[listic]

Написано на фест по заявке на пару Сефирот/Сиссней.
Ну и я написала.
Сонгфик, на песню Канцлера Ги.

Говоря отвлеченно – ты совсем не мой герой.
До тебя мне дела, в общем-то, нет.
Чем живешь и о чем мне разговаривать с тобой –
Для меня нелюбопытный секрет.
Просто мы сегодня оказались похожи
Вопреки любым гороскопам земли!
На одну пошиты, прости Господи, рожу –
По одним следам для чего-то пошли.

В пустом коридоре гулко отдается эхо шагов. Торопливых женских, легких и летящих. Тяжелых и мягких мужских, уверенных и неспешных.
Сиссней торопится, прижимая к груди рабочую папку – добежать до своей квартирки, залезть в ванную, смывая заботы дня, успокаивая нервы. А потом, может, съесть что-нибудь. А потом залезть под одеяло и тихонько всхлипывать, закусив палец, чтобы не разреветься в голос. Потому что молодой и красивой девушке обидно, что на неё никто не смотрит, как на девушку. Свои, Турки – как на младшую сестричку, которую надо опекать и оберегать. Все остальные… как на Турка. Верного пса Корпорации, с которым кокетничать и в голову не придет. Обидно…
Сефироту торопиться некуда. Красавец и герой, солджер Первого Класса, предмет жарких грез сотен девчонок… А идти ему некуда. И не к кому. Друзья – на передовой, а здесь – кому нужен он как он? Лабораторный образец, живое оружие, ходячий идеал… Но не человек.
Длинный коридор, шаг навстречу… Сиссней торопливо смаргивает навернувшиеся, было, слезы и делает спокойное лицо. Сефирот коротко кивает, приветствуя.
Шаг – и они становятся рядом, чтобы разойтись навсегда.
Шаг – и уставшая девушка спотыкается, выронив ношу. Торопливо приседает, вспыхивая до корней волос. Тоже мне, Турк, на ровном месте…
…Сефирот встает на одно колено, успевая поднять полупустую папку раньше.

…Он никогда не думал, что у Турка, которые по определению должны быть равнодушными и безжалостными, могут быть такие глаза – теплые, золотисто-карие. И очень несчастные…
…Она никогда не думала, что у выросшего в лабораториях может быть настолько человеческий взгляд, полный горечи и тоски. Одинокий. А колдовская зелень затягивала в бездну…

Оставляя отметки, мы бросаемся в разгон –
И тебе, и мне игра не нова.
Отрываясь от ветки, звонко падают в бетон
Слишком нежные для правды слова.
Ни один потом проболтаться не должен!
Свод нехитрых правил нам помнится, но…
..Снова чушь несем, что друг без друга не можем,
Словно бы в плохом голливудском кино.

Сефирот со стороны выглядел таким холодным, со своими серебряными волосами и бледной кожей, что, казалось, только дотронешься до него – обморожение получишь. А на самом деле он был теплым. Живым, настоящим. И губы у него были теплые и мягкие – у Сиссней кружилась голова, хорошо, что она и так стояла на коленях, иначе непременно бы упала. Девушка закрыла глаза, подставляя губы и шею под осторожные поцелуи, доверяя сильным рукам солджера. Как же это, оказывается, приятно – быть маленькой слабой женщиной, а не бойцом-профессионалом.
А его челка так забавно, оказывается, щекочет кожу…
В отличие от молоденькой Турочки, Сефирот голову потерял не настолько, чтобы об окружающем мире забыть. Целоваться посреди коридора – это, конечно, можно… но хотелось большего. Да и Сиссней так недвусмысленно в него вцепилась, прижавшись всем телом…
Завтра же их дороги разойдутся навсегда, но сейчас ему так хотелось человеческого тепла, а ей – внимания и нежности. Сейчас они могли подарить это друг другу. На короткий миг забыть, кто есть кто, забыть о прошлом и будущем, забыть о долге и профессионализме, и стать просто людьми.
Короткая передышка. Совсем-совсем коротенькая…

На черной лестнице камер слежения нет.
Зато там есть ящики со всяческими противопожарными приспособлениями – на случай, если откажет автоматика. Удобные ящики, высокие и широкие… только холодные очень, металлические.
Впрочем, брошенный на ящик плащ эту проблему легко решил. А золотисто-рыжие волосы Сиссней, разметавшиеся по черной коже, смотрелись потрясающе красиво.
«Дураки они там, в своем департаменте… такую красоту упускают» - Сефирот откровенно любовался раскрасневшейся, тяжело дышащей девушкой, блаженно выгибающейся под его руками.
И плевать, что кто-то может на черную лестницу заглянуть. Увидит – его проблемы.
Мысль об этом промелькнула и исчезла.
…Серебристые волосы уже не щекотали, а липли к повлажневшей коже. Сиссней начала пыталась их убирать, отбрасывая со своих рук, боков, бедер – чтобы не мешали. Потом забыла об этом. Стало слишком хорошо, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Извивается время, укусив себя за хвост,
Мы бессильно тонем в утреннем сне.
Хитрых чертиков племя мастерит подъемный мост,
Делит нас, как берега по весне.
Злобно зашуршали в гардеробе скелеты –
Зубы скалят, вновь тайну выдать грозят.
И случайной страсти на глаза две монеты
Положу я, сон за собой унося.

Сиссней на следующий день вернулась к работе, спокойная и приветливая, как и раньше.
Сефирот через два дня улетел на фронт.
Они так и не попрощались.
Правда, девушки-Турки долго допытывались, кто же прислал Сиссней букет роскошных желтых роз – безумно дорогое для Мидгара удовольствие, ведь цветы в город приходилось везти издалека.
Но она так никому ничего и не сказала.