13.
читать дальшеВремя не может развернуться и пойти обратно, прошлое невозвратимо, когда к горю, когда – на счастье. Но Руппи казалось, что невозможное случилось, и он рухнул сквозь истершуюся ткань времени обратно, в свою самую страшную осень. Понимание невосполнимой потери, поселившееся в душе после разговора с регентом, расшевелило старые раны, но это можно было бы пережить, если бы не Олаф.
Всё было так хорошо... и вот теперь…
- Это я, я виновата! Из-за меня…
Маргарита всхлипнула и замолчала, съежившись в кресле. Съежившаяся девушка, забравшаяся с ногами на оббитого гобеленовой тканью мебельного монстра, была похожа не на кесарину, а на испуганного ребенка, чему растрепавшаяся коса и скромное домашнее платье только способствовали.
- Причем здесь вы? – не понял Руппи.
Он сидел на диванчике в стороне и бездумно гладил Марту по волосам и спине. Та вообще замерла и сидела под его рукой тихо-тихо, как мышка. Руперту только и оставалось, что брать с неё пример, потому что помогать врачу при ранении он бы взялся. Но это была не рана, а совершенно непонятная лихорадка, привязавшаяся к Олафу сразу же после того, как они увидели эту… Башню.
Герцогский врач, хмурый и солидный, адмирала осмотрел и даже какие-то общие рекомендации выдал… настолько общие, что это они могли сделать и без подсказки. А Руперт услышал, как врач пожал плечами и вполголоса сказал Вальдесу, что «нужно ждать, он либо выберется, либо нет». Бешеный зубами скрипнул, но сдержался и промолчал. И они остались – ждать. У постели Ледяного, все четверо.
- Если бы он не пытался прогнать выходца…
- Успокойтесь, выходец и порез тут ни при чем, - Бешеный поднял глаза, он был непривычно мрачен и угрюм, – Рана открылась бы, даже если бы её не было.
Вальдес устроился на табуретке прямо у постели больного Кальдмеера, и смотрел на него внимательно, пристально… так, словно что-то понимал и чего-то ждал. Руппи порывался спросить – чего, но каждый раз останавливался.
Интересно, он сейчас правду сказал или Маргариту успокоить пытался? Руппи и сам бы успокаивал, если бы мог… но ничего ободряющего в голову не приходило. Лейтенант узнал достаточно, чтобы перестать недоумевать насчет выбора Ледяного и даже зауважать свою кесарину, но сейчас она выглядела жалко. Эта девочка смогла сказать «нет» Фридриху, смогла вывести Марту из дворца и сбежать сама, смогла даже убить. Более того, смогла отпустить любимого человека на смерть, поняв, какой ценой он не будет выкупать свою жизнь никогда и ни за что. Она смогла выдержать всё, кроме своей вины перед Олафом, и не столь уже важно, настоящей та была или придуманной.
Вальдес это тоже понимал, судя по всему. Он поднялся, на ходу подхватив свернутый шерстяной плед (укрытому теплым одеялом Олафу он был не нужен), и бережно накрыл сжавшуюся в комочек девушку.
- Спите, - спокойно и властно сказал Ротгер – Вам сказали беречься – вот и берегитесь, вряд ли он, - Бешеный бросил через плечо встревоженный взгляд на то ли спящего, то ли бредящего Олафа – Будет рад вас видеть в таком состоянии, когда очнется.
Маргарита ничего не ответила, натянула плед до самого носа и обреченно закрыла глаза. Вальдес вопросительно приподнял бровь, обернувшись к Руперту. Тот переглянулся с Мартой, поднял на вице-адмирала сумрачный взгляд и отрицательно покачал головой. Они останутся здесь…
* * *
…Почему замок Ноймариненов словно вымер? Куда все подевались?
Олаф брел по коридорам, переходам, заглядывал в попадающиеся комнаты и ничего не понимал. Ладно, полночь на дворе, люди спят, но где караулы?! Безопасностью Ноймарские Волки даже в собственном логове не пренебрегали.
