Стань таким, каким ты не был - и останься тем, кем был. (с)
Потому что я эту дурь все-таки написала, ура мне! Фанфик. Про Кальдмеера и ещё кое-кого, но этот "кое-кто" не Вальдес, не смотря на взятый в качестве эпиграфа текст. Вальдес там появляется в качестве группы поддержки. Пусть не обижаются те, кого невольно ввела в заблуждение.
Да, ещё - это просто "проштыр", ни на что не претендующий. Просто мне показалось, что это будет красивая и гармоничная пара. Ну и отписала их, как смогла, и догадываюсь, что смогла не слишком достоверно - читатели имеют полное право сказать "Не верю! Быть не может!" - и я покладисто с ними соглашусь.
И последнее - надеюсь, что после выхода завершающих книг этот фанфик попадет в категорию АУ только из-за замужества героини, а не из-за смерти кого-то из упоминающихся персонажей.
Юг и Север
В северных морях редко увидишь такой цвет воды в бухтах, насыщенно-синий, глубокий в центре и пронзительно-сияющий на мелях. Прозрачная вода у берега, сквозь которую просвечивает дно, не мутнеет к глубине, а постепенно окрашивается лазурью, пока торжествующая синева не захватит взгляд, не давая больше ничего разглядеть. Северные бухты большую часть года переливаются серебром и сталью. Игра небесного цвета радует моряков юга… но лето – есть лето, а лето после Излома Эпох – и вовсе не обязано следовать правилам.
Море у Хексберг дразнило южным красками, и казалось, что оно смеется. Смеялось солнце, смеялся ветер – не только здесь, казалось, весь мир радуется новому Кругу и упивается жизнью. Звенящая в воздухе радость звала забыть о боли, о неудачах, о зимнем холоде.
Не получалось… Олаф Кальдмеер плотнее запахнул плащ – прохладный ветер с моря мстительно пробирался под одежду. Дриксенского адмирала не удивишь холодом, но хегсбергские ведьмы его, в отличие от Руппи, явно не любили. А может быть, проказы астэр были ни при чем, и холодом пробирало от взгляда на бухту. Где-то там, под по-южному лазурной волной, спала «Ноордкроне» и её моряки. Адольф, Йозеф… он каждого мог бы назвать по имени. Олаф смотрел на нежащееся под солнцем море, а видел осенние облака, серую воду и пороховой дым.
Конечно, кесарь был прав. Конечно, Дриксен тряхнули на Изломе так, что хочешь, не хочешь – а мирный договор подписывай, хотя бы для передышки и приведения в порядок собственной страны (которая пострадала не столько от талигойских армий, сколько от бестолкового Фридриха). Конечно, он рад был снова встретиться с Бешеным, и Руперт в плену успел завести себе… как ни смешно – друзей… Кто знает, что случиться через пятьдесят лет, но адмирал цур зее Кальдмеер надеялся, что ему больше не придется сойтись с Ротгером Вальдесом в бою. А если повезет, и Руппи эта чаша минует. Но Хексберг!
Олаф никогда не думал, что возвращение в этот город так резанет по сердцу.
«Надо будет спуститься вниз, к морю… попрощаться по-настоящему» - тогда он, раненый, этого так и не сделал. Погибшим память и месть важнее ритуалов, но не отдать должное тем, кто сражался до конца – за него! – он не мог.
- Вас мучает память?
Слова, негромко произнесенные незнакомым женским голосом, Олафа застали врасплох. Надо же так задуматься и не заметить, как к нему подошли. Адмирал обернулся, чтобы поприветствовать, как должно, заговорившую с ним женщину…
…кэцхен!..
…и в душу ворвался ветер и солнечный свет, разрывая давящую память, как ведьмы-ветры разрывали тяжелые осенние облака. Молодая женщина спокойно и сочувственно смотрела на адмирала темными южными глазами, в которых светилось понимание. Не томная хищница, не трепетная лань, не смазливая девица – она… Олаф понял, что ошибся, на шалую астэру незнакомка тоже не походила. Те танцуют, не желая знать ни прошлого, ни будущего – только ветер и звезды, а эта помнила многое.
