обо всех странностях и расставить все по полочкам. Да и вообще, с ней спокойнее. Но Тифа уехала устраивать Дензела в открывшуюся в Эдже школу, и вряд ли вернется раньше вечера – к вопросам воспитания детей она относилась очень серьезно.
Клауду ничего не оставалось, кроме как смотреть в окно и мысленно перебирать по словам весь разговор, пытаясь понять, что же его так тревожит и бередит. Мало ли у Аэрис могло быть знакомых…
- Клауд! Клауд, посмотри, я её нашла! – в комнату маленьким вихрем ворвалась Марлин, размахивающая каким-то потрепанным блокнотом – Я сразу подумала, что она похожа! Посмотри, правда же?
- Что это? – солджер усадил девочку на колени, взял у неё из рук блокнот.
Четкий почерк Джесси он узнал сразу. Давно погибшая повстанка, оказывается, писала стихи – Клауд быстро пробежался по строчкам и с удивлением понял, что очень неплохие. Марлин поерзала у него на коленях и пояснила:
- На другой стороне. Я это из того «Седьмого Неба» взяла, Джесси этот блокнот очень любила. А я подумала, что заберу и ей потом отдам. А потом себе оставила… - девочка печально вздохнула и потупилась – На память…
На другой стороне была вклеена фотография. Даже не целое фото, а аккуратная вырезка из более большого снимка. Незнакомку из храма Клауд узнал сразу – только здесь она была в какой-то зеленой одежде, изрядно смахивающей на полевую форму армии Кондора, в белом плаще, и на коленях девушки лежал обнаженный меч. Тот самый, отметил Клауд, что и в храме у неё был. Девушка явно не позировала – неведомый фотограф поймал момент, когда она то ли обращалась к кому-то, то ли внимательно за чем-то наблюдала – голова вполоборота, живые эмоции на лице, вскинутая рука в черной перчатке.
Рядом рукой Джесси были приписаны стихи:

...У тебя есть сорок секунд,
Увидеть меня, какая я есть –
Без когтей и клыков.
А потом только следом бежать.
Не будет вопроса, но будет ответ,
Угроза краем – паршивая стая.
Не нас выбирают – мы выбираем,
И в проклятом вое голос сгорает.
Не дотянуться и не разглядеть
Взгляд, который несет мою смерть…

Отрывок без конца и начала. А под самой фотографией – торопливо нацарапанная дата и слова «Эльфи, гора Корел».
- Эльфи, - вслух произнес Клауд – Имя знакомое…
- Ну конечно, - Марлин широко распахнула глаза – Клауд, ты не помнишь, что ли? Они ведь постоянно рассказывали! Это же она всю «Лавину» сделала! – для Марлин отцензуренные рассказы Джесси и Веджа про старую «Лавину» были чем-то сродни героическим сказкам.
- Так… подожди, Марлин, она же умерла, - Клауд пристально вгляделся в фотографию. Девушка на ней выглядела спокойной и уверенной, но при этом очень больной. Та, что он встретил в храме, на вид была куда здоровее, хотя…
- Значит, она живая, - уверенно кивнула девочка – Вон, про скольких говорили, что они умерли, а те р-раз – и живые.
Наверняка Марлин имела в виду Ценга и Руфуса, которых в доме обсуждали не раз, но у Клауда в голове закопошились зловещие мысли насчет Сефирота. Он усилием воли отмахнулся от неприятных воспоминаний.
- Давай расскажем про это Тифе, когда она вернется, - миролюбиво предложил он – Тифа больше меня знает о том, что было… раньше. Ей будет интересно.
- А давай, - Марлин забрала блокнот, помялась и, проникновенно заглянув Клауду в глаза, произнесла – Клауд, а Клауд, мы поедем на карнавал в Кальме? Это же близко…
Клауд только улыбнулся – этот карнавал которую неделю был главной темой для разговоров. Но детям хочется праздника, это понятно…
- Я очень постараюсь, чтобы мы туда попали, - заверил он.
Марлин с радостным писком бросилась ему на шею.

@темы: "Сто историй", Final Fantasy VII

---

Северная сказка

14.

Может быть, год-полтора назад ночевка в военном лагере, на походной кровати, была бы для Маргариты целым приключением, которое могло оживить и взволновать привыкшую к безмятежной дворцовой жизни девушку. Сейчас же она извинений за «несоответствующую комнату» просто не поняла. Чисто, аккуратно, есть, дверь, чтобы запереться, и кровать, чтобы упасть и заснуть – разве нужно больше?
Маргарита не просто привыкла бежать без оглядки, ночую, где придется – она, занятая своими мыслями, неудобства и тяготы пути едва замечала. Мысли была заняты прошлым, настоящим… или, как этим вечером, будущим.
Будущее пугало, скручивая внутренности в ледяной жгут. До тошноты, до головокружения страшно – ей оставаться «в тылу», а им, всем им идти вперед. Обычный бой честен, шансы не вернуться равны у обеих сторон, но здесь оружием станет не только и не столько сталь, сколько интриги и подлость… Один раз они Олафа едва не сгубили!
Не бояться за уходящих невозможно, так же, как страх свой показать. Олаф должен думать о деле, а не о её слезах. Тогда он сможет победить… тогда…
Маргарита сжала в руке маленький флакончик, сплющенный с боков, словно фляга. Прозрачная жидкость плескалась на самом дне, алатской ветропляски, добытой в Хексберг, хватило бы и на эту ночь, и, возможно, на следующую… которой не будет.
Маргарита тихо и осторожно спрятала флакон во внутренний карман висящего на гвозде плаща.
Нечего терять. Нечего ждать. Нечего бояться.
Сегодня она будет просто жить.

Насколько легки, прозрачны и невесомы северные ночи конца весны и начала лета, настолько же чернильными и непроглядными они становятся к осени. Обволакивают, застилая взгляд, пророча долгую зиму.
Свеча давно погасла, во мраке комнаты едва угадывался проем окна – ненамного светлее, там, снаружи, тьма была разбавлена огнем сторожевых костров – перевалило за полночь, но к Олафу сон не шел. Адмирал смотрел в темноту и думал о том, что последний год он только и делает, что прощается. С погибшим флотом, с друзьями и врагами, с жизнью… теперь вот – с Мари.
Они не говорили об этом, они вообще почти ничего друг другу не сказали. Олаф только заметил, что зря она пришла, слишком опасно – заметят…. «Но я уже пришла» - а дальше слова стали не нужны.
Она не просила остаться, а он не обещал вернуться. Невероятная удача, невозможное счастье – полюбить женщину, с которой можно быть честным и которая поймет, примет твою честность, как должно.
«Постараюсь выжить… ради тебя. Ради всех вас» - нежная улыбка в ответ, пушистые волосы под рукой, теплое родное дыхание на щеке. Что бы дальше ни было, этого у Олафа никто не отнимет.

У временных жильцов этого дома хватало иных забот, чем следить за дверьми. И те пользовались свободой – шуршали по полу и скрипели петлями в своё удовольствие. Правда, пока очень тихо, деликатно, но в скорости грозили разгуляться на все голоса.
Бруно, которого было почти невозможно разглядеть в полутьме тупика, молча ухмыльнулся, проводив взглядом девичью фигурку, исчезающую за дверью. Распущенные волосы, из-под теплого дорожного плаща виден подол свободного нижнего платья… Дверь прошуршала обратно и плотно закрылась.
- Личные обстоятельства, да, ваше величество?..
Не зря он, как последний дурак, торчал в этом закутке. Увидел то, что ему нужно и убедился, что всё понял правильно.
Выдавать девочку кому-то, да хоть той же Элизе? Зачем? Бруно сразу же решил, если подозрения подтвердятся, сделать вид, что ничего не заметил. Если Маргарите так по душе Кальдмеер, пусть берет своего Ледяного и едет с ним хоть в Метхенберг, хоть в Эзелхард, хоть в Хелленштайн и будет там счастлива. Фельдмаршал жену племянника жалел, как человека, и, пожалуй, симпатизировал. О такой жене можно было только мечтать, но как на кесарину он на Маргариту досадовал. Правительница Дриксен, особенно в такие времена, должна быть достойной парой мужу, а не тихоней, от которой лишнего слова не услышать!
Выдать её замуж сразу же, как овдовеет, и спровадить подальше из дворца… чтобы снова стала милой девушкой, а не безмолвным придворным украшением, о которое все спотыкаются.

* * *

…Родной замок показался Руперту нахохлившимся и сердитым, как хищная птица, подозрительно глядящая вокруг глазами-бойницами. Вот-вот распушит перья, развернет крылья и гневно заклекочет, отгоняя врага от птенцов-жителей. Но они же не враги – они свои!
Марта смотрела вперед и вверх едва ли не с испугом. Ей гнездо Фельсенбургов виделось неприступным и высокомерным, отвергающим чуждое ему создание. Нет уж! Если всё обойдется, она тут жить не будет. Руппи связал свою жизнь с морем, а жена моряка должна встречать мужа на причале, а не сидеть где-то там, неизвестно где.
Олаф к замку был равнодушен, и ему отвечали взаимностью. Адмирала беспокоило только то, что придется оставить здесь дочь. Он ещё в Хексберг решил для себя, что пора безапелляционных приказов и суровых нотаций для них с Мартой безнадежно осталась в прошлом. Поэтому вместо категорического «Нет!» спокойно спрашивал «А может, не надо?». Девочка повзрослела, научилась выбирать… пусть выбирает, теперь отец вправе лишь советовать. Марта безоглядно неслась вперед по выбранной дороге, явно желая собрать все кочки самостоятельно, но родительское сердце всегда за ребенка болит, и Олаф не мог не переживать, каково ей придется жить в герцогской семье – незваной и нежеланной.
- Добрались! – вырвался у Руперта облегченный возглас, когда подъемный мост опустился, открыв дорогу.
- Что теперь начнется… - вздохнула Марта.
- Политика и интриганство, - мрачно предрек Руппи – А ещё – мама.
- Руперт, ты прекрасно научился настаивать на своём, - Олаф тепло улыбнулся адъютанту – Такого курса и держись, не позволяй сбить себя в сторону.
- Я постараюсь! – парень просиял и под поднятую решетку въехал уже спокойно и уверенно.

Под суровым взглядом Элизы и горестно-недоумевающим – матери Руппи, Марта почувствовала себя неловко. Дорожное мужское платье и небрежно уложенные вокруг головы косы показались чем-то неуместным, неприемлемым и постыдным, но девушка сжала зубы и с вызовом расправила плечи. Не было другого выхода, а значит, стесняться и жаться к стене она не будет!
…А «железная Элиза» сдала и постарела. Она по-прежнему была сурова и горда, во взгляде – привычная сталь и уверенность, но пепельное крыло безнадежности сильно задело эту женщину. Что-то кольнуло в сердце – Марте было её, пожалуй, жаль. Проиграть и потерять почти всё, упустить в последний момент цель, к которой шла всю жизнь! У отца осталось море, звание и опыт, и надежда – нет, не вернуть, но создать заново. Теперь, когда ему открыли глаза, втолковав, что жизнь продолжается и он имеет право… на всё. А у Элизы есть только сумасбродный, своевольный внук и война.
И месть. Пожалуй, даже Руппи так не мечтает увидеть Фридриха на плахе, как его бабушка!
- Отец… матушка, - Руппи выдохнул и выпалил, словно бросаясь с головой в ледяную воду: - Позвольте вам представить мою жену.
И заставил Марту встать рядом с собой.
А ей хотелось то ли нервно засмеяться, то ли спрятаться за Руперта и подольше там, за его спиной, остаться. Во взгляде стоящей позади дочери Элизы читалось: «Ты что сотворил, болван?!». Сама Лотта молча схватилась за сердце, изобразив на лице вселенскую трагедию и готовясь, вне всяких сомнений, упасть в обморок прямо на чисто выметенные плиты внутреннего двора. Если не подхватит муж, конечно. Сам герцог… Альберт фок Фельсенбург смотрел на сына с недоумением. Перевел взгляд на храбрящуюся Марту.
- Добро пожаловать, дитя моё, - герцог шагнул вперед, отечески поцеловал новую родственницу в лоб и вопросительно посмотрел ей за спину, на Кальдмеера. Марта, конечно, не могла видеть, как её отец пожал плечами: «Да, решили всё сами и без меня» - но заметила, как в глазах Альберта засветилось насмешливое понимание.

* * *

Город уютно устроился среди поросших лесом холмов, на берегу быстрой веселой речки. Перекинутые над каменистым руслом мосты выгибали спины, как потягивающиеся кошки, дома окраин взбирались на пологие склоны, а вокруг раскинулись ухоженные сады.
Мило, мирно и тепло, только Маргарита, дожидающаяся решения Мартина Файермана в добротной, но не роскошной гостинице, всё равно чувствовала себя несчастной. Виной были только что закончившиеся лунные дни – мало того, что в дороге это невеликая радость, к общему мерзкому самочувствию добавлялась обида на судьбу. Ей не хотелось думать, что упущенный шанс был – последним… слишком страшно, но шанс был упущен, и ей хотелось съежиться и поплакать. Это было бы несправедливо, Маргарита крепилась, спокойно улыбаясь скромному эскорту и не выказывая недовольства.
- Госпожа Вайсфедер, - капитан Роткопф, которому Бруно традиционно доверял сопровождение важных персон, коротко поклонился – К вам мастер Файерман.
- Уже?! – Маргарита порывисто поднялась – Я… да, конечно, пусть войдет.
Капитан понимающе кивнул и вышел. Он, единственный, знал, кого им на самом деле пришлось провождать в безопасное место. Капитан всегда был серьезен, собран и едва ли не хмур, но, каждый раз, когда приходилось обращаться к Маргарите по выдуманной фамилии, в глазах Роткопфа начинали плясать солнечные лукавинки.

Мнению Руперта и, тем более, Олафа Маргарита вполне доверяла, но всё равно волновалась. Ей было стыдно перед незнакомым пожилым человеком, которому на голову свалилось эдакое чучело, о котором надо позаботиться. Мастер Мартин?.. Ей представлялся сухонький, солидный старичок, с оценивающим прищуром и сдержанными манерами. Таким – или почти таким – был флавионский придворный ювелир, мастер с, во всех смыслах, золотыми руками. Цену себе золотых дел мастер знал и мог перечить хоть самому герцогу. Зато сотворенные им украшения заставляли завистливо ахать даже надменных эйнрехтских дам.
…Шаги на лестнице ничем не напоминал легкую поступь старого Николаса. Эта тяжелая походка принадлежала человеку, не только непоколебимо уверенному в себе, но и грузному.
Дверь широко распахнулась, впустив в комнату главу знаменитой семьи Файерманов. Пусть мастер был стар, но крепок, солиден и весел. Седой, румяный. Довольный собой и окружающим миром, он осмотрел Маргариту так придирчиво, что ей захотелось не то сделать реверанс, не то вовсе вытянуться в струнку, как офицеру перед командующим. Да, этот человек не даст в обиду того, кого приютит в своё доме.
- Это за тебя, что ли, Олаф просил? – радостно проревел удовлетворенный увиденным оружейник.
- Д-да, - с запинкой подтвердила Маргарита – Господин Файерман.
- Деточка, для тебя просто мастер Мартин, - старик деловито огляделся и скомандовал: - Собирайся, к нам переезжаешь.
Как всё просто и быстро! Правду сказать, всё лето мотающейся туда-сюда-обратно через границу девушке и собирать было, считай, что нечего.
- Мне не нужно много времени, - Маргарита улыбнулась, преодолевая робость – Я готова, нужно только перенести всё вниз.
- Молодец, - громогласно одобрил Мартин – Для жены офицера – самое то, быстро собралась и быстро поехала за мужем, а не как наши клуши, в гнезде сидеть!
- Я пока не… - робко попыталась возразить девушка.
- Ну, так будешь, - отмахнулся Мартин и рявкнул уже куда-то за дверь – Ей, кто там! А ну помогай!

