Северная Сказка

[Летописец Странников]

15.

Первая снежинка на фоне тяжелого низкого неба была совсем незаметна. Марта её почувствовала только тогда, когда крохотный снежный кристаллик упал ей на нос и, растаяв, побежал вниз прозрачной капелькой. Девушка деловито смахнула с лица воду, надвинула поглубже капюшон… бросила взгляд на меховую оторочку рукава – только что мех был черным-черным, а сейчас на нем не сосчитать белых крупинок.
В замок Фельсенбург входила зима.
Раньше это время для неё было окрашено радостью. Навигация прекращалась, снега и зимние бури делали море слишком опасным, моряки возвращались домой… и отец среди них. День рождения Марты они встречали вместе, правда, на празднование Нового Года Олаф не всегда оставался – порой приходилось срываться в Эйнрехт раньше, чтобы решить какие-то дела, о которых Марта в тот момент понятия не имела. Только злилась, что они у неё отца отбирают, и просилась с ним. Иногда Олаф уступал и брал дочь, оставляя её в доме Шнееталей, это было хорошо и весело, но всё-таки куда чаще они встречали праздник вдвоем. Теперь ей такого счастья не видать… да и Зимний Излом уже – просто Излом, а Новый Год наступит только весной. Марта тихо, пока никто не слышит, шмыгнула носом – мысли её последнее время посещали большей частью мрачные, касающиеся того, кто из них до весны доживет и доживет ли хоть кто-то.
В замке остались лишь женщины и охрана при них. Хорошая охрана, хватило бы и штурм отбить, если бы кому-то пришло в голову штурмовать замок. Пока было непохоже, чтобы им грозила опасность, Руперт письма писал бодрые. Короткие записки – для матери, уверяя, что у него всё хорошо и все живы (пока?), сухой отчет о делах – для бабушки, и – для неё. Там было всё, и мысли, и чувства, и дела, Руппи словно бы продолжал те разговоры, которые они вели по вечерам, закрывшись от всех за дверьми спальни. Ну… конечно, они не только говорили, то есть – все разговоры случались потом… Марта постаралась выбросить из головы все те мысли, от которых кровь приливала к щекам. Иначе станет совсем тоскливо и захочется повыть на скрывающие луну снежные тучи.
…Хитро петляющая дорожка сделала очередной поворот и вывела к широкому крыльцу. Марта задумалась, не хватит ли мерзнуть в замковом садике, в конце концов, если она запрется в своих комнатах до ужина, вряд ли кто-то её потревожит. Оставшиеся в замке женщины не искали общества жены брата, сына и внука. А Михаэль открыто её невзлюбил, остальным, хотя бы, хватало воспитания прятать чувства.
Размышления Марты прервала открывшаяся дверь. На крыльцо выскочила кое-как закутанная в плащ, щурящаяся в зимние сумерки служаночка. В саду больше никого не было, и Марта тихо вздохнула, поняв, что отсидеться в одиночестве у неё сегодня не выйдет. Наверняка же за ней послали.
- Госпожа Марта, вас её светлость Элиза зовет, - служаночка присела в книксене и многозначительно добавила: - Срочно.
- Хорошо. Веди, - Марта откинула капюшон, скользнув в тепло следом за своей проводницей.
Слуги дружно выступали на стороне «волшебницы Лотты», а волшебница страдала от одного присутствия в доме жены старшего сына. Вот и слуги старались намекнуть, что худородной баронессе в их замке не место, например, обращаясь к ней не как к жене графа и наследника, а как к дочери барона. Конечно, когда этого никто не слышал, как сейчас. Можно было бы поставить их на место, Марта даже знала, как, но не делала этого осознанно. Воевать с теми, кто гораздо, гораздо ниже тебя? Унижать в ответ на подколки? Вот ещё… к тому же это отчетливо отдавало бермессерством – из кожи вон лезть, чтобы каждый знал своё место, и всячески подчеркивать своё высокое положение… Не дождетесь! Она, конечно, всем всё докажет. Если захочет. Но – по-другому!