- Сударыня?
- Франческа Скварца, - женщина протянула руку.
Олаф, к счастью, талигойские обычаи помнил хорошо и не растерялся – поднес к губам замерзшую на морском ветру ладошку.
- Олаф Кальдмеер.
- Я не ошиблась, - Франческа чуть наклонила голову – Гавань Хексберга у вас хороших воспоминаний вызвать не может.
- Вы… догадливы.
- Я наблюдательна, - грустная улыбка – Вы смотрели на море, как смотрят раненый, вынужденный терпеть неизбежную боль. Но вы здоровы. Значит – память… она может ранить сильнее оружия, - она с тихим вздохом отвернулась, грустно глядя в пронизанный солнцем простор – Я все же была женой моряка…
- Тогда, - грустно усмехнулся Олаф – Дриксенский адмирал тоже не вызывает у вас мыслей о хорошем.
Конечно, имя у неё было совсем не талигойское, и тем более не бергерское – Олаф скорее бы предположил, что Франческа родом из Ургота или Фельпа, к тому же фамилия Скварца была знакомой – но на стороне Талига сражались фельпские моряки. Если бы не великодушие одного из них, он бы давно лежал в хексбергской земле. Великодушие Луиджи, прихоть кэцхен, верность и отвага Руперта… а Франческа сказала «была женой». Была.
Война... И женщины не склонны прощать даже самого благородного врага, это не Вальдес, который отнесся к пленнику, как к гостю.
- О, нет. Муцио сгубили Бодрон и Гайифа, и это было до войны с Дриксен. Поэтому вы, адмирал, вызываете у меня желание поговорить.
Конечно же! Муцио Скварца! Пропавший, и, скорее всего, убитый. Значит, все-таки Фельп…
Наверное, она сочувствовала и жалела его. Но вслух не сказала, и Олаф был за это Франческе благодарен. На женщину такой красоты можно просто смотреть; но она, к тому же, умна и тактична, и хочет побеседовать – надо быть покойным Фридрихом, чтобы проигнорировать, и покойным же Бермессером, чтобы её оттолкнуть!
- Я буду счастлив. Но вы, кажется, замерзли… в Хексберг почти лето, но для детей юга здесь слишком холодно.
- Луиджи! – Ротгер толкнул приятеля в бок и сделал большие глаза.
- Что-то случилось? – не понял фельпец.
- Не туда смотришь, - Вальдес развернул его в сторону улицы, которая спускалась от смотровой площадки к морю – Меня глаза обманывают или ты тоже видишь это?
Луиджи присмотрелся, пытаясь понять, что же так поразило и развеселило Ротгера (впрочем, веселило его почти все). Первым делом в глаза бросился неторопливо шагающий Кальдмеер. Странно, почему он его и Вальдеса не заметил, может, причина в идущей рядом женщине, с которой он разговаривает? Темноволосая, в дриксенском плаще… но это же…
- Франческа?!
- Эмиль расстроится, - философски вздохнул Ротгер. В глазах Бешеного плясали восхищенные смешинки.
- Марселю следовало чаще писать ей письма, - ошарашено согласился Луиджи – Я понимаю Кальдмеера, но Франческа-то что в нем нашла?..
* * *
…Щетка скользила, мягко пропуская между зубьев давным-давно расчесанные волосы. Пора было отложить её и отправляться в постель, но Франческа продолжала сидеть перед зеркалом, машинально проводя щеткой по волосам. Сердце то замирало, то начинало бешено стучать, молодую женщину бросало от тревоги к странному чувству, которое испытываешь, стоя на краю обрыва. А за окном шелестело на ветру северное дерево, название которого она не знала.