Никого. Ничего. Тишина, ночь, снег за окнами, недобрые колючие звезды… почему зима? И какая это зима? Кальдмееру то казалось, что прошлая, и возвращение в Дриксен, суд, море – лишь сон, приснившийся из-за пророчеств Бешеного. То, наоборот, начинало мерещиться, что Излом закончился, и вместе с ним сгинули все люди Золотых Земель, а он – последний уцелевший, и бродит неприкаянным призраком, дожидаясь своей участи.
«Кто-нибудь… хоть кто-нибудь, покажитесь!» - безнадежно вертелось в голове.
Сейчас Олаф был бы рад не то, что герцогу или барону Райнштайнеру, даже Альмейде. Главное, живой человек!
Очередной коридор привел его к смутно знакомым дверям – высоким, двустворчатым, покрытым затейливой резьбой, в которой родные северные травы и звери переплетались с какими-то чужими южными закорючками. Олаф, поколебавшись, дернул дверное кольцо, и дверь неожиданно легко для такой махины подалась под рукой. За ней явно какой-то зал; адмирал потянул створку на себя, в смутной надежде хоть там найти кого-то или что-то, что объяснит происходящее.
Зря… Зал бы пуст и гулок. Эхо шагов отражалось от высоких сводов, когда Олаф медленно прошел к возвышению, на котором стоял герцогский стол. Ледяной узнал это место – здесь собирались ля пира лишь по большим общим праздникам, в обычное время парадный зал стоял пустым и холодным, но любопытных туда пускали. Он сюда попал лишь однажды, как раз прошлой зимой, когда сдружившийся с Рупертом Арно Савиньяк потащил нового приятеля посмотреть на знаменитый щит Манлия. Олаф тогда захотел отвлечься от грызущих разум и душу мыслей, и пошел с мальчишками вместе. Савиньяк был не слишком-то доволен, зато Руппи так радовался…
…Щит был единственным, что здесь не изменилось. Щит да, пожалуй, сами стены. В остальном зал был похож на старинную гравюру, изображающую времена переселения варитов и (куда деваться) агмов в Золотые Земли. Откуда что взялось? Ведь Ноймаринены – не Окделлы, за старину сверх необходимого не цеплялись и оставляли только то, что необходимо и хорошо служит. Это не Надор, где всё, как при…
…Какой Надор?! Кальдмеер потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Про эту талигойскую провинцию он если и думал, то в свете неудачного похода Фридриха, не сумевшего Надор захватить, про замок же вообще не вспоминал. Олаф и про трагедию-то узнал, лишь второй раз в Талиг попав… Так почему ему в голову приходят сравнения живого, дышащего силой замка Ноймар с никогда не виденными обветшавшими стенами, выстывшими комнатами и выцветшими гобеленами на стенах? Почему мерещится тень обреченности в поднявшейся за окнами метели? Откуда он знает, что там было именно ТАК?..
Черный пёс, ещё не ставший волком, строго смотрел на Олафа с висящего на стене щита. Адмирал сморгнул – взгляд показался ему слишком живым, да и само изображение казалось чересчур совершенным даже для гальтарских времен.
И почему-то совсем не удивило, когда пёс шевельнул ушами, чихнул и плавным движением выпрыгнул наружу. Щит висел высоко, но оживший рисунок это не смутило – огромный зверь плавно приземлился на пол, отряхнулся и деловито потрусил навстречу растерявшемуся человеку. Олаф замер. Он ещё помнил горных волкодавов родного Эзелхарда, и то, на что были способны эти зверюги. В своё время он не боялся – благородные, прекрасно выдрессированные псы относились к детям снисходительно-покровительственно, как к бестолковым и беззащитным щенкам, но теперь он был взрослым, он был чужаком, а те волкодавы рядом с манлиевым псом показались бы щенками-заморышами.