* * *

- Свободна, - бросила Гудрун с царственной небрежностью – Понадобишься – позову.
Дежурная сиделка присела в книксене и мышкой шмыгнула за дверь. Так же быстро, бесшумно и незаметно. Принцесса присела на освободившееся место у кровати отца, об ушедшей женщине она не думала. А что думать? Дело она своё делает, и делает хорошо, на все вопросы отвечает, потупив глаза: «Его величество желает говорить только с дочерью» - а больше от неё ничего не нужно.
Желающих узнать, о чем думает его величество, с каждым днем всё больше… Гудрун вздохнула, грустно взглянув на лежащего с закрытыми глазами отца: оплывший, отяжелевший, дышит тяжело, с пугающими хрипами – как же он не похож на того грозного кесаря, которым его помнят! Пока ещё его таким помнят, и хорошо, что не видят, во что Готфрид превратился. Ей, принцессе, было бы больно и стыдно за отца, не смотря на обиды последних лет.
Им пока удаётся скрывать от окружающих истинное положение дел, но надолго ли? У Гудрун едва слёзы на глаза не навернулись – ну почему, почему отец так не любит и совсем не ценит Фридриха?! Если бы они помирились, если бы отец увидел и понял, кто на самом деле достоин стать его наследником, как бы всё было хорошо! Помириться… вряд ли уже получится, врач говорит, что Готфрид не встанет. Почему всё так глупо получилось?!
- Прости, отец, - принцесса быстро вытирает глаза – Ты бы запретил, я знаю, но я люблю Фридриха и иначе не могу…
А ведь было же когда-то… словно в прошлой жизни… Гудрун помнит и подарки, которые отец всегда приносил «своей маленькой принцессе» сам. И поездки к морю, капитан фрегата ворчал, что женщина на корабле – это к беде, а отец смеялся и говорил, что она ещё совсем маленькая, ей-то можно. И как она плакала в его плечо, когда умерла мама… Для Гудрун её мать и её тезка навсегда осталась просто «мамой». А отец тогда молча вздыхал, не умея утешать, и гладил дочь по голове. Куда всё это ушло? Когда изменилось?.. Когда в Эйнрехт приехала её будущая мачеха – невзрачная тихая девица с несчастными глазами, младше падчерицы на девять лет – они уже были почти чужими людьми, хотя, конечно, совсем худо стало перед войной.
Но… но Фридрих отца окончательно невзлюбил именно тогда. Гудрун напрасно уговаривала его не злиться, ведь, скорее всего, это попытка от отчаяния и ничего не выйдет. Хотя, конечно, он был прав – к чему пытаться заводить наследника, когда уже есть ОН! Достаточно только недвусмысленно высказать «великим баронам» своё желание следующим видеть на троне именно этого племянника. А Штарквинды вполне могли бы удовлетворять свои аппетиты придворными должностями, и не пытаться отобрать у Фридриха трон! Что за глупость придумали предки, в других странах племянник по мужской линии может спокойно и законно унаследовать за дядей.
Задумавшаяся принцесса рассеянно разглядывала кружева на рукаве, и на отца не глядела. Скоро ей вызывать сиделку, выходить, говорить придворным заранее приготовленные слова… соответствующее лицо делать не нужно, ей и так грустно.
Неожиданный и неуместный звук – словно ветка сухая ломалась – заставил её вздрогнуть и завертеть головой. Что это?!
- Отец!
Готфрид, широко раскрыв один глаз – второе веко ему явно не подчинялось – пытался приподняться. Бессмысленно шарящий взгляд остановился на дочери, в нем промелькнуло узнавание…
- Отец!.. – Гудрун подхватилась с кресла, бросаясь к кесарю, пытаясь ему помочь.
Сейчас она не думала ни о чем. Ни о том, что не может помочь, ни о том, чем ей и Фридриху случившееся грозит… Готфрид, так же неожиданно, как очнулся, обмяк в руках обнимающей его дочери. Гудрун не удержала ставшее неимоверно тяжелым тело, кесарь опустился на подушки, опрокинув не удержавшуюся на ногах принцессу…

…Вбежавшие на крик Гудрун сиделка и охранник увидели, как её высочество взахлеб, не стесняясь вошедших – да, пожалуй, не замечая их – рыдает на груди отца.
Руки кесаря были ещё теплыми, но сердце уже остановилось.

* * *

На серебристо-сером шелке были намечены контуры окна, вазы и цветов в ней – а морской пасмурный горизонт и возвращающийся под всеми парусами корабль были уже закончены. Маргарита старательно закрепила ярко-желтую нитку – вот и контуры рассыпанных по подоконнику листьев готовы, можно вышивать их…
Такие же листья лежали на её подоконнике. Последняя улыбка лета дарила ласковое тепло, можно было открыть окно навстречу горьковатому ветру, а поредевшая золотая крона старого клена пронизана солнечными лучами и, кажется, мерцает собственным светом. Здесь было так спокойно и бестревожно, так легко было забыть обо всем! Забыть, чтобы просто жить и ждать, когда за ней приедет Олаф. Дворец, интриги, убийства, погони, море и чужая земля казались то ли сном, то ли сюжетом нелепой книги, словно не с ней это было.
Но это – было, и от него никуда не уйти. Но это – продолжается, и, стоит вспомнить, как спокойствие в душе съеживаться и рассыпаться, как опавшие листья, схваченные заморозками.
- Маргарита, - вошедшая Барбара осторожно дотрагивается до её плеча – Тебя мастер Мартин зовет…

…Грустная задумчивость в глазах гостьи тут же сменяется тревогой.
- Что-то случилось? – она стремительно откладывает вышивание и встает, сжимая пальцы.
- Он ничего мне не сказал, но вряд ли что-то непоправимое. Лучше поспеши.
- Спасибо, - она бледно улыбается и быстро идет к двери. Почти бежит…
Барбара покачала головой, подняла вышивание и аккуратно сложила свободные, не заправленные под пальцы концы подрубленной ткани. Надо убрать в корзину, что ему тут валяться…
Цветы, осенние листья и море. Олафа ждет. Не страдает напоказ, даже старается первой о нём не заговаривать, но ожидания её только слепой не заметит. Повезло адмиралу, ведь Барбара уже решила, что Олаф так и останется до смерти одиноким. Посватайся к ней в своё время не младший, а старший из братьев, Барбара пошла бы за него и не задумалась. Сколько раз она досадовала на пустоголовых аристократок, не замечающих сокровище прямо перед носом! Эта досада и злость, наверное, были порождением старательно скрываемой симпатии. А брат Олафа на свете не зажился… Были вдовство и второй брак – уже не по указке родителей, а по своему выбору, родились дети, жизнь вошла в привычную колею. Олаф остался добрым другом и братом первого мужа, который не забывал смешную девчонку-соседку с тугими косичками, которая выросла в степенную женщину.
А теперь им приходится прятать его невесту… «Я намерен обвенчаться, как только появится возможность» - вспомнилось Барбаре письмо. Мастер Мартин очень проникновенно объяснил, что будет, если они проговорятся, кого прячут на самом деле – и объявил, что для соседей Маргарита будет родственницей Барбары из Эзелхарда. Молодой вдовой. К тому же больной, которой посоветовали сменить обстановку и воздух с застоявшегося городского на здоровый, сельский, и поэтому она сидит в комнате, дышит воздухом из открытого окна и не показывается гостям.
В общем-то, Маргарита никому проблем не доставляла, не стремясь показываться на людях и вообще выходить из комнаты без нужды. А Барбаре было смешно – услышал, наконец, Создатель её гневные мысли, потому что Олаф нашел себе всё-таки девочку-аристократку. Конечно, Маргарита была приветлива и не заносчива, но этих, высокородных, сразу видно… Только перед Мартином она стесняется, как ребенок. Ну, да старый мастер кого угодно в трепет повергнет.

- Ну что? Половина Совета у вас в кармане! Наш лис из норы нос показал, - Мартин расхохотался – Если уж этот хитрец поддержал, точно не проиграют!
- Да, маркиз осторожен, - Маргарита кивнула, кому, как не ей, знать, кто в Дриксен оспаривал прозвище Адгемара Кагетского и почему. А, впрочем, для мастера Мартина и многих простых людей «лис» был один. Что им далекая Кагета… - Его трудно уговорить на авантюры.
- Ему свою шкуру сохранить охота, а Фридрих её с удовольствием сдерет на свои нужды, - фыркнул старик – Казна, говорят, изрядно из-за войны опустела, а тут ещё купцы в море носа не кажут.
- Да, встречаться с Альмейдой никому не хочется, - беглянка вспомнила свою собственную встречу и поежилась – Спасибо, мастер Мартин… это правда хорошие новости.
- Да это не все… - мастер вздохнул, нахмурился – скоро самое плохое начнется. Кесарь-то наш… скончался. Фридрих как в корону вцепится, попробуй выцарапай…
- Кесарь умер?!
- Да, вечером у нас в храме заупокойную будут служить. Девочка, с тобой что?!
- Ничего, - опустила голову Маргарита – Уже ничего.

Ложь о вдовстве стала правдой. И она не могла сказать, что чувствует – горечь, облечение или грусть. Или – страх?
Всё закончилось. Всё началось.

* * *

- …Папа, ты на меня очень сердишься?
- За что?.. – Олаф растерялся. Сердиться на Марту, которая и так была на пределе, было преступлением. Он понимал, что девочке приходится как бы не хуже всех, и, даже рассерди его Марта, постарался бы не подать вида и как-нибудь замять.
- За всё, - она угрюмо смотрит на сцепленные руки.
В окрестностях замка облетели все лиственные деревья, только знаменитые фельсенбургские ёлки радуют взгляд зеленью. Это летом они кажутся мрачными и угрюмыми по сравнению с веселыми рощицами и ухоженными садами, осенью еловые леса обретают величие. А зимой прячутся под снежными шапками, опуская ветки до самой земли, но до зимы далеко… и, судя по всему, встречать её Олаф будет не здесь.
И хорошо, что не здесь, слишком тяжело.
А в замковом саду тепло и тихо. Ветер сюда не залетает, и деревья ещё не расстались с пёстрыми осенними украшениями. Листья облетают тихо и величаво, с дорожек их старательно сметают слуги, но у стволов оставляют лежать – до весенней уборки, ради тепла.
- Марта… с чего ты взяла, что я рассердился?
- Ты… ты, как приехали, такой… всегда… даже с нами…
- Марта! – Олаф, не зная, хочется ему смеяться или плакать, притягивает дочь к себе – Дитя ты глупое… Ты думаешь, мне зря прозвище дали?
- Но дома ты не такой! – она с облегченным вздохом кладет голову отцу на плечо.
Надо же, как вытянулась с прошлой осени… Что говорить – есть, в кого, и сам Олаф роста не маленького, и Матильда ему не уступала. В родителей девочка удалась…
- Дома, это… дома, - адмирал задумчиво погладил дочь по плечу – Здесь не так-то просто снять маску…
Говорить ей или нет? Нужно ли это? Говорить. Раз уж девочка выбрала эту дорогу – ей пригодится, а учиться сейчас самое время.
- Есть люди, время и места, когда защиту снимать нельзя. Надо держаться, не показывать, что ты тоже живой и тебе бывает больно, потому что туда, где болит, и будут бить. Иногда – не нарочно, чаще – с расчетом… Приходится постоянно держать себя в руках, понимаешь?
- Понимаю… - Марта поднимает голову, а глаза у неё большие и отчаянные – Но я же не этого хотела! Титул, состояние… кому это надо, мне Руппи был нужен, я ему помочь хотела, а получается, что только мешаю!
- Я думаю, он с тобой не согласится, - Олаф улыбнулся, по-настоящему, не для вида, и кивнул на появившегося из-за можжевеловых кустов Руперта – Сама спроси.
- О чем? – Руппи был взъерошен и зол, впрочем, мальчику хотелось кусаться с тех пор, как они приехали в замок. Хвала Создателю, при семье и посторонних он держал себя в руках. Олаф присмотрелся внимательней и понял, что, кажется, настроение будущего кесаря изменилось, на губах Руперта то и дело появлялась нехорошая улыбка, а в глазах светилась волчья радость.
Что-то случилось… адмирал сжал ладонь, лежащую на плече Марты – он догадывался, что.

…Как же было стыдно Руппи теперь, когда он вспоминал, как злился на Олафа на борту «Звезды веры». Злился, не понимал, обижался… дурак последний! И понял свою глупость лишь тогда, когда сам оказался загнанным в тот же угол. Противно? Не хочется? Кажется, что всё неправильно? А куда деваться, если – надо!
Руперт бесился, лез на первую попавшуюся стену, но – «надо!» - поэтому приходилось загонять злость куда поглубже, и разговаривать, убеждать, договариваться, готовиться выступить открыто. Каждый день. Каждый час. То под чутким руководством бабушки, то – самому. А ещё терпеть, глядя на дрожащие мамины губы (не простила… и не простит!), терпеть осуждающие взгляды и неодобрение, терпеть – и гнуть свою линию. Иначе потом вздохнуть не дадут – подомнут, сожрут и костей не выплюнут. А он, Руперт, теперь не имеет права дать себя съесть!
Но всё это меркло перед мыслью о то, каково тут адмиралу приходится. Каково это – быть на одной стороне с людьми, которые добровольно отдали тебя на суд и казнь, не вступились, зная, что ты невиновен? Он пытался объяснить как-то, что понимает, извиниться… Олаф грустно улыбнулся и оборвал все объяснения одной-единственной фразой: «Руппи, ты всегда был рядом, когда мне это было нужно, неужели думаешь, что я тебя одного брошу?». Руперт тогда покраснел и пробормотал одно только «спасибо», потому что возразить было нечего – без поддержки Олафа было бы совсем плохо.
Интересно, понимает ли кто-то… Руппи иногда казалось, что понимает отец, хотя ему это не нравится. Тут же начинал сомневаться, может быть, герцогу это просто – не нравится, и ничего он не понимает, но подойти и спросить? Нет уж, да и глупо. Хорошо хоть бабушка пытается развернуть всё в свою – а, теперь уже в его! – пользу и для этого Олаф ей нужен.
Кто бы сомневался, что герцогиня Элиза найдет выход из любого положения…
Но хорошо, что эта мерзость заканчивается! Правда, впереди – кто знает, может быть и что-то худшее, но там будет какое-то движение, жизнь, дорога вперед, а не плен в засыпающем среди осенних лесов замке.
- О чем спросить? – уточнил он.
Марта жмется к отцу, неудивительно, мама и младшие ей не слишком рады. Мама особенно… Ужасно не хочется её оставлять здесь, но тащить Марту за собой ни в коем случае нельзя. Она может всё вынести, она всё сможет и поддержит, но одно дело – честная буря, а другое – столичная грязь и междоусобица. Хватит, она этого уже нахлебалась! И, если Руперту не удастся отвертеться, ещё нахлебается.
- О том, мешает ли тебе моя дочь, - с еле заметной усмешкой пояснил адмирал, потому что Марта молчала, насупившись.
- Вот ещё! – вскинулся Руппи – Марта, не выдумывай глупостей, я без тебя давно бы взбесился, среди этих…
- Среди «этих» сбеситься недолго, - улыбнулась повеселевшая девушка – Руппи, что случилось?
Руперт взлохматил волосы, поморщился и бросил, как камень в волну:
- Кесарь умер, - и прищурился хищно – Теперь Фридрих будет лезть на трон, а наша задача – его туда не пустить.
- Так я и думал, - склонил голову Олаф.