…Девочка держалась хорошо. В ответ на вздохи Лотты, откровенную неприязнь Михаэля, настороженное отдаление Деборы – знаменитая ледяная сдержанность. Отец научил её сдерживаться, теперь задача Элизы – научить Марту, в числе прочего, давать себе волю, не теряя лица. Всё-таки они слишком разные, Олаф и его дочь, в Марте слишком много огня, чтобы так себя ломать. Замечательно, если она сумеет перекроить свой нрав, а если наоборот – сорвется? Этого нельзя допустить. Руперт намертво вцепился в жену, сейчас опасно много зависит от доброй воли внука, поэтому Марта должна не подливать масла в огонь, а успокаивать мужа!
Если бы её мальчики выжили! Элиза внешне не дрогнула, но внутри очередной раз скрутила готовое вырваться отчаяние – если ты упал четыре раза, подняться должен пять. Она поднимется. И Дриксен за собой вытащит, если не осталось никого другого, способного это сделать! Если для этого надо смириться с выбором Руперта и вылепить из диковатой девчонки женщину, достойную сесть на трон, она смирится и вылепит. Благо, такой богатый материал…
«Заодно займемся Агатой» - Элиза оценивающе всмотрелась в притихших девушек – «Пора бы, девочке многое дано, но под крылышком Лотты…».
Служанка поставила на столик поднос с заварочником, разлила ароматный травяной настой по чашкам, поклонилась и бесшумно исчезла. Элиза взяла свою чашку, подавая девочкам пример. Марта явно пряталась за вбитый во дворце этикет – спина безупречно ровная, подбородок поднят, чашку держит аккуратно, за ручку, вторая рука на коленях. Если бы она сумела изобразить на лице хотя бы вежливое внимание, было бы совсем замечательно, нельзя быть настолько замкнутой. Элиза помнила её по дворцу – там Марта была куда живее, пусть и угрюмее. Повзрослела? Да, но не доучилась.
Агата, привыкшая к бабушке и вообще спокойно чувствующая себя дома, сначала взяла свою чашечку в ладони, согревая их о горячие фарфоровые бока, но посмотрела на Марту и постаралась скопировать её позу. Как же, разве может дочь герцога уступить внучке оружейника? Никак не может! Девочка вопросительно посмотрела на бабушку, и Элиза благосклонно кивнула, разрешая задать явно вертящийся на языке вопрос.
- Бабушка, почему ты хотела видеть только нас? – тут же бросилась в бой Агата.
- Потому что Михаэлю и Деборе наш разговор будет неинтересен, - Элиза внимательно посмотрела на недрогнувшую Марту и добавила – Кое-кому тоже рано знать эти вещи, но я ничего не могу сделать – сейчас придется очень быстро взрослеть.
- Да, ваша светлость. Пришлось, - как обычно, только по титулу и только на вы.
Марта не уступала Лотте в выстраивании стены между собой и новыми родичами.
- Хорошо, что ты это понимаешь, - Элиза говорила хоть и сухо, но напрямую, сейчас не время для глупостей и фанаберий. – Но кесарина должна знать и уметь больше, чем фрейлина, - а вот теперь снежная статуя дрогнула, на пару мгновений уступив место испуганной юной девушке – И я говорю не только о компетентности в государственных делах. Агата, тебе, я боюсь, придется ехать в Талиг. Полгода назад мы могли воевать, сейчас же мир будет выгоднее, а его лучше всего скрепить браком. Ну, не надо так пугаться, я думаю, что Руперт найдет тебе достойного жениха… к тому же, это пока не решено. Но упускать из виду такую возможность мы не можем…
Марту нельзя назвать злопамятной, у неё, как в известной шутке, просто память хорошая. Элиза прекрасно понимала, что приручить девочку уже не выйдет, малышка никогда не простит ей отца. Понять – сможет, разумом её Создатель не обделил, но простить – нет. И Руперт не сможет… С ним проще, внук, всё-таки, а Марта, пока не поздно, должна увидеть в ней союзницу и наставницу, ведь дочь Ледяного Олафа не может не ставить долг выше чувств! Промедлишь – и последняя возможность будет упущена, наоборот, любое её предложение будет встречать протест. Этого нельзя допустить, Леворукий один знает, сколько ошибок могут совершить такие, горячие и мстительные, если вовремя не схватить их за руку.
А дружба у Марты может получиться с Агатой, надо только подтолкнуть девочек друг к другу. Им обеим это будет полезно.