Может быть, поэтому она решила принять приглашение Марселя и поехать в Хексберг, где должно было состояться уникальное событие – подписание мирного договора между Дриксен и Талигом? На юге каждый цветок, каждый рассвет и сам рисунок звезд заставляли прошлое хватать Франческу за горло. Эти цветы дарил ей Муцио; в эти рассветы она всматривалась, дожидаясь его корабля; эти звезды были свидетелями их любви. Юг кричал о прошлом – но на севере она не была никогда. Франческа надеялась, что память отпустит её хотя бы здесь.
И почему так странно сбылись эти надежды?..
Франческа задумчиво смотрела в зеркало, отложив, наконец, щетку. Память стала светом и печалью – перестав быть тюрьмой и болью. А ключ от тюрьмы был в руках немолодого моряка, недавнего врага, смотревшего на неё с неподдельным восхищением в светлых северных глазах. Как он сотворил то, что оказалось не по силам ни дипломату от Создателя Марселю, ни маршалу Эмилю?
Она хотела встретить того, кто заставит Муцио стать прошлым. Встретила. И что ей теперь делать с этой встречей?..
Ответ на вечный вопрос пришел утром. Со слугой из дома Вальдеса, который принес цветы и учтивое приглашение на прогулку по окрестностям. Конечно же, Франческа ответила согласием, но в голове упорно крутилась мысль: «Господин Кальдмеер сам додумался или его Ротгер и Луиджи подучили?»
* * *
- Вижу, историческое событие повергло тебя в уныние, – Ротгер шутливо отсалютировал другу и бывшему противнику бокалом.
Олаф на свой бокал смотрел молча. Смотрел, поглаживал рукой шрам на щеке, потом покачал головой:
- Нет. Я признал это… с твоего позволения, событие давно, - пауза – На «Ноордкроне».
О том, что Кальдмеер признал неизбежность поражения и все же сражался до конца, не сказал ни он, ни Бешеный. Зачем? Оба не могли представить, что можно поступить иначе.
- Значит, я прав, - Ротгер, как в первом их разговоре, резко отбросил шутовство – И дело в прекрасной Франческе. Так?
Его собеседник пожал плечами.
- Она тебе отказала?
- Нет. Я не разговаривал с ней об этом.
- Ну и глупо, - поставил на стол бокал адмирал талигойский – Влюбиться в женщину и молчать?
- Влюбиться может Руппе, - мрачновато поправил адмирал дриксенский – Молодой и горячий. Мне далеко не двадцать лет, - Бешеный поднял брови. И Олаф пояснил – Не влюбился, но… женщин много. Франческа Скварца – одна…
- Все, - вскинутые руки Ротгера демонстрировали полное поражение – Здесь я бессилен. Позвать Луиджи, что ли? Вы с ним замечательно побеседуете на тему несостоявшихся любовей, - и без перехода, жестко, серьезно – Олаф, она тебе нужна?
- Я ей не нужен, - Кальдмеер ушел от ответа – Что я могу ей дать? Я немолод, не красив, я даже не дворянин. Недавний враг, и… сильно проигрываю Валме и Савиньяку.
- Олаф, - тон у Бешеного стал бархатным и вкрадчивым – А ты саму Франческу – спрашивал? Нет? Так пойди и скажи ей все это. И послушай, что она тебе ответит.
Вальдес заговорщицки подмигнул другу и быстрым движением подхватил бокал, пригубив вино.
* * *
- …Этот договор был формальностью, - Олаф погладил шрам, движение вышло нервным – Теперь она улажена. И мы уходим домой. Вы в Фельп, я в Метхенберг…
Фельп и Метхенберг, Талигойский Союз и Дриксен, Юг и Север…
Франческа, отошедшая к окну, обернулась, её лицо было бледным и строгим:
- Я не вернусь в Фельп.
- Как?..
- Прошлое. Я не хочу снова в нем утонуть… – она опять вернулась к созерцанию улицы – К тому же, из Хексберг ближе до Метхенберга, чем из Фельпа.
Зубодробительные для фельпца названия Франческа выговаривала без запинки, Олаф, общающийся с Луиджи, постоянно этим восхищался, но сейчас привычные восхищение и уважение были перебиты изумлением.