…Он отдал своей стране и морю большую часть жизни. И вершиной, олицетворением этой службы, этой верности, был кесарь Готфрид. Сначала – чем-то почти ненастоящим. Молодому фёнриху, незнатному лейтенанту капитан кажется куда более значимым, потому что кесарь – это далеко, а капитан – вот он. Чем выше поднимался Олаф Кальдмеер, тем ближе становился тот, кому он служил, пока, наконец, вице-адмирала не пригласили в Эйнрехт. Кесарю было очень любопытно увидеть того «оружейника», который успел шаутбенахтом принести Дриксен не одну победу.
Кесарь из символа стал человеком.
С этим человеком хотелось спорить и не соглашаться, но прошитый в костях Устав не давал, этот человек был ошеломляюще живым и настоящим, в конце концов, Олаф у этого человека умудрился жену увести! Заметив это, наверное, самым последним.
Что в нём осталось от восторженного, целеустремленного мальчишки, который впервые ступил на палубу? Осталось ли хоть что-то? Прошлое тихо отошло и медленно растаяло в тумане. Вот теперь – совсем растаяло, последний веревочный мостик через пропасть оборвался, печально взмахнув обрезанными канатами. В настоящем было сумеречно и промозгло, в будущем ждала кровь и смута, но отчаяние и муторное ощущение ненужности Олафа всё-таки отпустили. Оказалось, что четверо людей, которым твоя жизнь нужна – это очень, очень много. Тем более что за одним из этих людей тенью вставала вся Дриксен.
Готфрид стал из символа – человеком, а Руперту придется стать из человека - символом. Впрочем, Олаф подозревал, что тут будет бессилен любой Устав и любая муштра – слишком родным стал этот мальчишка, и, на какую бы вершину его ни забросила судьба, для Олафа он останется просто Руппи.

@темы: Отблески Этерны

---

Северная сказка

13.

Время не может развернуться и пойти обратно, прошлое невозвратимо, когда к горю, когда – на счастье. Но Руппи казалось, что невозможное случилось, и он рухнул сквозь истершуюся ткань времени обратно, в свою самую страшную осень. Понимание невосполнимой потери, поселившееся в душе после разговора с регентом, расшевелило старые раны, но это можно было бы пережить, если бы не Олаф.
Всё было так хорошо... и вот теперь…
- Это я, я виновата! Из-за меня…
Маргарита всхлипнула и замолчала, съежившись в кресле. Съежившаяся девушка, забравшаяся с ногами на оббитого гобеленовой тканью мебельного монстра, была похожа не на кесарину, а на испуганного ребенка, чему растрепавшаяся коса и скромное домашнее платье только способствовали.
- Причем здесь вы? – не понял Руппи.
Он сидел на диванчике в стороне и бездумно гладил Марту по волосам и спине. Та вообще замерла и сидела под его рукой тихо-тихо, как мышка. Руперту только и оставалось, что брать с неё пример, потому что помогать врачу при ранении он бы взялся. Но это была не рана, а совершенно непонятная лихорадка, привязавшаяся к Олафу сразу же после того, как они увидели эту… Башню.
Герцогский врач, хмурый и солидный, адмирала осмотрел и даже какие-то общие рекомендации выдал… настолько общие, что это они могли сделать и без подсказки. А Руперт услышал, как врач пожал плечами и вполголоса сказал Вальдесу, что «нужно ждать, он либо выберется, либо нет». Бешеный зубами скрипнул, но сдержался и промолчал. И они остались – ждать. У постели Ледяного, все четверо.
- Если бы он не пытался прогнать выходца…
- Успокойтесь, выходец и порез тут ни при чем, - Бешеный поднял глаза, он был непривычно мрачен и угрюм, – Рана открылась бы, даже если бы её не было.
Вальдес устроился на табуретке прямо у постели больного Кальдмеера, и смотрел на него внимательно, пристально… так, словно что-то понимал и чего-то ждал. Руппи порывался спросить – чего, но каждый раз останавливался.
Интересно, он сейчас правду сказал или Маргариту успокоить пытался? Руппи и сам бы успокаивал, если бы мог… но ничего ободряющего в голову не приходило. Лейтенант узнал достаточно, чтобы перестать недоумевать насчет выбора Ледяного и даже зауважать свою кесарину, но сейчас она выглядела жалко. Эта девочка смогла сказать «нет» Фридриху, смогла вывести Марту из дворца и сбежать сама, смогла даже убить. Более того, смогла отпустить любимого человека на смерть, поняв, какой ценой он не будет выкупать свою жизнь никогда и ни за что. Она смогла выдержать всё, кроме своей вины перед Олафом, и не столь уже важно, настоящей та была или придуманной.
Вальдес это тоже понимал, судя по всему. Он поднялся, на ходу подхватив свернутый шерстяной плед (укрытому теплым одеялом Олафу он был не нужен), и бережно накрыл сжавшуюся в комочек девушку.
- Спите, - спокойно и властно сказал Ротгер – Вам сказали беречься – вот и берегитесь, вряд ли он, - Бешеный бросил через плечо встревоженный взгляд на то ли спящего, то ли бредящего Олафа – Будет рад вас видеть в таком состоянии, когда очнется.
Маргарита ничего не ответила, натянула плед до самого носа и обреченно закрыла глаза. Вальдес вопросительно приподнял бровь, обернувшись к Руперту. Тот переглянулся с Мартой, поднял на вице-адмирала сумрачный взгляд и отрицательно покачал головой. Они останутся здесь…

* * *

…Почему замок Ноймариненов словно вымер? Куда все подевались?
Олаф брел по коридорам, переходам, заглядывал в попадающиеся комнаты и ничего не понимал. Ладно, полночь на дворе, люди спят, но где караулы?! Безопасностью Ноймарские Волки даже в собственном логове не пренебрегали.
Никого. Ничего. Тишина, ночь, снег за окнами, недобрые колючие звезды… почему зима? И какая это зима? Кальдмееру то казалось, что прошлая, и возвращение в Дриксен, суд, море – лишь сон, приснившийся из-за пророчеств Бешеного. То, наоборот, начинало мерещиться, что Излом закончился, и вместе с ним сгинули все люди Золотых Земель, а он – последний уцелевший, и бродит неприкаянным призраком, дожидаясь своей участи.
«Кто-нибудь… хоть кто-нибудь, покажитесь!» - безнадежно вертелось в голове.
Сейчас Олаф был бы рад не то, что герцогу или барону Райнштайнеру, даже Альмейде. Главное, живой человек!

Очередной коридор привел его к смутно знакомым дверям – высоким, двустворчатым, покрытым затейливой резьбой, в которой родные северные травы и звери переплетались с какими-то чужими южными закорючками. Олаф, поколебавшись, дернул дверное кольцо, и дверь неожиданно легко для такой махины подалась под рукой. За ней явно какой-то зал; адмирал потянул створку на себя, в смутной надежде хоть там найти кого-то или что-то, что объяснит происходящее.
Зря… Зал бы пуст и гулок. Эхо шагов отражалось от высоких сводов, когда Олаф медленно прошел к возвышению, на котором стоял герцогский стол. Ледяной узнал это место – здесь собирались ля пира лишь по большим общим праздникам, в обычное время парадный зал стоял пустым и холодным, но любопытных туда пускали. Он сюда попал лишь однажды, как раз прошлой зимой, когда сдружившийся с Рупертом Арно Савиньяк потащил нового приятеля посмотреть на знаменитый щит Манлия. Олаф тогда захотел отвлечься от грызущих разум и душу мыслей, и пошел с мальчишками вместе. Савиньяк был не слишком-то доволен, зато Руппи так радовался…
…Щит был единственным, что здесь не изменилось. Щит да, пожалуй, сами стены. В остальном зал был похож на старинную гравюру, изображающую времена переселения варитов и (куда деваться) агмов в Золотые Земли. Откуда что взялось? Ведь Ноймаринены – не Окделлы, за старину сверх необходимого не цеплялись и оставляли только то, что необходимо и хорошо служит. Это не Надор, где всё, как при…
…Какой Надор?! Кальдмеер потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Про эту талигойскую провинцию он если и думал, то в свете неудачного похода Фридриха, не сумевшего Надор захватить, про замок же вообще не вспоминал. Олаф и про трагедию-то узнал, лишь второй раз в Талиг попав… Так почему ему в голову приходят сравнения живого, дышащего силой замка Ноймар с никогда не виденными обветшавшими стенами, выстывшими комнатами и выцветшими гобеленами на стенах? Почему мерещится тень обреченности в поднявшейся за окнами метели? Откуда он знает, что там было именно ТАК?..
Черный пёс, ещё не ставший волком, строго смотрел на Олафа с висящего на стене щита. Адмирал сморгнул – взгляд показался ему слишком живым, да и само изображение казалось чересчур совершенным даже для гальтарских времен.
И почему-то совсем не удивило, когда пёс шевельнул ушами, чихнул и плавным движением выпрыгнул наружу. Щит висел высоко, но оживший рисунок это не смутило – огромный зверь плавно приземлился на пол, отряхнулся и деловито потрусил навстречу растерявшемуся человеку. Олаф замер. Он ещё помнил горных волкодавов родного Эзелхарда, и то, на что были способны эти зверюги. В своё время он не боялся – благородные, прекрасно выдрессированные псы относились к детям снисходительно-покровительственно, как к бестолковым и беззащитным щенкам, но теперь он был взрослым, он был чужаком, а те волкодавы рядом с манлиевым псом показались бы щенками-заморышами.
В рукав ткнулся черный кожаный нос. Олаф приготовился к тому, что его сейчас будут есть без хлеба и соли, но черная псина с желто-золотистым подпалом неожиданно тихо и тонко заскулила, принявшись охаживать себя хвостом по бокам. Так, словно встретила давно и, казалось, безнадежно потерянного обожаемого хозяина, который щенка размером с рукавичку выкармливал и выхаживал.
Ещё больше растерявшийся Олаф потрепал пса за ушами, в ответ его едва не опрокинули, любовно потеревшись боком. Вот тебе, адмирал, живая душа, встретить которую ты так мечтал в опустевшем замке. Что теперь делать?
Пёс на этот счет сомнений не ведал. Высказав Кальдмееру свою собачью любовь, он немыслимо бережно и аккуратно взял его зубами за руку (горячее дыхание казалось более крепким и материальным, чем этот захват) и потащил в сторону, к одной из стен. Олаф послушно шел, куда его вели, что ещё ему оставалось делать.
В стене оказалась маленькая дверь. Пёс, выпустив руку, принялся сосредоточенно скрести её когтями.
- Туда, говоришь? – задумчиво протянул Олаф. Он не помнил, была ли эта дверь раньше, - Что ж, пойдем.

…Там не было ни зимы, ни снега. В полыхающее закатное небо упиралась Башня, и солнце подстреленной птицей бессильно лежало на её вершине, а вокруг, насколько глаз хватало – завалы, груды, лабиринты камней…
- Шварцготвотрум!
Если бы здесь было море! Он знал бы, что и как делать! Но не среди ненадежных, осыпающихся, качающихся под ногами глыб, облитых небесной кровью. Тверды и незыблемы, как же, как же…
А пёс уже перелетел через порог – мощное тело взвилось слитным, бесшумным движением – и оказался на неком подобии тропинки. Обернулся, подняв уши. Олаф и сам чувствовал, что надо идти вперед, туда, к Башне, и… и будь, что будет. Он всегда делал то, что полагал своим долгом, хоть бы оно и грозило ему гибелью. А Башня звала его ещё на стене, и… уж не её ли видел Руппи в бреду, когда говорил про маяк?
Черные птицы взлетели с верхней площадки, закружившись в кровавом небе. Олаф усмехнулся, вспомнив выбранный герб, и шагнул вперед.

* * *

…В комнате было темно и тепло. Пожалуй, даже жарко. Олаф недоуменно поморщился, приподнялся на локте, отбросив тяжелое, давящее на грудь одеяло. Адмирал чувствовал себя разбитым и уставшим, как после тяжелой болезни. Волосы противно слиплись от пота, но лихорадки он не чувствовал.
- Наконец-то…
Олаф повернулся на шепот. На табурете рядом с кроватью сидел нахохлившийся Ротгер, похожий на сердитую хищную птицу. Единственная свеча на прикроватном столике не позволяла разглядеть, есть ли в комнате кто-то ещё.
- Я долго пролежал? – хрипло ответил Олаф.
- Ночь. Скоро светать начнет, - Ротгер дотянулся до кувшина с водой, налил полный стакан (явно медицинский, значит, его лекарствами отпаивали) и протянул больному. Олаф с благодарностью принял, отметив, что рука у него еле заметно дрожит.
- Что случилось? – он продолжил расспросы, только выпив всё до капли. Жажда мучила такая, словно Олаф, в самом деле, прыгал по каменной пустыне.
- Врачи в недоумении, - Бешеный невесело ухмыльнулся – Мы ушли со стены, у тебя началась лихорадка… сейчас закончилась.
- Так же, как и началась, - закончил Олаф – Внезапно, - и устало откинулся на подушки. Над головой еле заметно покачивалась под сквозняком кисть завязок поднятого полога. Ротгер вертел в руках отобранный стакан и молчал. Из темноты доносилось чужое сонное дыхание – кто-то стерег Ледяного вместе с Вальдесом…
- Что ты видел? – наконец, нарушил тишину Ротгер.
- Пустой Ноймар, камни и Башню. И… пса со щита.
- Через камни к ней шел? – с едва заметной лукавинкой улыбнулся талигоец.
- Через камни, - подтвердил Ледяной, – Вместе с собакой. Ротгер, а ТЫ туда через что добирался?
…На брудершафт с ним выпить, что ли? Хотя бы ради приличия, на «ты» они перешли как-то совсем незаметно…
- Ну-у…
- Ротгер, не увиливай.
- Уговорил, не увиливаю, - сдался Бешеный – Через ветер. Только до меня ни псы, ни птички не снизошли, гулял в гордом одиночестве.
- А я не добрался…
- Ничего, я тоже туда не с первого раза попал, - утешил Вальдес – Ещё доберешься, брат-эорий, - и ухмыльнулся, как обычно, беззаботно и чуточку безумно.

* * *

- Теньент Савиньяк!
Физиономия дежурного дрикса была столь торжественной и многозначительной, что Арно невольно подобрался, ожидая… кошки знают, чего.
- Вас ждет фельдмаршал.
Савиньяк выдохнул сквозь зубы. Отточенному жесту, когда он коротко склонил голову, обзавидовались бы все придворные:
- Я готов.
Ко всему, что бы ни собирались ему собираются сказать. Ко всему, что бы ни захотели с ним сделать. Глупец, зимой он думал, что понимает Руперта! Руперта, запертого на берегу, вдали от моря, Руперта, вынужденного сидеть, сложа руки, когда его страна воюет… Он начал понимать Фельсенбурга только теперь, оказавшись в той же шкуре. Хотя тому было проще, наверное, у пленного лейтенанта был раненый адмирал на руках и месть, а у Арно только он сам – без единой царапины – и мысли. Бесконечные, выматывающие мысли.