В рукав ткнулся черный кожаный нос. Олаф приготовился к тому, что его сейчас будут есть без хлеба и соли, но черная псина с желто-золотистым подпалом неожиданно тихо и тонко заскулила, принявшись охаживать себя хвостом по бокам. Так, словно встретила давно и, казалось, безнадежно потерянного обожаемого хозяина, который щенка размером с рукавичку выкармливал и выхаживал.
Ещё больше растерявшийся Олаф потрепал пса за ушами, в ответ его едва не опрокинули, любовно потеревшись боком. Вот тебе, адмирал, живая душа, встретить которую ты так мечтал в опустевшем замке. Что теперь делать?
Пёс на этот счет сомнений не ведал. Высказав Кальдмееру свою собачью любовь, он немыслимо бережно и аккуратно взял его зубами за руку (горячее дыхание казалось более крепким и материальным, чем этот захват) и потащил в сторону, к одной из стен. Олаф послушно шел, куда его вели, что ещё ему оставалось делать.
В стене оказалась маленькая дверь. Пёс, выпустив руку, принялся сосредоточенно скрести её когтями.
- Туда, говоришь? – задумчиво протянул Олаф. Он не помнил, была ли эта дверь раньше, - Что ж, пойдем.
…Там не было ни зимы, ни снега. В полыхающее закатное небо упиралась Башня, и солнце подстреленной птицей бессильно лежало на её вершине, а вокруг, насколько глаз хватало – завалы, груды, лабиринты камней…
- Шварцготвотрум!
Если бы здесь было море! Он знал бы, что и как делать! Но не среди ненадежных, осыпающихся, качающихся под ногами глыб, облитых небесной кровью. Тверды и незыблемы, как же, как же…
А пёс уже перелетел через порог – мощное тело взвилось слитным, бесшумным движением – и оказался на неком подобии тропинки. Обернулся, подняв уши. Олаф и сам чувствовал, что надо идти вперед, туда, к Башне, и… и будь, что будет. Он всегда делал то, что полагал своим долгом, хоть бы оно и грозило ему гибелью. А Башня звала его ещё на стене, и… уж не её ли видел Руппи в бреду, когда говорил про маяк?
Черные птицы взлетели с верхней площадки, закружившись в кровавом небе. Олаф усмехнулся, вспомнив выбранный герб, и шагнул вперед.
* * *
…В комнате было темно и тепло. Пожалуй, даже жарко. Олаф недоуменно поморщился, приподнялся на локте, отбросив тяжелое, давящее на грудь одеяло. Адмирал чувствовал себя разбитым и уставшим, как после тяжелой болезни. Волосы противно слиплись от пота, но лихорадки он не чувствовал.
- Наконец-то…
Олаф повернулся на шепот. На табурете рядом с кроватью сидел нахохлившийся Ротгер, похожий на сердитую хищную птицу. Единственная свеча на прикроватном столике не позволяла разглядеть, есть ли в комнате кто-то ещё.
- Я долго пролежал? – хрипло ответил Олаф.
- Ночь. Скоро светать начнет, - Ротгер дотянулся до кувшина с водой, налил полный стакан (явно медицинский, значит, его лекарствами отпаивали) и протянул больному. Олаф с благодарностью принял, отметив, что рука у него еле заметно дрожит.
- Что случилось? – он продолжил расспросы, только выпив всё до капли. Жажда мучила такая, словно Олаф, в самом деле, прыгал по каменной пустыне.
- Врачи в недоумении, - Бешеный невесело ухмыльнулся – Мы ушли со стены, у тебя началась лихорадка… сейчас закончилась.
- Так же, как и началась, - закончил Олаф – Внезапно, - и устало откинулся на подушки. Над головой еле заметно покачивалась под сквозняком кисть завязок поднятого полога. Ротгер вертел в руках отобранный стакан и молчал. Из темноты доносилось чужое сонное дыхание – кто-то стерег Ледяного вместе с Вальдесом…
- Что ты видел? – наконец, нарушил тишину Ротгер.
- Пустой Ноймар, камни и Башню. И… пса со щита.
- Через камни к ней шел? – с едва заметной лукавинкой улыбнулся талигоец.