- Франческа… простите, что называю вас по имени, но я должен сказать вам… уехать, промолчав, будет трусостью, недостойной адмирала.
- Я слушаю, - она не обернулась, голос не дрогнул, руки не теребили ткань платья, но охватившее женщину напряжение Олаф чувствовал кожей. А ему самому только знаменитое хладнокровие помогло, ведь одно дело – объяснить все другу Ротгеру, и другое – повторить ей, стоя рядом и глядя на точеный профиль. Франческа… чуть больше недели назад они встретились, но этого хватило, чтобы северный лед уступил южному солнцу. Но захочет ли солнце осветить холостяцкий дом в военной гавани? Или это был последний проблеск в жизни Олафа Кальдмеера?
- …Как видите, я мало что могу вам предложить. Тем более, рядом с такими рыцарями, которые добиваются вашей руки.
- Если бы я ответила этим рыцарям, - негромко перебила Франческа, но Олаф замолчал сразу же – Я бы сделала это давно.
- Поэтому я рискую спросить. Не бойтесь оскорбить меня отказом – я не надеюсь на ответ. Франческа… вы… я прошу вашей руки.
Вот и все. Сейчас она скажет «нет», и Ледяной Олаф будет полностью отвечать своему прозвищу – не только в бою и дворцовых интригах, но и в жизни.
- Да.
Время замерло – и тут же сорвалось в галоп, не хуже иноходцев с герба Эпинэ.
- Да, Олаф, - Франческа, не дожидаясь ответа, повернулась к мужчине, и её глаза светились нежностью – Я согласна.
Нежные и теплые (сейчас – теплые) пальцы коснулись шрама на щеке, Кальдмеер, не осознавая, что делает, накрыл ладонь Франчески своей – боясь поверить и уже веря.
- Согласна с тать женой недавнего врага?
- Да, - она уже улыбалась.
- Войти в дом убежденного холостяка, разменявшего шестой десяток?
- Да, - улыбка Франчески стала шире, в глазах заискрился смех – Согласна ждать, когда ты вернешься, согласна сама смешивать лекарства, и я не боюсь ваших аристократок. Не думаю, что девы Дриксен, - она лукаво прищурилась – Намного страшнее Дуксии. Как бы они ни шипели.
Когда она сказал «да» Муцио, тот подхватил Франческу на руки и закружил. Эмиль Савиньяк, наверное, поступил бы так же. Марсель Валме встал бы на колено и прочитал подходящий к случаю сонет.
Олаф Кальдмеер просто обнял её, бережно прижав к себе, и молча погладил по собранным в простую прическу волосам. Ледяной он и есть Ледяной – но Франческа чувствовала, как бешено колотится его сердце.
* * *
- Ротгер и Руперт…. – Франческа поставила последний росчерк на клочке бумаги, и опустила его в знаменитый Тот-Самый-Кубок – Какое ещё?
В кресле, доставшемся «по наследству от кого-то», могло поместиться два Олафа, поэтому забрались в него вдвоем. Сидеть приходилось, тесно прижавшись друг к другу, и адмирал одной рукой обнимал жену, прикасаясь щекой к черным волосам.
- Муцио. Я знаю, что тебе хотелось бы.
Франческа чуть отстранилась и благодарно коснулась губами щеки мужа:
- Пусть кто-то после этого ещё раз спросит, почему я выбрала тебя!
Третий клочок бумаги опустился в кубок.
- Хотя… - женщина покачала головой – Муцио Кальдмеер… это будет звучать страшнее, чем Ротгер Вальдес, - прыснула и заполнила четвертый листок – Пусть тогда будет и Луиджи. Если бы не он…
- Тянем? – Олаф взял кубок, и слегка встряхнул его, перемешивая бумагу.
- Тянем! – Франческа засмеялась и страшным шепотом добавила – Но самое смешное, если это будет девочка.