…Девушки, как одна, заглядывались на белокурого и черноглазого теньента. Сам Арно так гордился, что похож на отца – и делал всё, чтобы походить на Арно-старшего не только внешне – он представить себе не мог, что когда-нибудь проклянет судьбу за своё лицо. Даже пожелай он скрыть своё имя, его, отмытого от грязи и крови, опознали в два счета. Нет, ничего плохого с Арно не сделали. Наоборот, его, отделив от прочих пленных, окружили эдаким бдительным почетом, а фельдмаршал вообще селил рядом с собой, где бы они ни оказывались. Арно фыркал – понятное дело, нужно, чтобы такой ценный пленник никуда не сбежал и на всякий случай был на глазах.
Кляча несусветная! Как неладно всё обернулось! Так подставить братьев, которым мечтал стать помощником и достойной сменой…
А, впрочем, предложи ему кто-то выбор, Арно поступил бы так же.
- Я понимаю, что, повернись всё по-другому, вполне мог бы быть вами убит, - Нильс улыбается, он оказался славным парнем, не хуже Руперта – Но тонуть в грязи, это… мерзко. Вы не представляете, как я вам благодарен… - Арно угрюмо смотрит из-под распушившейся после мытья челки, и дрикс добавляет – Конечно, на войне жизнь может стать очень короткой, но благодарность не должна быть короче жизни. Я могу что-то для вас сделать?
Арно покачал головой и отказался – всё, что армия на марше могла обеспечить ценному пленнику, ему уже обеспечили, а бежать ему Нильс уж точно бы не помог.

- Садитесь, виконт.
Арно коротко поклонился и сел, выжидающе глядя на дриксенского фельдмаршала. Бруно не ходил из угла в угол, как Ноймаринен, не грыз в задумчивости яблоки, как маршал фок Варзов, но чем-то напоминал обоих. Полуседой – а когда-то был светловолосым – с отяжелевшими, но по-прежнему приятными чертами лица, совершенно непохожий на талигойцев… Арно не знал, не мог видеть, каким был фельдмаршал, когда за его спиной была сильная страна и племянник-кесарь, а теперь груз многих лет и неподъемной ответственности сближал врагов неуловимо, но несомненно.
Савиньяк помнил, как ему сообщили о смерти старого маршала. Бруно и сообщил, лично. Лишь потом Арно задумался о том, что теперь маршал Запада – спешащий с резервами Эмиль, а тогда почему-то думалось о том, что, вывернись всё наизнанку – стал бы Вольфганг ТАК говорить о смерти «любимого врага»? Стал бы сожалеть? Наверное, стал бы…
- Я уже говорил, что собираюсь договариваться о вашем возвращении на родину…
- Я помню, господин фельдмаршал, - у Арно пересохло в горле.
Если Эмиля будут шантажировать его жизнью, он… он не согласится! Он не должен, не имеет права соглашаться! Талиг важнее, чем он, чем совесть братьев, чем… чем даже мамино горе. Если Арно это понимает, Эмиль тем более поймет…
- Можете радоваться, - фельдмаршал неожиданно улыбнулся очень по-человечески и по-доброму – Скоро вернетесь.

Младший Савиньяк молча сверкал фамильными очами – переваривал новость. А фельдмаршалу и принцу, которому в самом скором и печальном времени грозило оказаться главой фамилии, было грустно и смешно. Мальчишка был сообразительным и незлым, но молодость есть молодость. Какой юноша не мечтает героически сложить голову на алтарь высокого служения? Стране, возлюбленной, командиру…
Надо думать, от мечтаний о героической гибели в бою (если таковые вообще были) его смерть отца и война успешно отучили. Ну, а с гордым молчанием в плену его Бруно лично разочарует. Что может знать теньент, спасшийся от смерча, такого, чего он, фельдмаршал, уже не знает?.. Всё либо устарело, либо безнадежно утратило важность.
Талигу нужно перемирие и тишина на границе? Талиг это получит. Не потому, что в Дриксен исполнились благодати, а потому, что они оказались в равном положении, и не сказать, кому хуже. Смута в Олларии закончилась – в Эйнрехте же только начинается.
- Могу я узнать, на каких условиях?
Умница, о правильных вещах задумался.
- Конечно, в этом нет секрета. Мой внучатый племянник умудрился очередной раз оказаться, скажем так, в гостях у вице-адмирала Вальдеса. Впрочем, спрячься он туда, куда собирался изначально, было бы хуже – Руперт нужен в Дриксен, а выменять его на вас у талигойцев проще, чем искать по всем морям Кэртианы.
Арно помолчал, задумчиво так, явно прикидывая что-то про себя, и осторожно осведомился:
- Скажите, вы не для того его вызволяете, чтобы отдать вашему… регенту? – и обезоруживающе улыбнулся, пояснив: - Мы много общались с Рупертом этой зимой, и я не хотел бы подставлять его под несправедливый суд.
Вот же… Савиньяк! А если бы собирался отдать – вы, теньент, собрались бы остаться в Дриксен?..
- Если я и желаю смерти кому-то из внучатых племянников, то только не Руперту, - усмехнулся Бруно – Но, к сожалению, полную безопасность гарантировать не могу. Во время гражданской войны опасность грозит всем…
Арно помрачнел и опустил глаза. Отца вспомнил. Но хорошо, что он переживает за Руперта, это может пригодиться будущему герцогу… или кесарю.

* * *

Лето, конечно, куда лучше зимы, но у него есть один большой недостаток – отсутствие льда. Реки текут свободно и вольно, вода плещется в прогретых заводях у берега, вскипает ледяными бурунами на стремнине, звенит у бродов. Лето – время воды и её песен, но Хербсте по этим песням не так-то просто перейти. Приходилось уславливаться об удобном обеим высоким договаривающимся сторонам месте, добираться туда, наводить не раз разрушенные переправы.
Арно изводился в своём ожидании молча. Вспоминал, что он не только Савиньяк, но и Рафиано, и старался выглядеть как можно более невозмутимым, на понимающие улыбки генерала Рейфера отвечая кристально честным взглядом. Любопытно было увидеть того талантливого полководца, который столько крови и нервов талигойцам перепортил…
Увидеть – и пожалеть который раз, что люди, которым быть бы замечательными товарищами и верными друзьями, оказались волей судьбы по разные стороны войны.
- Гордитесь, теньент, - Рейфер весело улыбнулся и подмигнул – На вас выменивают не только лейтенанта, но и адмирала.
- Ледяного? – честно удивился Арно – Разве он тоже возвращается?
Весной, да на рассвете, в прибрежных кустах на разные голоса заливались бы птицы, но сейчас было тихо. От реки тянуло прохладой и туманом, легким и прозрачным, как кружевная занавеска, а небо не успело утратить утренние золотые переливы.
- Адмирал Кальдмеер – достойный и честный человек, - генерал поскучнел и принялся старательно изучать противоположный берег, из-за тумана плохо видный – В сложившейся ситуации он не мог не вернуться. Нас ждут, идемте.
Понятно, не хочет говорить с, пусть лично ему симпатичным, но все-таки врагом, о бедах своей страны. Арно всё понимал и не думал обижаться.

…В теории, по наведенной переправе можно было проехать, но талигойский теньент и дриксенский генерал посмотрели на это достижение инженерной мысли и дружно решили не рисковать конями, переведя их в поводу. Арно считал, что Кану и без того досталось на этой войне, чтобы заставлять его лишний раз нервничать, а Рейфер своего зильбера и без того любил и всячески холил. Будь всё по-другому, Савиньяк бы не отказался услышать историю, как дорогой «конь аристократа» оказался у не слишком-то знатного генерала, который явно не мог себе позволить его купить, но терзания и мысли об Эмиле разговорчивости и общительности Арно не способствовали.
Может быть, когда-нибудь потом… если они выживут… если заключат мир, а не перемирие… если встретятся…
Арно почувствовал под ногами плотную, сочную прибрежную траву талигойского берега. С тихим звоном оборвались перетянутые, болезненные струны, стало легко и весело, казалось, он может разбежаться и вскочить на радугу – Арно даже не думал, что вина перед братом так его угнетала. Окружающие люди немедленно стали казаться добрыми и славными, даже суровый дрикс рядом, что говорить об адмирале Вальдесе, который сопровождал своих «гостей».
Кстати, о гостях…
Какой Савиньяк пройдет мимо красивой женщины! Арно знал, что волей судьбы и сбесившегося Фридриха к талигойцам занесло не только Руперта и его адмирала, но дочку Кальдмеера вместе с какой-то дамой, её сопровождающей. Девушку эту Арно сразу увидел – рядом с Рупертом – и немедленно пожалел, что она не задержится в Талиге… ну, хотя бы пару дней… Если она правда настолько же смела и сообразительна, насколько красива – отдавать такое сокровище просто обидно!
Пока Арно разглядывал черноволосую «лебедь», Рейфер и Вальдес обменивались положенными любезностями. Причем дрикс то и дело бросал на вторую женщину очень странные взгляды, в которых узнавание и изумление мешались с сомнениями. Эта, вторая, стояла очень тихо и зябко куталась в плащ, спасаясь от утренней прохлады и речной сырости. Даже капюшон опустила, лицо толком не разглядеть.
- Добрый день, я рад вас видеть! – Арно протянул Руперту руку сразу же, как закончились взаимные расшаркивания.
- И я, - Фельсенбург охотно её пожал – Ещё больше рад, что всё так быстро… разрешилось. И надеюсь… - он грустно улыбнулся – Надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся не в бою и не в плену.
- Я тоже на это надеюсь, - а вот браслета в прошлый раз у Руперта не было… точнее, был, но чужой он носил на левой руке, а этот – как положено, и браслет, между делом, с гербом Фельсенбургов. Это когда ж Руперт жениться успел?!
- А вы приезжайте после войны к нам! – щедро предложил Вальдес – В Хексберг всем рады… особенно вам…
Рейфер хмыкнул, Кальдмеер закашлялся, Арно улыбнулся…
- Благодарю вас, и за предложение, и за гостеприимство, - вторая девушка откинула капюшон – От всех нас.
…На пару мгновений Рейфер застыл, живо напомнив памятник самому себе. Очень изумленному себе. А после сорвал с головы шляпу и поклонился, произнеся всего два слова, которые заставили изображать скульптуры уже Арно и Бешеного:
- Ваше величество!..

* * *

…Нет, ну до чего же весело!
Ротгер смотрел на другой берег, вслед давно скрывшейся из виду кавалькаде, а губы сами собой расплывались в улыбку. Ай да девочка! Ай да лебедушка… Ума догадаться, что она непростого рода, хватило, вот смелости предположить, до какой степени непростого – даже ему, Бешеному, не достало. Интересно, а другие? Не даром же регент позвал для разговора её, а не Марту…
…Но Олаф! Понятно теперь, почему так долго колебался. Сам Вальдес ни на секунду не задумался бы, но то – он. Высоко взлетел адмирал цур зее… вот отдадут ли ему бывшую кесарину, это, конечно, вопрос… впрочем, Олаф явно, в кои-то веки, собрался взять пример с собственного адъютанта и никого не спрашивать.
Ротгер такое поведение горячо одобрял.

- Властью, данной мне Создателем, называю вас мужем и женой – перед Его лицом и законом людским. Орстон!
- Мэратон!
Звонко щелкают застежки свадебных браслетов – Ротгер, вообще-то, собрался их Руперту на прощание подарить, с намеком, но мальчик оказался настроен решительно, и с женитьбой затягивать не собирался.
А эсператистский обряд не слишком-то отличается от олларианского… свадьбу тетушки маленький Ротгер запомнил плохо, только скука в памяти осталась да навязчивый запах благовоний. Зато, как Филипп женился, он прекрасно помнил – и олларианский обряд, и родную, марикьярскую свадьбу, которая была куда веселее.
Интересно, многие ли герцоги могли похвастаться такой свадьбой – у переносного алтаря, едва ли не в плену, между одной войной и другой? Без гостей и не в церкви, без пира и поздравлений, не говоря уж о нарядах… Рамиро, хотя бы, свою Октавию до храма довёз. А этот союз – станет ли легендой?

- Вижу, всё прошло благополучно, - Эрвин тепло улыбнулся, приветствуя сияющего Арно – Рад вашему возвращению.
На торжественном обмене он не присутствовал, но дриксенцев проводил, олицетворяя законность, регентскую власть и прочие ужасно важные веди.
- Я тоже рад, - немедленно заверил улыбающийся от уха до уха Савиньяк, тут же нахмурился и честно признался: - Но мне стыдно, что я так подвел… всех.
- Не стоит, - посоветовал Ротгер – Слышал я, как вы там, - мотнул головой назад – Оказались. Таким пленом не стыдиться, а гордиться можно…
Эрвин солидно кивнул, посмотрел на Ротгера и с короткой усмешкой заметил:
- Вы в этот раз гораздо спокойнее…

- Ты в этот раз смеешься, а не рычишь, - Олаф улыбается, но смотрит куда-то вдаль. В будущее? В прошлое?
- Так и ты едешь драться, а не умирать, - Ротгер пожимает плечами.
В этот раз в душе у Бешеного не скребутся полчища закатных кошек. Бой? Да. Опасность? Несомненно. Но не та неотвратимая смерть, караулящая, как зверь в засаде. Руперт этого зверя спугнул, помчался следом, схватил за горло… этот парень умеет драться, хоть со смертью, хоть с судьбой.
Вот и пусть дерутся дальше. Уже все вместе.

- Беспокоиться не о чем, - Бешеный беспечно пожал плечами и задал терзающий его всё утро вопрос: - Позвольте спросить, о чем вы с нашим очаровательным родичем кесаря шептались?
Эрвин сжал губы в нитку и уставился на дорогу. Арно с сомнением посмотрел на одного, на другого…
- Мне вас оставить?
- Не нужно, - покачал головой сын Рудольфа – Дело в том, что до сих пор не объявился бежавший… герцог Окделл, - Эрвин сжал зубы так, что желваки на скулах заиграли, и продолжил: - Этот молодой человек совершил преступление, которое делает возможным применение к нему… любых мер.
Арно чуть слышно ахнул (знает?), Вальдес лишь приподнял бровь. Надо же…
- И я выразил надежду, что Окделл, если судьба приведет его в Дриксен, там же и останется. Навеки.
- Постойте… его ищут именно с этими целями?!
- Да… Что вас так изумляет?
- Давно ищут? – изменившимся голосом уточнил Ротгер.
- Давно… до Летнего Излома начали, - последовал уклончивый ответ – Да скажите, что с вами?!
- Ничего, - Бешеный согнулся в седле, пытаясь удержать рвущийся наружу хохот – Эрвин… можете не искать! Он уже… остался где-то… навеки! О-ох… кошки Леворукого! Повелитель Скал! Бедные, бедные «гуси»… и лебеди тоже…

* * *

Следовало бы быть серьезнее, но Руппи чувствовал себя неприлично, бессовестно счастливым. Браслет на руке тяжелый, золотой, но почему-то от этой тяжести становится легко-легко. За спиной – крылья, в волосах – ветер, и хочется подхватить Марту на руки и унести прочь отсюда. От войны, политики, грязи – по лунной морской дорожке, ввысь, к звенящим под ногами звездам! К счастью танца и полёта.
Но мир то и дело безжалостно вырывает Руперта из звездной канители в обыденность, и тогда он одергивает себя. Старается выглядеть серьезным, но, стоит поймать взгляд – жест – улыбку, как всё начинается снова.
Олаф понимающе усмехается, качает головой и молчит.