- Через камни, - подтвердил Ледяной, – Вместе с собакой. Ротгер, а ТЫ туда через что добирался?
…На брудершафт с ним выпить, что ли? Хотя бы ради приличия, на «ты» они перешли как-то совсем незаметно…
- Ну-у…
- Ротгер, не увиливай.
- Уговорил, не увиливаю, - сдался Бешеный – Через ветер. Только до меня ни псы, ни птички не снизошли, гулял в гордом одиночестве.
- А я не добрался…
- Ничего, я тоже туда не с первого раза попал, - утешил Вальдес – Ещё доберешься, брат-эорий, - и ухмыльнулся, как обычно, беззаботно и чуточку безумно.
* * *
- Теньент Савиньяк!
Физиономия дежурного дрикса была столь торжественной и многозначительной, что Арно невольно подобрался, ожидая… кошки знают, чего.
- Вас ждет фельдмаршал.
Савиньяк выдохнул сквозь зубы. Отточенному жесту, когда он коротко склонил голову, обзавидовались бы все придворные:
- Я готов.
Ко всему, что бы ни собирались ему собираются сказать. Ко всему, что бы ни захотели с ним сделать. Глупец, зимой он думал, что понимает Руперта! Руперта, запертого на берегу, вдали от моря, Руперта, вынужденного сидеть, сложа руки, когда его страна воюет… Он начал понимать Фельсенбурга только теперь, оказавшись в той же шкуре. Хотя тому было проще, наверное, у пленного лейтенанта был раненый адмирал на руках и месть, а у Арно только он сам – без единой царапины – и мысли. Бесконечные, выматывающие мысли.
…Девушки, как одна, заглядывались на белокурого и черноглазого теньента. Сам Арно так гордился, что похож на отца – и делал всё, чтобы походить на Арно-старшего не только внешне – он представить себе не мог, что когда-нибудь проклянет судьбу за своё лицо. Даже пожелай он скрыть своё имя, его, отмытого от грязи и крови, опознали в два счета. Нет, ничего плохого с Арно не сделали. Наоборот, его, отделив от прочих пленных, окружили эдаким бдительным почетом, а фельдмаршал вообще селил рядом с собой, где бы они ни оказывались. Арно фыркал – понятное дело, нужно, чтобы такой ценный пленник никуда не сбежал и на всякий случай был на глазах.
Кляча несусветная! Как неладно всё обернулось! Так подставить братьев, которым мечтал стать помощником и достойной сменой…
А, впрочем, предложи ему кто-то выбор, Арно поступил бы так же.
- Я понимаю, что, повернись всё по-другому, вполне мог бы быть вами убит, - Нильс улыбается, он оказался славным парнем, не хуже Руперта – Но тонуть в грязи, это… мерзко. Вы не представляете, как я вам благодарен… - Арно угрюмо смотрит из-под распушившейся после мытья челки, и дрикс добавляет – Конечно, на войне жизнь может стать очень короткой, но благодарность не должна быть короче жизни. Я могу что-то для вас сделать?
Арно покачал головой и отказался – всё, что армия на марше могла обеспечить ценному пленнику, ему уже обеспечили, а бежать ему Нильс уж точно бы не помог.
- Садитесь, виконт.
Арно коротко поклонился и сел, выжидающе глядя на дриксенского фельдмаршала. Бруно не ходил из угла в угол, как Ноймаринен, не грыз в задумчивости яблоки, как маршал фок Варзов, но чем-то напоминал обоих. Полуседой – а когда-то был светловолосым – с отяжелевшими, но по-прежнему приятными чертами лица, совершенно непохожий на талигойцев… Арно не знал, не мог видеть, каким был фельдмаршал, когда за его спиной была сильная страна и племянник-кесарь, а теперь груз многих лет и неподъемной ответственности сближал врагов неуловимо, но несомненно.