В окно дома в Метхенберге стучал зимний дождь. Завершался четвертый год Эпохи Ветра.
Да, ещё - это просто "проштыр", ни на что не претендующий. Просто мне показалось, что это будет красивая и гармоничная пара. Ну и отписала их, как смогла, и догадываюсь, что смогла не слишком достоверно - читатели имеют полное право сказать "Не верю! Быть не может!" - и я покладисто с ними соглашусь.
И последнее - надеюсь, что после выхода завершающих книг этот фанфик попадет в категорию АУ только из-за замужества героини, а не из-за смерти кого-то из упоминающихся персонажей.
Юг и Север
Юг и Север
Знали мы, что Юг и Север не свести -
Но Излом не знает слов "нельзя" и "можно".
(с) Канцлер Ги
Но Излом не знает слов "нельзя" и "можно".
(с) Канцлер Ги
В северных морях редко увидишь такой цвет воды в бухтах, насыщенно-синий, глубокий в центре и пронзительно-сияющий на мелях. Прозрачная вода у берега, сквозь которую просвечивает дно, не мутнеет к глубине, а постепенно окрашивается лазурью, пока торжествующая синева не захватит взгляд, не давая больше ничего разглядеть. Северные бухты большую часть года переливаются серебром и сталью. Игра небесного цвета радует моряков юга… но лето – есть лето, а лето после Излома Эпох – и вовсе не обязано следовать правилам.
Море у Хексберг дразнило южным красками, и казалось, что оно смеется. Смеялось солнце, смеялся ветер – не только здесь, казалось, весь мир радуется новому Кругу и упивается жизнью. Звенящая в воздухе радость звала забыть о боли, о неудачах, о зимнем холоде.
Не получалось… Олаф Кальдмеер плотнее запахнул плащ – прохладный ветер с моря мстительно пробирался под одежду. Дриксенского адмирала не удивишь холодом, но хегсбергские ведьмы его, в отличие от Руппи, явно не любили. А может быть, проказы астэр были ни при чем, и холодом пробирало от взгляда на бухту. Где-то там, под по-южному лазурной волной, спала «Ноордкроне» и её моряки. Адольф, Йозеф… он каждого мог бы назвать по имени. Олаф смотрел на нежащееся под солнцем море, а видел осенние облака, серую воду и пороховой дым.
Конечно, кесарь был прав. Конечно, Дриксен тряхнули на Изломе так, что хочешь, не хочешь – а мирный договор подписывай, хотя бы для передышки и приведения в порядок собственной страны (которая пострадала не столько от талигойских армий, сколько от бестолкового Фридриха). Конечно, он рад был снова встретиться с Бешеным, и Руперт в плену успел завести себе… как ни смешно – друзей… Кто знает, что случиться через пятьдесят лет, но адмирал цур зее Кальдмеер надеялся, что ему больше не придется сойтись с Ротгером Вальдесом в бою. А если повезет, и Руппи эта чаша минует. Но Хексберг!
Олаф никогда не думал, что возвращение в этот город так резанет по сердцу.
«Надо будет спуститься вниз, к морю… попрощаться по-настоящему» - тогда он, раненый, этого так и не сделал. Погибшим память и месть важнее ритуалов, но не отдать должное тем, кто сражался до конца – за него! – он не мог.
- Вас мучает память?
Слова, негромко произнесенные незнакомым женским голосом, Олафа застали врасплох. Надо же так задуматься и не заметить, как к нему подошли. Адмирал обернулся, чтобы поприветствовать, как должно, заговорившую с ним женщину…
…кэцхен!..
…и в душу ворвался ветер и солнечный свет, разрывая давящую память, как ведьмы-ветры разрывали тяжелые осенние облака. Молодая женщина спокойно и сочувственно смотрела на адмирала темными южными глазами, в которых светилось понимание. Не томная хищница, не трепетная лань, не смазливая девица – она… Олаф понял, что ошибся, на шалую астэру незнакомка тоже не походила. Те танцуют, не желая знать ни прошлого, ни будущего – только ветер и звезды, а эта помнила многое.