…Генерал Рейфер, всю дорогу смешивший Руперта просветленно-нездешним видом, наконец-то собрался с силами и мыслями. Неприлично же быть таким ошарашенным при фельдмаршале! Предстоящий разговор и самого Руппи заставил посерьезнеть и сосредоточиться. Письма – письмами, новости – новостями, а настоящая политика для него начнется здесь и сейчас.
- Ваше величество, - Бруно поднимается и склоняет голову в коротком поклоне – Счастлив видеть вас.
Руппи бросает косой взгляд на Маргариту и видит, как искренняя, добрая и застенчивая девушка на глазах превращается в «куколку на троне», закрываясь, замыкаясь в себе. Что за несчастное создание, вынужденное прятаться от всех и вся! И… надо же, сумел Олаф под этой маской разглядеть ту Маргариту, к которой Руперт за это время привык… ту, настоящую.
- Вы… знали?
- Нет, - Бруно покачал головой, дождался, пока Маргарита первой сядет, и тогда уже опустился на простой походный стул сам – Но почти не удивлен. То, что вы здесь – это лучше, чем приходившие мне в голову варианты.
Руппи садится, не отрывая взгляда от фельдмаршала. В прошлый раз он был совсем другим, более спокойным, более уверенным, более… привычным. И, признался Руперт сам себе, было бы гораздо спокойнее на душе, найди он здесь прежнего фельдмаршала, который думал не столько о войне, сколько о политике, а не этого уставшего и встревоженного человека. Почти незнакомого.
- Руперт… я не знаю, куда вы собирались, но готов благодарить Создателя за то, что вы оказались здесь и сейчас.
- Война? – щурится Руппи.
- Война, - подтвердил фельдмаршал – Самая страшная. Она пока не началась, но может начаться в любую минуту.
- Бабушке не стоило выжидать, - резче, чем надо, отрезает Руппи – И пускать на самотек… всё тоже не стоило!
- Каждый из нас может совершить ошибку, - Бруно и не думает отпираться. И смотрит при этом не на внучатого племянника, а на Олафа, который горько кривит губы.
- Но некоторые, - безжалостно продолжает добивать родича Руперт – Почти невозможно исправить! Но я опять готов за это взяться. Что будет нужно от меня?
- Элиза объяснит… - Бруно устало опускает взгляд – Тебе нужно как можно скорее попасть в Фельсенбург. Придется выделить охрану и мчаться так быстро, как только это возможно. Охрану я выделю, больше, чем зимой – будущему кесарю сейчас очень опасно разъезжать по дорогам.
- Кому?! – выдохнул Руппи. Нет, не может быть, он наверняка ослышался… - А как же… Ларс?..
- Руперт! Ларс – мальчишка, ему всего шестнадцать, он не участвовал в боях, ничего не понимает в политике, и не совершал… подвигов! – в сердцах бросает фельдмаршал – Леворукий, его же почти не знают! В отличие от тебя… пойми, стране сейчас нужно знамя. Вождь. Человек, за которым охотно пойдут. Иоганн мог повести за собой людей, Ларс – нет. У нас остался только ты.
- А я… смогу? – Руппи едва не шепчет.
К тому, что «братом кесаря» ему рано или поздно – отец не вечен – стать придется, Руппи давно привык и ответственность понимал. Но самому сесть на престол?! Зачем – когда есть бабушка, дядя Иоганн, кузены… Штарквинды.
- Должен смочь!
- Я тоже не хотела короны, Руперт, - грустно кивает Маргарита – Но иногда у нас нет выбора. У меня его не было, и у тебя его нет… у вас, - он красноречиво указывает взглядом на видный из-под рукава браслет.
Руппи услышал, как поперхнулась Марта, и её немедленно стало жаль. Бруно тоже посмотрел на браслет, на Марту и выразительно хмыкнул:
- Решил крепить связь с флотом? Разумно, но вряд ли понравится твоей матери.
- Другим понравится, - огрызнулся Руппи – Хорошо. Будет решать вопросы… по мере поступления. Когда мы выезжаем?
- Завтра, всё уже готово.
- Опять в мужском седле, - еле слышно шепчет Марта, запинается и громче добавляет – Ничего страшного, я выдержу.
- Марта, - Олаф впервые поддет голос – Не лучше ли тебе остаться здесь?
- Нет, - упрямится девушка – Я Руппи не брошу. Я… ничего страшного, я умею.
- Я и не сомневался, - вздыхает Бруно – А вы, ваше величество?
- Я «так» не умею, и будет лучше, если меня никто не увидит до… того, как всё закончится.
- Да, Элиза собралась из вашего бегства сделать очередной козырь… здесь вас узнал только Рейфер, вы были в капюшоне… отлично.
- Меня узнал талигойский регент.
- Вряд ли он поделится новостями с Фридрихом. Если вы согласны хранить инкогнито дальше, мы подумаем, куда вас спрятать.
Руперт вспоминает мастера Мартина и, неожиданно для себя, говорит:
- Я знаю, куда. Я… потом скажу, и напишу им. Там безопасно, клянусь.
- Хорошо… - Маргарита привычным жестом сжимает пальцы – Я согласна. Тем более, у меня… есть иные причины.
- Мы их знаем?
- Вы? Нет. Они личные.

@темы: Отблески Этерны

---

12.

Кошка была трехцветной, пушистой и зеленоглазой. А ещё – ухоженной и сказочно наглой. По крайней мере, по коридору она шествовала с видом королевы и на Луизу смотрела свысока.
Странно, ни одной кошки в жилых помещениях замка Ноймариненов Луиза до сих пор не видела. Бергеры относились к закатным тварям куда благосклоннее добропорядочных талигойцев, но в замке им были отведены для жизни совсем другие помещения. Ушастые-пушистые исправно стояли на страже замковых запасов, оберегая их от крыс и мышей, и приехавший с Луизой черно-белый Маршал был единственным исключением, которому позволили поселиться с хозяйкой.
Неужели среди гостей нашелся ещё один оригинал?
Луиза смотрела на кошку. Кошка смотрела на Луизу. Неизвестно, сколько бы длилась немая сцена, если бы их не прервали. Сначала из-за угла вышла незнакомая темноволосая девушка. Девушка как девушка, Луиза не успела запомнить всех обитателей замка в лицо, но откуда-то сбоку, как игла из гайифской шкатулки, выскочил улыбающийся южанин в мундире военного моряка и с радостным: «Вот она!» - устремился к ошарашенной, прижавшей уши животине. Девица с азартным возгласом присоединилась к охоте, кошка была загнана в угол и изловлена.
- Вот откуда, откуда эта тварь знает, где его искать?! – вопрошала девушка.
Тварь висела на её руках меховой игрушкой, горестно мяукала и обиженно смотрела на весь мир.
- Чует, - пожал плечами моряк.
- Но она же не охотничья собака, по следу идти!
- О, милая, не стоит недооценивать подданных Леворукого…
- Простите, - кашлянула Луиза – Это ваша?..
Охотники на кошек, наконец-то, соизволили её заметить.
- Наша, - девица присела в реверансе (не выпуская кошку из рук) – Точнее, моего жениха, поэтому можно считать, что и моя тоже.
- Эрэа, - южанин просиял, в одно мгновение оказался рядом, наклонился руку поцеловать… при этом обжег Луизу таким взглядом, словно она была не вдовой уродиной, а, по меньшей мере, Марианной – Прошу простить моё невнимание. Не пугайтесь, мы не беглецы из приюта для сумасшедших, у нас в Хексберг всегда так весело.
- Прощаю, - Луизе стало смешно – Я сама привезла с собой кота, знаю, сколько с ними мороки… Как зовут вашу красавицу?
- Как только не зовут. И Гудрун, и Принцессой…
- …а лучше всего она отзывается на ветчину и рыбу, - недовольно заметила девица.
Кошачья принцесса сменила гнев на милость, подобрала лапы, чтобы удобнее устроиться у заместительницы хозяина на руках, и благосклонно замурчала.
- У меня всего лишь Маршал… - при этом подумала, что что-то в собеседнице её смущает. Акцент? Наверное, да. Многие бергеры тоже говорят на талиг не слишком чисто, но у бергеров акцент звучит немного по-другому…
- Маршал – это прекрасно, но мы вынуждены просить прощения ещё раз, - моряк грациозно поклонился – Дела…

* * *

- …А может быть, скажем, что ты больна, а я не могу пойти без тебя?
- Чем же? Воспалением хитрости? – Маргарита с упреком поглядела на подругу по несчастью и вернулась к зеркалу.
Зеркало им специально повесили, потому что комнаты для военнопленных высокого ранга до сих пор женщины как-то не посещали. Не тюрьма, ни в коем случае – просто отдельное строение за стенами замка, даже с чем-то вроде внутреннего двора, только особо охраняемое… Руперт и Олаф здесь уже бывали. Для девушек были приготовлены комнаты в жилом крыле, но Марта заявила, что с женихом расставаться не желает. А Маргарита с кристально честным взглядом добавила, что никак не может оставить свою подопечную на произвол судьбы, и вообще – неприлично. Так и пришлось озадаченному коменданту наспех приспосабливать соседние комнаты, его счастье, что гостьи не привередничали. Вальдес, отлично знающий, кто и с кем не хочет расставаться, посмеивался, но молчал…
- Не беспокойся. Мы для них не пленницы, а несчастные беглянки и бесплатное приложение к обмену.
- Знали бы они… - не сдавала позиций Марта.
- Но они не знают.
- Может, и не знают, но адмирал Вальдес уже догадался! А подумай, что начнется, если кто-то из свиты герцога был у нас… до войны… и тебя видел?!
- Марта, успокойся, - ещё раз, терпеливо – Он имени и титула не назвал, а я ничего не подтвердила. Если здесь есть кто-то, кто видел меня раньше, я, рано или поздно, но попадусь этому человеку на глаза. Пусть уж сразу… - Маргарита выдохнула, куснула губу и закончила – У нас хотя бы будет время что-нибудь придумать или договориться.

Древнее суеверие – не говорить о беде, не звать по имени – тогда, может, обойдет… Но что делать, если она уже пришла, незваной, и расположилась в твоем доме? Что делать, если дом – далеко, и добраться туда не так-то просто?
- Значит, ехать решили все?
- Да, - Маргарита и во дворце так не походила на повелительницу, как сейчас – Поймите, я ДОЛЖНА ехать. Я слишком много видела, чтобы прятаться и молчать.
Марта молчит, опасаясь подать голос. Ей-то ехать нет нужды. Но остаться здесь, в Хексберг, одной?! Нет уж! Каких трудов стоило уговорить Руппи и отца… поэтому сейчас лучше молчать. От греха подальше.
- Вы хоть помните, что вас там ждет?
- Помню, - а голос задрожал, едва речь об этой опасности зашла – Но прогнать выходца можно, значит, я еду.
- Зачем же прогонять? – Бешеный предвкушающе улыбается – Если от него можно избавиться раз и навсегда? Эорий у нас под рукой…
- Ротгер, а вы уверены, что правы? Я бы не стал рисковать с такими ставками, - подает голос Олаф.
И Марта с любимым папой полностью согласна. Она тогда не успела толком испугаться, действовать надо было, но после затрясло даже отважную дочь адмирала. Страшно представить, что этот… это… существо… все-таки доберется до Маргариты.
- После этой истории – более чем уверен! – Вальдеса невозможно сбить с курса – Олаф, ведь признайтесь, она ваша дочь? Родная?
- Моя, - может, ему и хотелось солгать, отговориться, но сейчас скрывать что-то было просто опасно.
- Вот! – поднимает палец Бешеный – И ещё… девушки, давайте сейчас не будем разводить гальтарских секретов. Я не прошу полного имени и титула, но Маргарита, вы же гораздо знатнее, чем нам сказали? И Марту брали под свое покровительство, я прав?
Маргарита угрюмо кивает, а адмирала несет дальше:
- Марта, вы как-то обещали служить или ещё что-то в таком роде?
Девушка какое-то время раздумывает, можно ли должность фрейлины расценить как обещание служить, и тоже подтверждает.
- Значит, у нас есть Адрианова эспера и, скажем так, вассальная присяга, - сдержанный смешок – Только для того, чтобы проснуться, когда выходец за другим явился, этого мало. Нужно быть кровным родичем или эорием. Марта проснулась, не смотря на то, что вы не родственницы... Через женщин это не наследуется, и у нас остается только одно, - Бешеный торжествующе указывает на Олафа – Эорий – вы!
- А способ ваш точно сработает? – Руппи почти поверил, но спрашивает из принципа.
- Полковника Придда помните? Вижу, что помните. Так вот, у него – сработало.

- Ты боишься?
Марта никогда не страдала рассеянностью, а с Маргаритой они провели много времени. Во дворце, в дороге, в «гостях»… Девушка поневоле привыкла подмечать настроение старшей подруги. Знала, когда та радуется, когда грустит, тоскует или злится. До проклятого письма и вызова к регенту Маргарита была счастлива, и вот…
- Боюсь, - Маргарита, наконец, отошла от зеркала и опустилась в простое кресло. Застыла, глядя на занавешенную темным гобеленом стену, и Марте поневоле вспомнились первые её дни во дворце – Не за себя боюсь, - тихо продолжила она – За себя… кажется, уже разучилась. За них…

- Стоять!
Ночью алые капли кажутся черными. Черные капли на черной земле, невидимая полоса, непреодолимая преграда.
- Ты мне не родная кровь, - величавое равнодушие, откуда оно взялось после смерти, если его не было при жизни? Ничего там при жизни не было, мерзость одна.
- Тебе и этой хватит.
И Хохвенде – или то, что прикинулось им – останавливается. Застывшее мертвое лицо искажает ярость, в уши ввинчивается глухой рык, а в спину ветром бьет третий голос:
- Быстрее! – кричит Бешеный адмирал, которого нужно было бы полоумным прозвать – Бей, пока не ушел обратно! Бей же!
Кинжал только что Олаф в руке держал, почему же рукоять кажется такой холодной? Маргарита до боли сжимает руку, бросаясь из-под такой надежной защиты в сырую, стылую ночь. Навстречу тому, что хуже смерти, чтобы победить смерть. Только бы успеть! Только бы не промахнуться! Ну же, давай, один раз у тебя получилось!
Успела. Не промахнулась. Получилось…
И рукоять сразу же теплеет, и ночь разжимает холодные пальцы, становясь летней и теплой, а пятящаяся назад нежить становится очень похожа на живого человека.
- Как вы посмели?! – даже интонации, как обычно, скандально-надменные – Это же навсегда!
- Туда и дорога, - презрительно отвечает Вальдес.
Олаф молча поддерживает обессилевшую Маргариту, обнимая её за плечи, не давая осесть на землю.
- Замолчи, фрошер проклятый! – скулеж выходца доносится из угла между стеной гостиницы и какого-то сарая.
- Хм, - «проклятый фрошер» задумчиво скребет подбородок – Я, может, и проклятый, но вас на тот свет оба раза соотечественники отправили… и ничуть не жалеют…
Они втроем смотрят, как выходец сливается со стеной, сливаясь, растворяясь, оставляя лишь стремительно тающий отпечаток. Откуда-то из-за забора доносится неровный, постепенно удаляющийся стук копыт…

* * *

Подарок её величества покинул цепочку с эсперой где, как знал Руппи, Марта его носила почти всё время, боясь потерять. Маргарита это колечко с темно-синим сапфиром носила на безымянном пальце, Марте пришлось надеть на средний, чтобы не болталось. Кроме кольца и эсперы, никаких украшений у неё не было, не считая простеньких серебряных сережек, но Руперт считал, что больше и не надо.
О чем и сказал прямо.
- Посмотрим, как ты это своим родичам объяснишь, - фыркнула девушка.
- Что моя жена и без украшательств лучше всех? Вот так и объясню! Тебе же не хочется каждый день Изломную Ель изображать?
- Каждый день? Нет, конечно! – честно ужаснулась Марта и педантично добавила – Но пока я тебе только невеста.
- Пока доедем, женюсь, - пригрозил лейтенант – Иначе бабушка точно выскажется… - проговорил вполголоса.
Краем глаза он заметил, как Олаф улыбнулся уголками губ и покачал головой.