* * *

…Руперта преследовало ощущение липнущей к лицу паутины. И холода… чего-то промозглого, мерзкого, затхлого, совсем не той благословенной прохлады, о которой мечтаешь в летний полдень. Что за город Эйнрехт – и жара тут мерзкая, и зима – не спасение!
- Всё? – наполовину не веря, выдохнул парень – Неужели – всё?..
- Если бы! – отец раздраженно стянул с рук перчатки и непривычно-резким движением швырнул их на стол. Кабинет, где Готфрид занимался делами, был чист и прибран, но всё равно казался заброшенным и потускневшим – Фридрих успел скрыться. Попытаемся перехватить, но для этого надо хотя бы знать, куда он направился… сейчас выясняем.
- Хорошо бы к морю, - Олаф говорит слишком медленно и как-то монотонно. Неужели опять голова болит? Столица любого способна довести, даже забывая о… перевороте, захвате, Леворукий знает, как назвать то, что они сотворили, – После того, что случилось со «Звездой веры»… - адмирал еле заметно запнулся и так же ровно продолжил – …принцу будет тяжело найти помощь и поддержку среди моряков.
- Догадается, - Руппи безотчетно потер лицо, пытаясь стряхнуть призрачное, отвратительно ощущение – Ему первому о волнениях на флоте докладывали, - такие, как Фридрих, становятся куда как сообразительными, когда речь заходит об их шкуре!
- Но проверить это направление мы обязаны, - герцог Альберт провел ладонью по поверхности чистого, девственно пустого стола – Надо к её высочеству идти…
- Иду, - вяло откликнулся его сын.
- Разумнее остаться здесь, - в голосе старшего Фельсенбурга мелькнула привычная ирония – Ты же у нас глава, хм… восстания против узурпатора, будет лучше, если тебя не придется искать по всему дворцу. Я сделаю это сам.
- Он прав, Руперт, - подтвердил адмирал.
Олаф мог бы добавить, что Руппи сейчас лучше не встречаться с принцессой, которую он, Рупии, готов покусать, но с которой придется разговаривать спокойно и уважительно. Впереди немало других неприятных встреч и разговоров, которых ему никак не избежать. Но не добавил – зачем говорить об очевидном?
Дверь за отцом захлопнулась, Руппи выдохнул и подошел к Олафу, который весь разговор простоял у стены. Пока здесь был герцог, он то ли, в самом деле, на неё не опирался, то ли успешно делал вид, что не опирается – но, как только они остались вдвоем, открыто прислонился, не стесняясь. И правильно, Руперт его каким только не видел.
- Мой адмирал, что с вами? Врача найти? – во дворце должен быть очень хороший врач, не стал бы Готфрид при себе плохого держать.
- Не нужно. Не поможет.
- Я всё-таки найду… то есть, - спохватился Руппи – Пошлю кого-нибудь, чтобы нашли.
- Руппи, не поможет, - Олаф неловко поднял руку, и лейтенант ахнул, увидев, что запястье адмирала замотано платком. Успевшим покраснеть от крови. – Это не рана, не болезнь… - он поморщился и схватил оторопевшего адъютанта за плечо – Руппи… это истинники.
- Я помню, что видел летом, - прошептал Фельсенбург, не замечая, что сочащаяся из запястья Олафа кровь пачкает ему одежду – Я помню, что Беш… адмирал Вальдес говорил. Всё так плохо?!
- Хуже, чем ты думаешь, - Олаф тоже шептал, но ему просто сил не хватало громко говорить – Послушай, это не бред, хоть кажется… король Гаунау верно поступил, бери пример. Обвиняй Орден, в чем хочешь, но Истины в Эйнрехте… в Дриксен быть не должно, иначе нам конец! Про Агарис… слышал?
- Слышал... мой адмирал, вам всё-таки врач нужен!
- Потом… я всегда был и буду эсператистом, но они губят нас, себя… всех! Ты же чувствуешь? …чувствуешь. Убери их, и всех, кто с ними связан, иначе… не спастись…
- Я понял, я… Олаф!!
Кажется, адмирал успел услышать, что его по имени назвали. А. может, и нет – он медленно осел на руки адъютанту, потеряв сознание. Руппи зло зашипел сквозь зубы – поможет, не поможет, к кошкам закатным! Если этого врача сейчас же не найдут...