- Сударыня?
- Франческа Скварца, - женщина протянула руку.
Олаф, к счастью, талигойские обычаи помнил хорошо и не растерялся – поднес к губам замерзшую на морском ветру ладошку.
- Олаф Кальдмеер.
- Я не ошиблась, - Франческа чуть наклонила голову – Гавань Хексберга у вас хороших воспоминаний вызвать не может.
- Вы… догадливы.
- Я наблюдательна, - грустная улыбка – Вы смотрели на море, как смотрят раненый, вынужденный терпеть неизбежную боль. Но вы здоровы. Значит – память… она может ранить сильнее оружия, - она с тихим вздохом отвернулась, грустно глядя в пронизанный солнцем простор – Я все же была женой моряка…
- Тогда, - грустно усмехнулся Олаф – Дриксенский адмирал тоже не вызывает у вас мыслей о хорошем.
Конечно, имя у неё было совсем не талигойское, и тем более не бергерское – Олаф скорее бы предположил, что Франческа родом из Ургота или Фельпа, к тому же фамилия Скварца была знакомой – но на стороне Талига сражались фельпские моряки. Если бы не великодушие одного из них, он бы давно лежал в хексбергской земле. Великодушие Луиджи, прихоть кэцхен, верность и отвага Руперта… а Франческа сказала «была женой». Была.
Война... И женщины не склонны прощать даже самого благородного врага, это не Вальдес, который отнесся к пленнику, как к гостю.
- О, нет. Муцио сгубили Бодрон и Гайифа, и это было до войны с Дриксен. Поэтому вы, адмирал, вызываете у меня желание поговорить.
Конечно же! Муцио Скварца! Пропавший, и, скорее всего, убитый. Значит, все-таки Фельп…
Наверное, она сочувствовала и жалела его. Но вслух не сказала, и Олаф был за это Франческе благодарен. На женщину такой красоты можно просто смотреть; но она, к тому же, умна и тактична, и хочет побеседовать – надо быть покойным Фридрихом, чтобы проигнорировать, и покойным же Бермессером, чтобы её оттолкнуть!
- Я буду счастлив. Но вы, кажется, замерзли… в Хексберг почти лето, но для детей юга здесь слишком холодно.
- Луиджи! – Ротгер толкнул приятеля в бок и сделал большие глаза.
- Что-то случилось? – не понял фельпец.
- Не туда смотришь, - Вальдес развернул его в сторону улицы, которая спускалась от смотровой площадки к морю – Меня глаза обманывают или ты тоже видишь это?
Луиджи присмотрелся, пытаясь понять, что же так поразило и развеселило Ротгера (впрочем, веселило его почти все). Первым делом в глаза бросился неторопливо шагающий Кальдмеер. Странно, почему он его и Вальдеса не заметил, может, причина в идущей рядом женщине, с которой он разговаривает? Темноволосая, в дриксенском плаще… но это же…
- Франческа?!
- Эмиль расстроится, - философски вздохнул Ротгер. В глазах Бешеного плясали восхищенные смешинки.
- Марселю следовало чаще писать ей письма, - ошарашено согласился Луиджи – Я понимаю Кальдмеера, но Франческа-то что в нем нашла?..
* * *
…Щетка скользила, мягко пропуская между зубьев давным-давно расчесанные волосы. Пора было отложить её и отправляться в постель, но Франческа продолжала сидеть перед зеркалом, машинально проводя щеткой по волосам. Сердце то замирало, то начинало бешено стучать, молодую женщину бросало от тревоги к странному чувству, которое испытываешь, стоя на краю обрыва. А за окном шелестело на ветру северное дерево, название которого она не знала.