- Руппи, я понимаю, что Марта не хочет оставаться здесь одна, - Олаф стоит у окна, глядя на медленно темнеющее небо – Но почему ты тоже хочешь, чтобы она ехала с нами? Из-за чувства товарищества?
Конечно же, нет, и Руперт сильно сомневается, что адмирал совсем-совсем ничего не заметил. Может, потому и спрашивает, что хочет точно знать? К тому же, дальше это скрывать просто нечестно.
- Нет… - тихо отвечает он. Олаф оборачивается и смотрит пристально. Сейчас или никогда! Руппи лихо щелкает каблуками, на одном дыхании выпаливая: - Мой адмирал, я прошу руки вашей дочери!
- Так… - по Кальдмееру нельзя понять, насколько его шокировала просьба – А Марта?
- Согласна, - смутился Руппи – И… мы обо всем подумали.
- Ну что ж, - тихо говорит адмирал – Тогда будьте счастливы, дети.

- …Ты не дергайся, - тем временем уговаривает лейтенант Марту – Мы тут уже были, никто нас не съел, - почему-то ему в голову приходит барон Райнштайнер в образе седоземельского людоеда из детских сказок.
- На общем ужине были?
- Были, - подтвердил Руппи – Правда, спрашивают там… много.
- Ну, один же раз вы отболтались? – поднял бровь Вальдес – Всё, нам пора идти.
Бешеный протянул руку Маргарите, как своей гостье, Олаф взял под руку дочь, Руперт привычно встал позади и чуть сбоку, где и полагается быть адъютанту. Один раз да, отговорились. Только подозревал Руперт, что герцог Ноймаринен сегодня будет гораздо больше заинтересован в их ответах.

* * *

…Забавно было наблюдать, как бергер и варит соревнуются, кто кого перещеголяет каменной физиономией. Это благородное состязание Кальдмеер и Райнштайнер начали ещё прошлой зимой и успешно продолжали сейчас. Но тогда Рудольф ещё мог мысленно над ними посмеиваться (только мысленно, конечно!), сейчас ему было не до смеха.
Сейчас всем не до смеха, некоторые ещё не подозревают, насколько.
Герцог вздохнул, вспомнив гостей-пленников с неясным статусом, которых вчера за ужином так внимательно разглядывал. Сухой и сдержанный адмирал, его любопытная и непосредственная дочка, молодой Фельсенбург – настороженный и насупленный, и, хм, госпожа Вайсфедер. Эрвину она не понравилась – сына оскорбляет то, насколько, по его мнению, дриксенка похожа на обожаемую Катарину. Рудольф по праву считался человеком мудрым и в людях разбирающимся, он-то понимал, насколько две девушки разные… Королева изображала хрупкую и трепетную, чтобы её любили и жалели, а на деле хладнокровию и воле этой женщины могли многие позавидовать. Понял ли это Эрвин? И кого он любил – образ или истинную Катарину? Рудольф не спрашивал, считая, что для потерявшего свою любовь сына эти расспросы будут слишком жестоки. А эта, эта… она не играла.
Сюда, в кабинет, герцог вызвал только троих. За невестой Руперта Вальдес приглядит (заодно и занят будет), а то, что отец и жених посчитают нужным – сами ей перескажут.
Регент Талига медленно побрел от окна к столу. Опять разговаривать сидя…а спина болит… и где Рокэ Леворукий носит? Сколько времени – ни слуху, ни духу. В Олларии – то же Леворукий и знает, что творится. И в Дриксен всё окончательно пошло вразнос… Рудольф рассчитывал – то, что он собирается сделать, заставит их понестись в нужном направлении. Иначе плохо придется всем, а этого он допустить никак не мог. Кошки с ними, с «гусями» и их интересами, Талиг важнее…
Время.
Вошли – трое дриксенцев и неизменный Ойген. Рудольф с одобрением отметил, что Маргарита, такая спокойно-сдержанная за ужином, сегодня взволнована и почти что испугана. Боится чего-то? Правильно делает.
- Садитесь, ваше величество, - и, глядя в её изумленные глаза, с грустной усмешкой добавил – Неужели вы думаете, что в Талиге настолько плохая разведка, чтобы вас не узнать?..

…Что же Маргарита должна чувствовать, если у Руперта сердце в холодную воду с размаха ухнуло? Узнал! Руппи зло сощурился на талигойского герцога – теперь их так просто не отпустят… или отпустят, но втроем, а кесарину приберегут для дальнейшей торговли. Если, конечно, за бедняжку кто-то вообще будет торговаться.
Будет. Вот он, Руперт, и будет!
- Да. Конечно. Мне… лучше сесть, - девушка выглядела так, словно не сесть, а упасть собиралась, в обморок.
Ноймаринен это тоже заметил и сурово посмотрел на Маргариту из-под насупленных бровей:
- После к вам врач зайдет, и не спорьте.
- Благодарю, - девушка вымученно улыбнулась.
Герцог хмуро кивнул на ещё два стула:
- И вы садитесь… разговор будет долгий и не слишком приятный.
Руппи медленно опустился на сиденье, не сводя с Ноймаринена глаз и мысленно готовясь к драке. Что-то старый волк задумал? А старый волк поймал его взгляд, и в глазах талигойца не было ни превосходства, ни злорадства, одна сумрачная печаль и тяжесть ответственности.
- Граф фок Фельсенбург, приношу вам свои соболезнования. Как человек и как политик.
Если до этого была – вода, то теперь она стала льдом. Тяжелым и острым обломком, вымораживающим грудь, медленно разрастающимся…
«Не отец. Иначе бы меня назвали герцогом. Не отец…»
- Кто? – тихо спросил Руппи.
- Герцог Штарквинд и его сыновья.
- Но они же!.. – выкрикнул Руппи прежде, чем смог схватить себя за язык, но Ноймаринен его понял, и устало ответил:
- Первое покушение Фридриху не удалось, это так, но со второго раза у него всё получилось. Мы сами узнали об этом в день вашего приезда, - взгляд у Рудольфа был куда как тяжелым, но Руппи глаз не опускал, ожидая продолжения – Ваши дядья убиты. Герцог не перенес потрясения и скончался в своей постели.
- А герцогиня? – ровно, тихо спросил Олаф.
- Жива, насколько мне известно, вместе с внуками собиралась к Фельсенбургам. Ваши родичи, лейтенант, закрылись в замке и пока целы.
Вот именно, пока. Перед глазами Руперта стояло письмо – Бруно прямо говорил, что страна на пороге гражданской войны, что было покушение, что всем им грозит опасность и, если Фридриха не унять…
Опоздали. Людвиг теперь герцог и никогда не унаследует трон, потому что Иоганн фок Штарквинд никогда на него не сядет. Разве что Ларс… ему шестнадцать… девятилетнего Альфреда вряд ли кто-то будет рассматривать всерьез. Бабушка, что ж ты не углядела! Ты, всегда такая мудрая, безупречно расчетливая и предусмотрительная, как ты их не сберегла?!

Дриксенский мальчишка удар перенес достойно. В лице переменился, да кто бы остался спокоен после таких-то известий? Но – взял себя в руки, только глаза стали холодными и беспощадными. Рудольф был доволен тем, что его предположения оправдались – теперь Фельсенбург не остановится, пока Фридриху голову не открутит. Драный петух с загребущими лапами был опасен для обеих стран, вот и пусть с ним разбираются соотечественники, а заодно от Марагоны отвлекутся.
Беглая кесарина выглядела пришибленной и несчастной – уперлась остановившимся взглядом в стену, никого не замечая. Сообразила, что теперь начнется… Кальдмеер внешне остался самым спокойным, но он был старше и сдержанней. Интересно, понял ли он, что акценты теперь сместились и самым вероятным претендентом на трон становится совсем другой кузен нового герцога Штарквиндского? Должен понять, дураком Ледяного адмирала никто не называл.
- Наверное, вы пожелаете изменить условия обмена? – Фельсенбург окончательно оправился от шока и решил прояснить ситуацию.
- Нет, - усмехнулся регент – Не пожелаю. Буду откровенен – мне НУЖНО, чтобы вы вернулись. Пока идет борьба за власть, - он намерено смягчил слова, не став говорить о гражданской войне – Ваше дальнейшее наступление затруднено. Более того, фельдмаршал намерен отступить на старую границу, меня это устраивает, - что Фридрих потерял, Бруно вернул, но за эти земли можно и после поспорить. – Армии обескровлены, даже с учетом Эмиля Савиньяка. Бури эти, прямо скажем, мне не нравятся. Излом не закончился… - Кальдмеер на этих словах согласно наклонил голову - …А Фридрих воевать хочет и будет. Если сядет на трон. Так вот, я НЕ хочу, чтобы он туда сел.
С Иоганном Штарквиндом можно было бы и договориться, этот человек был способен оценить реальную ситуацию. Фридрих видит лишь свои фантазии. Рудольф не стал повторять очевидное: что отбиться Талиг может и, скорее всего, отобьется. Но какой крови это всем им будет стоить?..
- Я понял, - свернул глазами Руперт – Не сядет.
Хороший мальчик, умный. Бесполезную кровь не любит, войну ради войны – тоже. И учится быстро…
- Гонцы уже отправлены? – Кальдмеер улыбнулся одними губами.
- Уже отправлены, - вернул улыбку регент – Какие-нибудь просьбы, пожелания есть?
- Нет, - традиционно отказался адмирал.
Молчаливая Маргарита тоже отрицательно покачала головой. Раньше Рудольф считал, что это Дриксен с повелительницей повезло, а вот Талигу – не очень. Излом заставил его категорически поменять мнение. Катарина, что бы там ни было, удержала вожжи, Маргарита – не смогла. Рудольфу, пожалуй, было её немного жаль… Ойген уверен, что между кесариной и адмиралом есть, как выразился бергер, «неуставные отношения», и регент готов был с ним согласиться. Это сейчас она лишний раз вздохнуть опасается, а до того была смелей и откровенней, неизвестно только, до какой степени они осмелели и насколько далеко зашли. Он не стал поднимать такую деликатную тему, в конце концов, гуси-лебеди сами разберутся со своими любовными делами. Но Рудольф был готов пожелать девочке надеть браслет с баронским гербом – и забыть кесарский дворец, как страшный сон. Хотя для этого ей сначала нужно овдоветь.
- Ваша светлость, - неожиданно заговорил Фельсенбург – У меня есть просьба. Можно ли здесь найти эсператистского священника?..

* * *

- Руппи, и все же я прошу тебя подумать ещё раз, - Олаф смотрел на опускающееся солнце, полуприкрыв глаза – Не думай, что я не желаю вам счастья. Но теперь всё изменилось.
- Уверен, - закатное небо было пока ещё не красным, золотистым, но предчувствие крови в нем уже угадывалось – Вот именно теперь и нужно это сделать, ведь… мой адмирал, простите, но моё имя Марту в случае чего сможет защитить! Даже если меня убьют…
- Только попробуй, - незаметно подошедшая девушка легко хлопнула жениха по руке – Умирать собрался! Кто тогда этому… этому… петлю завяжет?!
- Боюсь, что Фридриху грозит что-то более благородное.
- Мари, что ты здесь делаешь? – до часовых на стене было далеко, а больше никого не было, и Олаф позволил себе обратиться к Маргарите не так, как положено, а так, как хотелось.
- Врач сказал, мне прогулки полезны, - она виновато пожала плечами – Прописал какие-то настойки и веселел беречь сердце. Ничего страшного.
- Ничего? Хорошо. Я бы хотел сам увидеть его рекомендации.
Маргарита послушно кивнула, она, в самом деле, выглядела не слишком здоровой, и тревога Олафа за неё была понятна.
Марта осторожно, ободряюще сжала ладонь Руппи. Тот ответил на пожатие, подумав, что Марту никому не отдаст, а хоть бы мир вокруг рушился. Как хорошо, что вместе с пленными на Мельничном лугу на талигойскую сторону попал и полковой священник, не пожелавший оставлять своих! Если бы все ордена были такими, как Слава!
Олаф поймет, он всё понимает. Руппи покосился на своего адмирала – он успел испугаться, что обрушившееся на них окончательно сломает Ледяного, но нет. Олаф, наоборот, словно бы распрямился, в глазах появился знакомый стальной блеск и уверенность. Руперт готов был сам носить Маргариту на руках за то, что она вернула Ледяного в жизнь, теперь в эту жизнь вернулся и смысл. Адмирал Кальдмеер вновь нужен своей стране.
А мысли всё возвращались к дому. Они ещё ехали к Ноймаринену, а дяди уже не было. Не было…
…Веселый русоволосый мужчина кажется маленькому Руппи настоящим великаном, а великан легко поднимает его, ухватив под подмышки, и смеется: «Ну, что за соколёнок у нашей голубки вырос?».
…Запах кожи и собачьей шерсти, мама, чуть не плача, приговаривает: «Иоганн, Мартин, как вы можете, это же ужасно!» - и пытается за руку увести Руппи со двора. А ему интересно до внутренней щекотки посмотреть хотя бы на охотничьи трофеи, если на осеннюю охоту пока не берут! Дядя Мартин огорченно крякает, не споря. Но на плечо Руппи уже опускается тяжелая рука: «Пусть смотрит, Лотта, он будущий мужчина, а не обморочная барышня!».
…Прохладное утро, Липовый Парк одуряющее цветет, волны запаха захлестывают дворы столичного дома Штарквиндов, просачиваются в любое мало-мальски приоткрытое окно. «Ну-ка, шпагу в руки и на оружейный двор! Чтобы мать из-за тебя перед флотскими не краснела!» - и Руппи честно идет, ведь он уже видел море и корабли, ему исступленно хочется когда-нибудь туда попасть – и остаться навсегда.
«…И как тебе в море? Ледяной не слишком загонял?»
Ногти больно впиваются в ладонь. Глядя на пламенеющее небо, Руперт вспоминал не умного человека, умелого политика, опытного интригана – а веселого и доброго родича, у которого для племянника всегда находилось доброе слово и мудрый совет. Да уж, со своим сыном дядя Иоганн был куда строже.
А теперь его нет…

- Мама, пойдем отсюда, - Селина пугливо покосилась на стоящих на стене людей.
- Они тебе так не нравятся? – удивилась Луиза.
Нет, она понимала, что даже взрослые умные женщины не всегда могут удержаться от того, чтобы не перенести свой страх за любимых и ненависть к врагам на тех, кто ближе. Что говорить о молоденьких влюбленных девочках! Но Селина, вроде бы, сообразила, что дриксенские девушки невольно попали не в то время и не в то место, а приходится им тут едва ли не хуже всех. И уж точно не молоденький лейтенантик, спасающий своего адмирала от своего же регента, виноват в этой войне. И, вот, пожалуйста. Или её Кальдмеер так пугает? Адмирал был суров, но Луиза ему, скорее, сочувствовала, а уж его дочка с кошкой… вот где чудо Создателево!
- Нет, просто… - Селина опустила ресницы – Мне кажется, их не надо сейчас тревожить.
- Хорошо, - покладисто согласилась госпожа Арамона – Остановимся здесь.