* * *

- Ну, что, что там?! – Агата нетерпеливо тронула Марту за локоть, едва сдерживаясь, чтобы не заглянуть ей через плечо.
- Там… ой, - Элиза строго выговаривала Марте за это «ой», пытаясь отучить её от детского возгласа, но порой он у Марты всё-таки вырывался – Руппи совсем развоевался.
- Весь «хвост» Фридриха по перышку разобрал? – хихикнула юная герцогиня.
Ещё более юная графиня мрачно поправила падающую на лицо прядь волос. Право носить «дома» простые платья она отбила, но в том, что касалось причесок, старшие женщины были поразительно единодушны и совершенно неумолимы – Марте надо привыкать к светскому образу, а потому никаких кос! Только прически, достойные её нынешнего и будущего положения.
- Если бы хвост. Он Орден Истины объявил пособниками узурпатора, а ещё пару орденов – их соучастниками.
- Ну и что? – Агата пожала плечами – Они Фридриху помогали? Помогали. А он трон захватывал законно? Нет!.. Вот если бы это честная борьба была… - Марта хмыкнула, и Агата кивнула, соглашаясь, что Фридрих и честная борьба не сочетаются даже в шутку – А Эсперадора нет, и глав орденов – нет, одни кардиналы остались. Нас даже проклясть и отлучить некому, ведь нашего кардинала тоже обвиняют, правильно?
- Правильно, - подтвердила Марта – И адриановцы Руппи поддерживают. А остальные вежливо молчат…
Агата вдруг поднесла палец к губам, одновременно делая большие глаза. Марта, прекрасно поняв этот жест, уткнулась в письмо, торопливо выискивая там куски, которые можно было бы зачитать вслух для «волшебницы Лотты». Она Агате вполне доверяла – та жила вместе с матерью куда дольше Руперта, и, в отличие от брата, прекрасно угадывала момент её появления.
Ну, так и есть. В дверях возникло воздушное видение в родовых цветах.
- Девочки, как можно в такую прекрасную погоду сидеть в четырех стенах? – в глазах прекрасно Лотты светился мягкий укор и материнская печаль. – Короткие прогулки на свежем воздухе так полезны в вашем возрасте!
- Мама, мы читаем письмо от Руппи, - ангельским голоском ответила Агата.
- Прочитать вам? – с невинной улыбкой поддержала её Марта.
Лотта слегка переменилась в лице:
- Я думаю, лучше это сделать после обеда, когда соберется вся семья. Не опаздывайте, милые мои… - и скрылась.
Агата прыснула, Марта задорно ей подмигнула. Эта схватка осталась за младшим поколением. Как и прошлая – в тот раз герцогиня фок Фельсенбург навестила девушек, когда они трагическим шепотом обсуждали некий очень интимный вопрос. Точнее, трагедия в голосе была у Агаты, в душе которой девичье любопытство одержало убедительную победу над воспитанием и запретами. Марта же просто тихонько фыркнула: «Ну, если сравнивать с уколотым иголкой