Может быть, поэтому она решила принять приглашение Марселя и поехать в Хексберг, где должно было состояться уникальное событие – подписание мирного договора между Дриксен и Талигом? На юге каждый цветок, каждый рассвет и сам рисунок звезд заставляли прошлое хватать Франческу за горло. Эти цветы дарил ей Муцио; в эти рассветы она всматривалась, дожидаясь его корабля; эти звезды были свидетелями их любви. Юг кричал о прошлом – но на севере она не была никогда. Франческа надеялась, что память отпустит её хотя бы здесь.
И почему так странно сбылись эти надежды?..
Франческа задумчиво смотрела в зеркало, отложив, наконец, щетку. Память стала светом и печалью – перестав быть тюрьмой и болью. А ключ от тюрьмы был в руках немолодого моряка, недавнего врага, смотревшего на неё с неподдельным восхищением в светлых северных глазах. Как он сотворил то, что оказалось не по силам ни дипломату от Создателя Марселю, ни маршалу Эмилю?
Она хотела встретить того, кто заставит Муцио стать прошлым. Встретила. И что ей теперь делать с этой встречей?..
Ответ на вечный вопрос пришел утром. Со слугой из дома Вальдеса, который принес цветы и учтивое приглашение на прогулку по окрестностям. Конечно же, Франческа ответила согласием, но в голове упорно крутилась мысль: «Господин Кальдмеер сам додумался или его Ротгер и Луиджи подучили?»
* * *
- Вижу, историческое событие повергло тебя в уныние, – Ротгер шутливо отсалютировал другу и бывшему противнику бокалом.
Олаф на свой бокал смотрел молча. Смотрел, поглаживал рукой шрам на щеке, потом покачал головой:
- Нет. Я признал это… с твоего позволения, событие давно, - пауза – На «Ноордкроне».
О том, что Кальдмеер признал неизбежность поражения и все же сражался до конца, не сказал ни он, ни Бешеный. Зачем? Оба не могли представить, что можно поступить иначе.
- Значит, я прав, - Ротгер, как в первом их разговоре, резко отбросил шутовство – И дело в прекрасной Франческе. Так?
Его собеседник пожал плечами.
- Она тебе отказала?
- Нет. Я не разговаривал с ней об этом.
- Ну и глупо, - поставил на стол бокал адмирал талигойский – Влюбиться в женщину и молчать?
- Влюбиться может Руппе, - мрачновато поправил адмирал дриксенский – Молодой и горячий. Мне далеко не двадцать лет, - Бешеный поднял брови. И Олаф пояснил – Не влюбился, но… женщин много. Франческа Скварца – одна…
- Все, - вскинутые руки Ротгера демонстрировали полное поражение – Здесь я бессилен. Позвать Луиджи, что ли? Вы с ним замечательно побеседуете на тему несостоявшихся любовей, - и без перехода, жестко, серьезно – Олаф, она тебе нужна?
- Я ей не нужен, - Кальдмеер ушел от ответа – Что я могу ей дать? Я немолод, не красив, я даже не дворянин. Недавний враг, и… сильно проигрываю Валме и Савиньяку.
- Олаф, - тон у Бешеного стал бархатным и вкрадчивым – А ты саму Франческу – спрашивал? Нет? Так пойди и скажи ей все это. И послушай, что она тебе ответит.
Вальдес заговорщицки подмигнул другу и быстрым движением подхватил бокал, пригубив вино.
* * *
- …Этот договор был формальностью, - Олаф погладил шрам, движение вышло нервным – Теперь она улажена. И мы уходим домой. Вы в Фельп, я в Метхенберг…
Фельп и Метхенберг, Талигойский Союз и Дриксен, Юг и Север…
Франческа, отошедшая к окну, обернулась, её лицо было бледным и строгим:
- Я не вернусь в Фельп.
- Как?..
- Прошлое. Я не хочу снова в нем утонуть… – она опять вернулась к созерцанию улицы – К тому же, из Хексберг ближе до Метхенберга, чем из Фельпа.
Зубодробительные для фельпца названия Франческа выговаривала без запинки, Олаф, общающийся с Луиджи, постоянно этим восхищался, но сейчас привычные восхищение и уважение были перебиты изумлением.