- О, кажется, я не зря решил прогуляться, - Жермон был удивлен, и, пожалуй, удивлен приятно – Рад видеть вас живым, господин адмирал.
- Взаимно, - коротко ответил Кальдмеер, помолчал и добавил – Мне рассказывали про Мельничный луг. Вы уцелели чудом.
- Так же, как и вы в своё время, - пусть на том лугу Жермон и готов был рвать дриксов голыми руками, пусть там остался старик фок Варзов, но Кальдмеера там не было, и быть не могло. Его самого радостно толкнули на эшафот… а может, и не только туда. Недаром седой, как лунь, а ведь зимой почти русым был…
- Вы не видели адмирала Вальдеса?
- Нет. Я и Ойгена не видел… не удивлюсь, если эти двое захотят зимний поединок закончить.
Кальдмеер отстраненно кивнул и уставился на покрасневший горизонт. Разговор зачах, Жермон подумывал, не распрощаться ли ему, тем более что дальше на стене он заметил приглашенную по настоянию Эрвина вдову… Можно было бы завязать разговор. Эта госпожа Арамона была с сестрой, и, как надеялся Ариго, она окажется разговорчивей Валентина. К тому же… Жермон подкрутил усы. Ойген знал, что делает, обещая найти для друга невесту со светлыми косами – а у Луизы Арамоны волосы были всем бергерским девам на зависть.

…Фантомная боль толкнула Руперта под ребра раньше, чем он осознал, ЧТО видит перед собой. И лишь удар сердца спустя он бросился к краю стены, едва не перевесившись через край бойницы между двумя зубцами.
Черный ствол, выросший в небе, и кровавый цветок-солнце на его вершине… солнце – цветок, солнце – сердце! Башня… маяк… дальнее эхо колокольчиков…
- Опять она! – выдохнул за плечом талигойский генерал.
- Вы это видели раньше? – резко спросил Олаф.
Марта приникла к плечу Руппи, во все глаза разглядывая пугающее чудо.
- Видел… в Придде… - напряженно выговорил Ариго – А вы?
- Только слышал, - честно признался Олаф – Но что увижу, не думал.
Черные птицы, невесть откуда взявшиеся, хищными силуэтами расшили небесный шелк, солнце на вершине сочилось то ли светом, то ли кровью, дрожащая Маргарита молча цеплялась за адмирала...
- Мама… мне страшно! – тихо донеслось со стороны.
- Спокойно, Селина, это всего лишь морок. Мираж, - недрогнувшим голосом успокоила дочь Луиза и еле слышно что-то добавила.
Что-то болезненно сжималось у Руппи в груди, ему хотелось куда-то бежать, нет, лететь, стремительно и без оглядки – туда, где он нужен, где его ждут, где не поздно ещё что-то изменить!
Темнота упала, как капюшон монашеского плаща на глаза. Ни солнца, ни башни, ни птиц. Только тлеющая полоса вдоль горизонта напоминала о том, что – было, и свет, и кровь, и день…
Руппи медленно отступил назад, только сейчас почувствовав, что они с Мартой держатся за руки, как маленькие дети. Впрочем, перед показавшейся в Закате вечностью они и были – детьми.
- Олаф, что с тобой?! – тревожный вопрос Маргариты разбил ошеломленную тишину.
- Со мной что-то? – голос у адмирала был какой-то отсутствующий, по его душе тоже проехалось странное видение.
Руппи, обернувшийся на взволнованные голоса, увидел, как Маргарита держит Олафа за правую руку, что-то разглядывая у адмирала на запястье. Шаг ближе – и Руппи видит, что рука у Ледяного вся в крови. Лейтенант встретился взглядом с Маргаритой – у той заметно дрожали губы, потому что она тоже поняла.
Именно правую руку Олаф порезал, чтобы своей кровью загородить дорогу выходцу.
И теперь благополучно зарубцевавшаяся ранка открылась.

…Окончательно помрачневшие дриксенцы распрощались и тихо ушли к себе. Горизонт постепенно померк, на стенах резвился прохладный ветерок, в темном небе проклюнулись первые звезды.
- Позвольте вас проводить?
Госпожа Арамона взглянула недоуменно, но с благодарностью согласилась. Её дочка смущенно пряталась за мать – она была очаровательна, слов нет, но у Жермона вызывала разве что отеческое умиление.
А вот сама Луиза…
Генерал Ариго подкрутил усы. Вряд ли здесь поможет кавалерийская атака, скорее, стоит готовиться к длительной осаде.
Но у Ойгена точно стало одной заботой меньше.

@темы: Отблески Этерны

---

Северная сказка

11.

Мелкие камушки явно имели что-то если не против всех людей, то против двух дриксенцев – точно, и выскальзывали из-под ног в самый неподходящий момент. А может, камни были ни при чем, и стоило, забыв о приличиях, надеть подходящую обувь?! Как в двенадцать лет…
- Ой!
Задумываться во время спуска было опасно. Камни посыпались злорадно шуршащей струйкой, Марта не удержала равновесие и точно упала бы, разодрав подаренную юбку, если бы не Руппи.
- Осторожно! – лейтенант подхватил подругу, не давая ей потерять равновесие.
Конечно же, совершенно случайно для сохранения равновесия ей пришлось опереться на него. И ещё более случайно Руппи обхватил её за талию, поддерживая. Посмотрели друг на друга и смутились, отведя глаза…
- Опирайся на меня, - пробормотал Руппи, неохотно разжимая объятие и осторожно перехватывая Марту за руки.
- Я постараюсь, - глядя себе под ноги, согласилась она. Уши горели от смущения.
Не только от смущения, надо признаться… Сердце колотилось так, что пульс ощутимо отдавался в кончиках пальцев и прибоем шумел в голове. Насмотревшаяся и наслушавшаяся (ах, знали бы папа и дядя Отто, как она сидела под дверью!) о делах и глупостях «придворных шаркунов» и «дурных сухопутчиков», к родовитой, высшей аристократии Марта относилась свысока. Со всей силой детской категоричности. Милостиво признавая, что там иногда случаются такие замечательные люди, как капитан Шнееталь, дядя Ади, но вообще-то их очень мало и каждого надо проверять. Руппи проверку выдержал с честью, а если девица не мечтает о прекрасном принце, то она мечтает о благородном герое. Руперт таким героем и стал, поразив сначала девочку, а потом и девушку, и это если забыть о той неистовой благодарности за спасение любимого отца.
Но теперь к этой глупенькой полудетской влюбленности примешивалось что-то… совсем взрослое.
- Марта…
С крутизны они спустились, но её руку отпускать Руппи не спешил. Наоборот, сжал крепче, прищурился, глядя куда-то в пространство, и лицо у него было – словно драться собрался. На дуэли. С четырьмя опытными бретерами разом.
- Выходи за меня замуж, а?
- К… как? – только и смогла выдавить растерявшаяся девушка.
- Как домой вернемся. Вернемся же мы когда-нибудь! И можно к любому священнику подойти, хоть сельскому, хоть полковому… к сельскому даже лучше! Можно ведь обвенчаться, сказав лишь имена.
Все это напоминало бред или детские сказки. И придет за тобой принц на корабле под рассветными парусами… ну, пусть не принц, а будущий герцог… или была ещё сказка про найери, которая полюбила моряка, ой, та сказка совсем печальная – человеком она стать не смогла, и в пену превратилась. Но ведь правда же, Марте не превратиться в герцогиню, она как была дочкой адмирала-выскочки, так и останется…
- Нельзя, - тихо отвечает она.
Здравый смысл, доставшийся от отца, пока ещё сдерживал всё остальное, которое вопило, что надо соглашаться, пока Руппи не передумал.
- Почему? Не хочешь? – кажется, он растерялся. И даже обиделся.
- Хочу, - честно призналась девушка – Но у тебя же отец, бабушка, и все остальные… - Марта неопределенно повела рукой – Думаешь, Совет при кесаре герцогиню-простолюдинку примет?
- Да пошли они!.. – взорвался Руперт, в самый последний момент прикусив язык – …куда-нибудь! Марта, ну ты же все понимаешь, мне же бабушка невест списком уже подготовила, и представить страшно, КТО там будет!
- Лани, - не удержалась девушка от шпильки – И лебёдушки. Или, как твоя бабушка…
- Как бабушка, это не худший вариант, - с отвращением отмахнулся Руперт – Но мне всё равно… мне ни одна из них не даст дышать! И не важно, как – политикой голову заморочит или рыдать будет, как… как… как мама! А я хочу, и дышать, и жить… и ты хочешь! – он развернулся, схватив её вторую руку, и вся решимость Марты испарилась под его горящими глазами – Ты же настоящая! Ты всё понимаешь, и ничего не боишься, Марта! Да ты четырех принцесс и шестнадцати герцогинь стоишь!
- Руппи!
- А ещё ты самая красивая, - уже с меньше горячностью, едва не смущенно продолжил он – Лучше всех.
- Ты точно подумал?
- Подумал, а эти…
- Пусть идут к крабьей тёще! – отважно закончила девушка.
Руппи поперхнулся и засмеялся:
- Там им и место! А мы справимся, правда?
- Мы? – задумчиво повторила Марта – Пожалуй, да. Мы – справимся.

- Вот, значит, как? – Берто говорил лениво, растягивая слова – Я-то считал, что девушки любят победителей, но вашим, похоже, побежденные больше по вкусу…
Откуда юный марикьяре вынырнул, возвращающиеся дриксенцы не заметили, занятые очень важным делом, которое Вальдес бы одобрил. Если бы видел, конечно. А ещё бы попенял, что целоваться по углам – занятие более чем увлекательное, но надо проверять, точно ли вы в укромном местечке одни!
Руперт нехорошо взглянул на теньента, собираясь ответить, но Марта его опередила:
- Победители и побежденные очень быстро могут местами поменяться.
- О да-а, - Берто нехорошо улыбнулся – И мы это доказали.
Руперт скрипнул зубами. Глухие заборы, старые дома, чуть впереди тропинка превращается в мощеный проулок, который выводит к воротам в городской стене. Им не хотелось лишний раз мозолить хексбергцам глаза, вот и пошли обходной дорогой, загодя примеченной, кто же знал, что именно тут их и подкараулят. И – ладно бы портовая шваль, с которой можно не слишком церемониться, ведь за них сам адмирал заступаться не будет! Нет же, принесло оруженосца этого самого адмирала.
И оруженосец явно нарывается на ссору.
- Невеликая доблесть, двое на одного и в спину, - холодно ответил он.
Вальдеса они хотя бы предупредили. Честно! И уйти давали. Не то, что эти… под «райос».
К Арно в свое время Фельсенбруг отнесся хорошо. Арно был ни в чем не виноват, где Савиньяк, а где – море. Но этот!.. Этот был на «Франциске», когда… когда «Ноордкроне», их красавицу, их флагман…
Вряд ли адмиральский оруженосец стоял у пушек, но и за Зеппа, лично, с него неплохо бы спросить.
Если бы это не подставляло Олафа.
Нельзя!
А Салина смерил Фельсенбурга взглядом и презрительно обронил:
- Для пиратов – сгодится.
Ах, вот как?! Руппи почувствовал, как в груди лопается тонкая струна, удерживающая его здравомыслие. Пираты, значит?!

…Нет, он не кричал. Руперт говорил очень тихо, очень зло и очень… проникновенно. Слова били наотмашь, хлестко, и Руппи с огромным удовольствием видел, как в жгуче-черных глазах Берто начинает плясать злость.
Попроси кто-то повторить, что Руппи тогда наговорил – не повторил бы. Но цели своей достиг.
- Отлично, - прошипел марикьяре – Думаю, нам не стоит искать более подходящего места?
- Это вполне подходит, - вернул ему недобрую улыбку Руппи.
- Руппи, - тихо произнесла Марта, лейтенант обернулся: девушка смотрела на него огромными встревоженными глазами.
- Ты не волнуйся, - попытался он успокоить свою теперь уже невесту – Не буду я его убивать. Только проучу…
- Посмотрим, кто кого проучит! – тряхнул смоляной гривой теньент – Вы в последнее время что-то слишком самоуверенны!