пальцем, то, конечно, больно. А по сравнению с неделей скачи в мужском седле – ерунда…». Агата немедленно переключилась на вопрос, куда это Марта так торопилась, если скачка до замка Фельсенбургов была уже после свадьбы. Пришлось ей объяснять про бегство от Фридриха. К которому добавились три дня до Хексберг, как раз тогда, когда она обрадовалась передышке. Слово за слово, добрались и до самого города, и до талигойских моряков, и вообще до рассказов о Талиге…
…Тут-то герцогиня и пришла. Хвала Создателю, что они догадались уединиться для разговора в музыкальной комнате. Тогда Лотта была неосторожна, и, когда Марта с кристально честным взглядом пояснила, что соскучилась по арфе и предложила спеть и сыграть, она согласилась послушать. Марта и спела. Древнюю балладу, один из вариантов того, почему агмы и вариты друг друга не любят. Вообще-то версий было множество, эта оказалась романтическая – якобы король агмов бросил в темницу свою жену, дочку варитского короля, и собрался её казнить. По всем правилам языческих сказаний, в помощь героям нашлось волшебное животное – стервятник, который согласился доставить любящему отцу весть о попавшей в беду дочери, но потребовавший плату, ему, дескать, детей кормить нечем. На том месте, где королевна расплатилась с хищной птичкой, Лотта явно позеленела, а Агата совсем не по-герцогски вытаращила глаза. Но Марта мстительно допела до конца – как разгневанный отец примчался на помощь, убил агма, забрал дочь и счастливо отбыл восвояси.
«Волшебница» пришла в ужас и попросила больше никогда не петь о «такой гадости и жестокости». А Марта в ответ заявила, что это не гадость, а их собственная история и песни, их предками сложенные. И забывать их не следует – хотя бы для того, чтобы учиться на своих ошибках, а не повторять чужие. Лотта, в конце концов, ушла с несчастным видом, а Агата, помолчав и проводив мать задумчивым взглядом, спросила, не знает ли Марта других древних баллад. И, конечно же, нот к ним.
Это был первый раз, когда Марта почувствовала себя полной и безоговорочной победительницей… Но – тут девушка нежно улыбнулась письму, которое всё ещё держала в руках – похоже, что не последний.
- А ещё, Агата, Руппи пишет, что к Весеннему Излому нам придется ехать в столицу.
- Так быстро?.. – девушка невольно поёжилась.
- Фридрих – принц, - Марта вздохнула – И окончательный приговор ему может вынести лишь законно избранный кесарь. Ну и что, что он удрал, какое-то решение принимать надо, иначе смута продолжится. И потом, его найти могут в любой момент. Ну, вот… Совет Трех и Семнадцати скоро собирается. Будут выбирать.
«Хотя выбирать-то, считай, и не из кого» - тоскливо подумалось ей – «Может, всё-таки Ларс?..»