- Франческа… простите, что называю вас по имени, но я должен сказать вам… уехать, промолчав, будет трусостью, недостойной адмирала.
- Я слушаю, - она не обернулась, голос не дрогнул, руки не теребили ткань платья, но охватившее женщину напряжение Олаф чувствовал кожей. А ему самому только знаменитое хладнокровие помогло, ведь одно дело – объяснить все другу Ротгеру, и другое – повторить ей, стоя рядом и глядя на точеный профиль. Франческа… чуть больше недели назад они встретились, но этого хватило, чтобы северный лед уступил южному солнцу. Но захочет ли солнце осветить холостяцкий дом в военной гавани? Или это был последний проблеск в жизни Олафа Кальдмеера?
- …Как видите, я мало что могу вам предложить. Тем более, рядом с такими рыцарями, которые добиваются вашей руки.
- Если бы я ответила этим рыцарям, - негромко перебила Франческа, но Олаф замолчал сразу же – Я бы сделала это давно.
- Поэтому я рискую спросить. Не бойтесь оскорбить меня отказом – я не надеюсь на ответ. Франческа… вы… я прошу вашей руки.
Вот и все. Сейчас она скажет «нет», и Ледяной Олаф будет полностью отвечать своему прозвищу – не только в бою и дворцовых интригах, но и в жизни.
- Да.
Время замерло – и тут же сорвалось в галоп, не хуже иноходцев с герба Эпинэ.
- Да, Олаф, - Франческа, не дожидаясь ответа, повернулась к мужчине, и её глаза светились нежностью – Я согласна.
Нежные и теплые (сейчас – теплые) пальцы коснулись шрама на щеке, Кальдмеер, не осознавая, что делает, накрыл ладонь Франчески своей – боясь поверить и уже веря.
- Согласна с тать женой недавнего врага?
- Да, - она уже улыбалась.
- Войти в дом убежденного холостяка, разменявшего шестой десяток?
- Да, - улыбка Франчески стала шире, в глазах заискрился смех – Согласна ждать, когда ты вернешься, согласна сама смешивать лекарства, и я не боюсь ваших аристократок. Не думаю, что девы Дриксен, - она лукаво прищурилась – Намного страшнее Дуксии. Как бы они ни шипели.
Когда она сказал «да» Муцио, тот подхватил Франческу на руки и закружил. Эмиль Савиньяк, наверное, поступил бы так же. Марсель Валме встал бы на колено и прочитал подходящий к случаю сонет.
Олаф Кальдмеер просто обнял её, бережно прижав к себе, и молча погладил по собранным в простую прическу волосам. Ледяной он и есть Ледяной – но Франческа чувствовала, как бешено колотится его сердце.
* * *
- Ротгер и Руперт…. – Франческа поставила последний росчерк на клочке бумаги, и опустила его в знаменитый Тот-Самый-Кубок – Какое ещё?
В кресле, доставшемся «по наследству от кого-то», могло поместиться два Олафа, поэтому забрались в него вдвоем. Сидеть приходилось, тесно прижавшись друг к другу, и адмирал одной рукой обнимал жену, прикасаясь щекой к черным волосам.
- Муцио. Я знаю, что тебе хотелось бы.
Франческа чуть отстранилась и благодарно коснулась губами щеки мужа:
- Пусть кто-то после этого ещё раз спросит, почему я выбрала тебя!
Третий клочок бумаги опустился в кубок.
- Хотя… - женщина покачала головой – Муцио Кальдмеер… это будет звучать страшнее, чем Ротгер Вальдес, - прыснула и заполнила четвертый листок – Пусть тогда будет и Луиджи. Если бы не он…
- Тянем? – Олаф взял кубок, и слегка встряхнул его, перемешивая бумагу.
- Тянем! – Франческа засмеялась и страшным шепотом добавила – Но самое смешное, если это будет девочка.
В окно дома в Метхенберге стучал зимний дождь. Завершался четвертый год Эпохи Ветра.
@темы: Отблески Этерны