* * *

…Поднять глаза на альмиранте было невыносимо стыдно. В первую очередь потому, что он не может не спросить, что случилось. И отвечать придется…
- Берто, что с тобой? – в голосе рэя Альмейды искреннее недоумение.
Пока – только недоумение.
- Ничего. Пройдет, - бурчит Альберто, старательно отводя глаза.
Ну, стыдно, стыдно же! Оруженосец адмирала, тоже мне! Какого-то паршивого дрикса проучить не смог!
Природная честность, всё же, заставляла признать, что дрикс оказался отнюдь не паршивым.
…Ну же, ещё чуть-чуть! Сейчас он поддастся, не может не поддаться, куда этому «гусёнку» до ученика самого Альмейды! Пусть знает свое место, и нос не слишком задирает. Гость, ха… Таким гостям в крепости место!
Но «гусёнок» не поддается. Упрямо отражает все атаки Берто, даже самые хитрые, и атакует сам. Бой идет на равных, если не сказать больше… Да когда он успел такое выучить? И где? Неужели рэй Вальдес научил?!
Боль обжигает лоб, и по коже течет что-то горячее, липкое, попадая в глаза… а дрикс отступает назад и смотри злыми глазами.
- Вы удовлетворены? Или продолжим? – спрашивает холодно, и Берто за этой холодностью мерещится издевка.
Берто изумленно дотрагивается до лба, отдергивает окровавленную руку…
- Вполне, - дрогнувшим голосом отвечает оруженосец.
Остается только развернуться и уйти. Потому что продолжение… или следующий бой могут быть только – насмерть. А этого не одобрит не только рэй Вальдес, но и альмиранте…
- А ну садись.
Всё, началось. Берто обреченно жмурится, пока его адмирал быстро разматывает повязку на лбу и осматривает аккуратно заштопанный порез. От души Фельсенбург приложил, пришлось к мэтру Вульфу заходить. Тот, пусть и зануда, как все бергеры, но лечит хорошо…
- Заштопано неплохо, - одобрил Альмейда, но Берто по голосу не может определить, насколько альмиранте сердит – Впрочем, кое-что ещё не помешает…
Пока адмирал шарит в ящике комода, его оруженосец сидит тихо, хотя больше всего ему хочется куда-нибудь удрать. С глаз подальше. Но Салина не бегают! Тем более – от заслуженного наказания… ведь альмиранте, конечно, сразу же понял, что это не просто рассаженный лоб, это след от чужой шпаги!
Альмейда возвращается, и, коротко бросив: «Терпи!» - принимается обрабатывать рану чем-то невыносимо жгучим. Берто терпит, а как же иначе, это не та боль, когда мужчина может позволить себе орать. Наконец, все заканчивается, и ему опять заматывают голову чистым полотном. Ожидание неприятного разговора скрашивается законной гордостью - рэй Альмейда умеет не только выигрывать сражения и размазывать врага по палубе во время абордажа, но и лечить. Кто ещё таким рэем похвастаться может! Уж точно не этот дриксенский наглец…
- Ну, и с кем же ты поссорился до того, что забыл о запрете?
Запрет дуэлей во время боевых действий… офицеры умирать не должны, во всяком случае, от рук своих же. Дриксы сами прекрасно справятся с прореживанием рядов.
А Берто молчит и разглядывает сапоги.
- Это неважно, - пусть его теперь с полным правом можно называть самонадеянным мальчишкой и пустоголовым задирой, но ябедами и подлецами Салина никогда не были, и он не станет!
- Ты думаешь?..
«Зачем же вы так ласково, альмиранте? Я сам как будто не понимаю…»
- Ну, мне же понадобится толковый адъютант после того, как твой срок службы закончится, - при этих словах сердце Берто ухнуло не то, что в пятки, куда-то в подвал – Почему бы не взять того, кто тебя так отделал? Вряд ли этот кто-то старше тебя… стоит подумать, - Альмейда с прищуром разглядывал то бледнеющего, то краснеющего оруженосца. Ему тоже было досадно. Берто был практически безупречен, и надо же, приспичило ему с кем-то поцапаться! – После того, как вы оба в канатном ящике посидите. И подумаете.
- Разрешите отбыть на «Франциска», альмиранте? – Берто с готовностью вскочил, щелкнув каблуками.
- Куда?!
- В канатный ящик для раздумий, как вы приказали.
- Стоять, - тихо и страшно обрезает адмирал – Берто, мне нужны оба имени, - усмехнулся – Несправедливо, если наказан будет лишь один. Ну?! Кто ещё такой смелый, что приказы нарушает?
- Он ничего не нарушил, - буркнул оруженосец и понял, что этим выдал себя с головой, только поздно вылетевшие слова ловить.
- Понятно, - Альмейда помрачнел – Праздношатающихся дворян в Хексберг нет. А не состоящий на службе офицер есть. Эх, Берто, Берто! Брысь с глаз…
Что тут скажешь? Ничего. Поклониться и уйти – наказание отбывать.
Устало-домашнее «брысь», конечно, внушало надежду, но уши горели. Надо же так подставить рэя! Такое разве что у этой наивной бестолковки, Дикона, получится. Мысли о Диконе Берто тут же постарался выкинуть из головы – доходящие из столицы вести юного марикьяре вгоняли в оторопь и заставляли чувствовать себя обиженным. Был ведь не хуже и не лучше других, правда, лапши на уши ему матушка навешала… или что там вешают на уши в Надоре? Вряд ли у них марикьярская кухня в почете.
Так правда или нет? Придд казался подлецом и скользкой тварью, а сам и Алву спас, и дриксов бьет – послушать о нем приятно, так неужели они не только в нем, но и Окделле ошиблись?! Или не ошиблись, а Дик там сам остался, с этим, последним Эпинэ?.. Пока не поговоришь с самим Диком или с очевидцами, не поймешь ничего. Бесполезно стучаться головой о стену, на Фельсенбурга злиться – и то приятней.
…Альмиранте послал за рэем Вальдесом, вице-адмирал понадобился срочно, сейчас же, значит, бежать за ним Берто. И он бежит, радостно, за спиной, как все эти дни – крылья. Победа, господа! Полная победа! Они на такую фантастическую удачу даже не надеялись!
К счастью, вице-адмирал оказался дома, иначе бегать за ним Берто по всему Хексберг. Лестница – под ноги, второй этаж, кабинет…
Рэй Вальдес не один.
Парень, ненамного старше Берто, если вообще старше, внимательно слушает то, что ему втолковывают. Но не так, как слушал бы наставления альмиранте сам Берто – этот стоит хмурый, настороженный, и запавшие светлые глаза глядят недоверчиво.
- Рамон зовет? Сейчас буду, - кивает Вальдес, поворачивается к первому собеседнику и строит подчеркнуто-скорбную мину – Только разберусь с этим… чучелом!
«Чучело» дергается, но молчит. Молчит, когда его вежливо берут за плечо и тащат куда-то из кабинета, дальше по коридору.
- И учтите… родич кесаря, если я вернусь и опять вас на боевом посту застану – свяжу и напою снотворным!
Что Вальдесу ответили, Берто не расслышал, сраженный открытием. Это вот – тот самый Фельсенбург, которого Луиджи приволок?! (К Луиджи, вообще-то, полагалось бы «рэй Джильди» обращаться, или хотя бы «капитан» но у Берто язык не поворачивался).
Да что дрикс тут вообще делает?!
Берто прекрасно помнил, как на его возмущенный вопрос посерьезневший Бешеный ответил – а тебе было бы приятно оставить раненого Рамона в одиночестве? Берто взъерошился и ответил, что, конечно же, нет. Хотел продолжить, но его оборвали, Вальдес посчитал, что всё сказано. Только Берто не смирился. Одно дело, конечно, раненый вражеский командующий, ему такое уважение оказать можно. Хоть и место ему не в Хексберг, а на дне! Но нянчится с его адъютантом, чьим бы родичем тот ни был… «гусей» сюда никто не звал! Пусть получают, что заслужили.
Но оруженосцу приходилось молчать. Вальдес проникся к своим «военнопленным гостям» совершенно неподобающими, с его точки зрения, добрыми чувствами. Альмиранте не одобрял, но молчал, лишь изредка язвя на этот счет. Остальные – кто равнодушно поджимал плечами, кто вообще одобрял вице-адмирала, кто подшучивал… двух дриксов не любили, но терпели.
Когда пленников переправили в Придду, Берто, можно сказать, вздохнул с облегчением. И тут опять. Здравствуйте, только вас и дожидались! Ну, полюбились они рэю Вальдесу, так отпустил бы на все четыре стороны! В Хексберг-то зачем?!
…Видело он их, когда «Астэра» вернулась. Кальдмеер был внешне спокоен, но выглядел постаревшим и усталым, даже по сравнению с прошлой осенью. А так бесящий Берто адъютант, наоборот, приобрел какую-то мрачную уверенность. Осмелевший «гусёнок» даже рисковал высунуть нос из приютившего его дома, Берто встречал Руперта на улицах. От силы пару-тройку раз, но ему хватило.
Альберто потрогал повязку, пнул ногой свернутый канат и уселся прямо на пол, подтянув колени к груди. Сам виноват, захотел проучить осмелевшего наглеца и не понял, что нарвался на противника сильнее себя. Как бы шрам не остался…
Интересно, им хоть после Излома удастся счеты свести? Или тогда это будет уже не нарушение приказа, а международный скандал?..

* * *

Тишина… теплая тишина живого, надежного дома. Большая, бархатная, добрая – кажется, что она мурлыкает, как большая сонная кошка.
Впрочем, кошка тут тоже иногда мурлыкает. Трехцветная «принцесса» так и не смогла выбрать, кто из трех претендентов нравится ей больше, и забиралась спать по очереди к двум адмиралам и одному лейтенанту. Да, и принцессой её теперь называли чаще, чем по имени… Вальдес смеялся, делал большие глаза и заявлял, что не желает оскорблять достойную даму такими сравнениями. Или Марта это первой начала, а он уже подхватил?..
Но сегодня кошки не было. Ушла к кому-то другому. И хорошо, зачем им кто-то третий?
Олаф сначала не понял, что за посторонний звук его разбудил. Напрягся по привычке, на флоте и в тюрьме внезапные, незнакомые звуки ничего хорошего не сулили. Он умел на слух понять, что не так с кораблем, а что – так, к счастью, подобными навыками в тюрьме обзавестись не успел, дергаясь там от любого слишком громкого лязга.
А причина оказалась куда проще, чем спросонья казалось, но как бы не хуже. Любопытная луна залезла в окошко и протянула прозрачные лучи под откинутый полог. Маргарита оказалась как раз в пятне света, она спала – и плакала во сне.
Среди почти беззвучных всхлипываний прорвалось имя, которое Олаф наполовину услышал, наполовину угадал по губам. Ольгерд… Несчастный мальчик. И несчастная его мать. Единственная, кто этого ребенка любил беззаветно. А ведь, проклятье, этот кошмарный дворцовый этикет вряд ли позволял ей с малолетним сыном часто видеться! Тем более, из него собирались сразу воспитывать наследника – сразу же и отобрали…
Кровожадным Олафа не назвал бы даже злейший враг (наоборот, фок Бермессер с подпевалами обвиняли его в излишней осторожности), но сейчас ему очень хотелось кого-то пристрелить. Того, из-за кого его женщина во сне плакала.
Только не в кого стрелять. Судьба – что призрак, вроде есть, а не убьешь…
- Мари… проснись! – он тихонько встряхнул девушку за плечо – Просыпайся!
Она всхлипнула в голос, дернулась под рукой и распахнула глаза.
- Что?..
- Ш-ш-ш… тихо-тихо-тихо…
Дрожит, но жмется доверчиво, замирает рядом, а кусать губы и сдерживать слезы – не надо. Не дело.
- Ты плачь, - шепчет Олаф в разрубленную луной темноту – Знаешь, как моя бабка говорила? «Слезами душа облегчается». Вот и плачь, не держи в себе.
«Я бы сам над многим плакал, если бы мог…»
Мы справимся, да? Да. И с этим тоже справимся, если вместе.

* * *

…Ротгер не врал и не успокаивал Луиджи, когда говорил, что его адмирал – человек без предрассудков. Рамон к чувствам других людей относился с пониманием. Притащил Луиджи свой «трофей» к Вальдесу в дом, а тот с восторгом в этот «трофей» вцепился – их дело. Желает вице-адмирал своих военнопленных гостей вместе с Луиджи проводить – пожалуйста, вряд ли за время его отсутствия Хексберг рухнет.
Но вот самому симпатизировать этим… дважды трофеям – увольте!
Вряд ли сам Ледяной знал, что умудрился оттоптать Рамону половину любимых мозолей. Альмиранте был человеком последовательным, привыкшим хорошо делать своё дело и всегда добиваться поставленной цели – а Олаф умудрился выжить назло всем планам, выжить, когда его приговорили. Рамону самому неприятно было понимать, насколько его это задело. Он почти с облегчением сплавил Кальдмеера к регенту – тот придумает, как эдаким подарочком судьбы распорядиться.
Нельзя сказать, что Рамон своего противника не уважал. Уважал, и отдавал должное талантам, но живой Кальдмеер в Хексберг его раздражал, как заноза в пальце. Что понятно – вряд ли можно испытывать добрые чувства к тому, с кем только что беспощадно резался (Ротгер может, ну, на то он и Бешеный), и кто самим фактом существования напоминает о твоем бессилии. Можешь выиграть хоть одну, хоть четыре, хоть восемь таких битв, но друга этим не спасёшь и прийти ему на помощь не можешь…
Ротгер, тот тоже хорош! Альмейда мысленно аплодировал регенту, бросившего такой камень во вражеское болото, то-то гуси полетают… а Бешеный лез на стенку и всё твердил, что с честным врагом и поступать надо по-честному, что приложивший руку к чужой подлости сам не лучше подлеца, и прочее в том же духе. Рамону на него даже рявкнуть пришлось. Были б хотя бы капитанами – не миновать драки, а так Ротгер пару недель изображал примерного служаку. Словно не с Рамоном они морскую соль кубками хлебали…
А Бешеный, додумался, его второй раз в Хексберг притащил. Точнее, их.
- Видел я нашего «гуся»… - усталый Бреве греет руки о чашку с шадди. Ветер, удивительно холодный для середины лета, заставлял даже закаленных моряков стучать зубами.
- Ну?.. – Альмейда старательно копается в бумагах.
- Ну. Знаешь, Рамэ, лучше б ты его, в самом деле, тогда убил.
- Могу сейчас исправить, - любезно предлагает Рамон – Тони, неужели и ты эту ледышку возлюбил?
За окном – ночь кромешная, кому какое дело, в каких чинах двое друзей… Впрочем, эти друзья и днем о них не сильно задумываются. Повезло тебе с ними, Первый Адмирал. Если б и Росио тут был… стой. Сейчас о Рокэ лучше не думать.
- Кальдмеера? С какой стати? – Антонио морщится, отпивая свой шадди – Нет, просто… представил и посочувствовал.
Конечно, не собирался он никого убивать… Ненавидеть уже побежденного – глупость, поднять руку на бессильного и беззащитного – вовсе недостойно мужчины. Злость сколько угодно могла поднимать морду и скалить клыки, Рамон надежно держал её в узде. Тому, кто собой не владеет, в адмиралах не место.

Рамон смотрел на письмо от регента, и в душе шевелилась какая-то подленькая радость. Не от того, что у врага неприятности. Неприятности врага – твои успехи, а от того, что так раздражающего его человека скоро в Хексберг не будет. Ротгер взбесится ещё сильнее (хотя – куда дальше, и так Бешеный), но с регентом не ему спорить.
Хотя этот – попытается.

* * *

- Доброго дня, - неприязнь неприязнью, а эта ледяная маска, под которой не разглядишь ни-че-го, Рамона восхищала. Как собой владеет! – Адмирал Вальдес сказал, что у вас к нам срочно дело.
Адмирал Вальдес. Как же. Как будто Рамон не знает, что эти двое давно уже друг друга по именам зовут. Именно по тому, что друг – друга. Ну, Ротгер, ну, учудил!
- Срочное, - Альмейда все-таки владел собой ненамного хуже – Но не настолько, чтобы не полюбопытствовать... скажите, лейтенант, кто всё-таки начал ту ссору?
Кальдмеер на своего адъютанта смотрит очень внимательно и как-то многообещающе, Фельсенбург молчит, насупившись. Хорошо ещё, Ротгера дома нет, специально подгадывал, наверняка что-то брякнуть бы сумел.
- Это неважно. Наш спор разрешен и вопрос закрыт.
Сговорились они с Берто, что ли?
- Пусть неважно, - согласился Альмейда – Но должен сказать, что я распространил приказ о запрете дуэлей не только на офицеров армии и флота, но и на всех дворян, находящихся на территории Хексберг. Если такое повториться, я буду вынужден ограничить вашу свободу. Всех вас, - быстро до мальчика дошло, молодец. Вон как помрачнел – Впрочем, я не думаю, что за оставшееся время вы успеете ещё с кем-то подраться. Но регенту то же самое посоветую.
- Простите? – подал голос Ледяной – Я правильно понимаю, что нас снова отправляют в Придду?
- Вызывают, - вежливо поправляет Рамон – К сожалению, в плену оказался один юноша, которого фельдмаршал готов выменять только на вашего адъютанта…и на вас.
- Кто он? – а голос упал.
- Арно Савиньяк.
Честно молчавший Руперт сдавленно не то шипит, не то выдыхает, и запальчиво возражает:
- Господин адмирал, может, вы нас тут же, сразу и расстреляете? Это будет быстрее и милосерднее!
«Заманчивое предложение, так бы и воспользовался» - мелькает мысль, но вместо согласия Рамон морщится и достает незапечатанное (а зачем? Всё равно вскроют…) письмо:
- Сначала прочтите, а потом выступайте с речами. Читайте, читайте.
Фельсенбург смотрит зло, недоверчиво и берет письмо так осторожно, словно оно отравлено. Разворачивает и вчитывается.
Одно удовольствие видеть, как у него постепенно лицо меняется.
Дочитал и остановился, застыл, пытаясь поверить, осознать.
- Руппи? Что там случилось? – даже Кальдмеер о приличиях и постороннем забыл, на адъютанта глядя.
- Вот… - а тот сам растерял слова, и лицо какое-то… перевернутое – Тут всё… всё сказано.
Кальдмеер куда лучше владеет собой, у него только скулы резче обозначились.
Молчат и переглядываются.
- Он прав, - ровным, невыразительным голосом подытоживает Кальдмеер, видимо, имея в виду написавшего письмо Бруно – Нам нужно вернуться как можно скорее.

@темы: Отблески Этерны