* * *

- …Разве ты своим ощущениям не доверяешь?
Руперт неопределенно пожал плечами:
- Вы всё равно это лучше чувствуете, чем я.
Привычно горчила мысль, что с прошлой осени он привык видеть Олафа больным, раненым или замучено-уставшим. Время, когда адмирал был здоров и относительно спокоен (кто может быть спокоен полностью, когда против тебя годами плетут заговоры?), стало казаться туманной небылью из далекого-далекого прошлого.
Нет, нет и ещё раз нет! Пусть Руппи всего лишь лейтенант – он приложит все старания, чтобы его адмирал вновь стал самим собой.
- И Совет собирается, и суд начался, - продолжил Руперт как можно спокойнее – На Совет женщин, конечно, не пускают, но вы же знаете, что там в законе написано – нужно, чтобы на избрание… нового кесаря… все семьи собрались.
- Знаю, - Олаф сидел, опираясь на подушки, задумчиво разглядывая перевязанное запястье. На аккуратной повязке не было ни единого пятнышка крови – А Маргарита нужна, как свидетель, к тому же, теперь её нужно показать… иначе обвинения в пропаже переползут на нас самих. Кстати, почему до сих пор никто не пришел ко мне? Я ведь тоже свидетель.
Руппи взъерошил волосы, отводя взгляд:
- Я пока запрещаю.
- Зря. Предварительные показания я дать могу. И не надо так блестеть глазами, Руперт, я знаю, что ты хочешь сказать… но мои чувства к делу не относятся.
- Хорошо, - угрюмо согласился бдительный Фельсенбург, будь воля которого – судейские к Кальдмееру бы на выстрел не подошли. Никакие! Никогда! – Значит, вы тоже считаете, что можно?
- Можно, Руппи. Мы и так протянули, сколько могли.
Да, тянули, чтобы убедиться – главная опасность миновала, и вызванным в Эйнрехт женщинам если и грозит опасность, то простая и понятная. Пуля, нож или отрава – невеликая радость, но сохранить от них проще, чем от потусторонней гадости, разлитой по столице. Руперт боялся загадывать, но надеялся, что они успели, смогли, отвели от города неведомую мерзость. Во всяком случае, Олаф, свалившийся всё с той же болезнью, которая донимала его в Талиге, пошел на поправку, да и самому Руперту дышать стало легче.
- А что её высочество?
- Да что эта лосиха может! – брезгливо дернул плечом Руппи – В истерике, как всегда…
…Кажется, сказал он что-то не то. Олаф сразу похолодел и нехорошо прищурился, уставившись на своего лейтенанта знаменитым вымораживающим взглядом:
- Так, - четко выговорил адмирал – Руперт. Я понимаю, что два желторотых лейтенанта в разговоре с глазу на глаз могут и не такие выражения употреблять. Но наследнику герцога и возможному кесарю следует подбирать более нейтральные слова.
- Но!.. – вскинулся было Руппи и осекся под ледяным взглядом.
Проклятье, Гудрун в самом деле – лосиха! Не только по фигуре, но и по мозгам!
Только адмирал прав, как всегда. Думать он может всё, что угодно. Говорить – нет. Марта бы его, конечно, поняла и поддержала… и тоже, скорее всего, получила бы отцовский выговор (может, и более строгий).
- Я… я всё понял, - Руппи опустил голову – И запомню.
- Я надеюсь, - ровным тоном подытожил Олаф.
В окно ударил снежный заряд – Эйнрехт заметало. Не по крыши, конечно, как Хелленштайн, но гильдия метельщиков без работы не останется.
Надо было вставать, прощаться, идти к отцу, писать бабушке, разбираться с теми, кто поспешно отрекается от Фридриха и теми, кто выжидал и теперь так же спешно подтверждает лояльность будущей законной власти. На них свалилась сотня дел… но вставать и уходить не хотелось. Олаф Кальдмеер – единственный человек в Эйнрехте, с которым Руппи мог быть собой, мог не скрывать ничего и просто попросить совета и поддержки. Вообще-то, почтительные и добродетельные сыновья за таким к отцу ходят. Только вот Руперту его адмирал давным-давно заменил вечно занятого делами герцога Альберта.
- Скучаешь по ней?
Руппи вздрогнул, выныривая из раздумий, и снова запустил в волосы пятерню. Движение выло каким-то неловким, смущенным…
- Скучаю, - честно признался он – Я даже не думал, что можно… вот так.
Ну да, одно дело ведьмы, по ним не захочешь – соскучишься, а земные женщины – что? Мать, сестры… Руппи любил их, но никогда не был близок, разве что с Агатой, с которой они в детстве вместе играли в великое переселение варитов. Только Агата быстро выросла и занялась девчоночьими делами с Деборой. Случайные подружки оставались случайными подружками. Марта, пока маленькой была, его мысли не слишком занимала, а потом была рядом, всегда рядом, да и до скуки ли было после расставания?
А теперь вот, отдышавшись, понял – плохо без неё. Тоскливо.
- Понимаю, - у Олафа глаза потеплели, уголки губ приподнялись в улыбке, в которой светилась... неужели нежность? – В твои годы я тоже не понимал, что можно ТАК скучать по женщине.
- А потом? – спросил Руппи прежде, чем додумался прикусить язык.
- Потом? Понял, конечно же.
«Дурак. Мог бы и сам понять, без глупых вопросов» - мысленно попенял себе Руппи.
- Я сейчас же напишу, - пообещал он – И домой, и мастеру Мартину. Пусть приезжают скорее!

@темы: Отблески Этерны