Савиньяк помнил, как ему сообщили о смерти старого маршала. Бруно и сообщил, лично. Лишь потом Арно задумался о том, что теперь маршал Запада – спешащий с резервами Эмиль, а тогда почему-то думалось о том, что, вывернись всё наизнанку – стал бы Вольфганг ТАК говорить о смерти «любимого врага»? Стал бы сожалеть? Наверное, стал бы…
- Я уже говорил, что собираюсь договариваться о вашем возвращении на родину…
- Я помню, господин фельдмаршал, - у Арно пересохло в горле.
Если Эмиля будут шантажировать его жизнью, он… он не согласится! Он не должен, не имеет права соглашаться! Талиг важнее, чем он, чем совесть братьев, чем… чем даже мамино горе. Если Арно это понимает, Эмиль тем более поймет…
- Можете радоваться, - фельдмаршал неожиданно улыбнулся очень по-человечески и по-доброму – Скоро вернетесь.
Младший Савиньяк молча сверкал фамильными очами – переваривал новость. А фельдмаршалу и принцу, которому в самом скором и печальном времени грозило оказаться главой фамилии, было грустно и смешно. Мальчишка был сообразительным и незлым, но молодость есть молодость. Какой юноша не мечтает героически сложить голову на алтарь высокого служения? Стране, возлюбленной, командиру…
Надо думать, от мечтаний о героической гибели в бою (если таковые вообще были) его смерть отца и война успешно отучили. Ну, а с гордым молчанием в плену его Бруно лично разочарует. Что может знать теньент, спасшийся от смерча, такого, чего он, фельдмаршал, уже не знает?.. Всё либо устарело, либо безнадежно утратило важность.
Талигу нужно перемирие и тишина на границе? Талиг это получит. Не потому, что в Дриксен исполнились благодати, а потому, что они оказались в равном положении, и не сказать, кому хуже. Смута в Олларии закончилась – в Эйнрехте же только начинается.
- Могу я узнать, на каких условиях?
Умница, о правильных вещах задумался.
- Конечно, в этом нет секрета. Мой внучатый племянник умудрился очередной раз оказаться, скажем так, в гостях у вице-адмирала Вальдеса. Впрочем, спрячься он туда, куда собирался изначально, было бы хуже – Руперт нужен в Дриксен, а выменять его на вас у талигойцев проще, чем искать по всем морям Кэртианы.
Арно помолчал, задумчиво так, явно прикидывая что-то про себя, и осторожно осведомился:
- Скажите, вы не для того его вызволяете, чтобы отдать вашему… регенту? – и обезоруживающе улыбнулся, пояснив: - Мы много общались с Рупертом этой зимой, и я не хотел бы подставлять его под несправедливый суд.
Вот же… Савиньяк! А если бы собирался отдать – вы, теньент, собрались бы остаться в Дриксен?..
- Если я и желаю смерти кому-то из внучатых племянников, то только не Руперту, - усмехнулся Бруно – Но, к сожалению, полную безопасность гарантировать не могу. Во время гражданской войны опасность грозит всем…
Арно помрачнел и опустил глаза. Отца вспомнил. Но хорошо, что он переживает за Руперта, это может пригодиться будущему герцогу… или кесарю.
* * *
Лето, конечно, куда лучше зимы, но у него есть один большой недостаток – отсутствие льда. Реки текут свободно и вольно, вода плещется в прогретых заводях у берега, вскипает ледяными бурунами на стремнине, звенит у бродов. Лето – время воды и её песен, но Хербсте по этим песням не так-то просто перейти. Приходилось уславливаться об удобном обеим высоким договаривающимся сторонам месте, добираться туда, наводить не раз разрушенные переправы.
Арно изводился в своём ожидании молча. Вспоминал, что он не только Савиньяк, но и Рафиано, и старался выглядеть как можно более невозмутимым, на понимающие улыбки генерала Рейфера отвечая кристально честным взглядом. Любопытно было увидеть того талантливого полководца, который столько крови и нервов талигойцам перепортил…
Увидеть – и пожалеть который раз, что люди, которым быть бы замечательными товарищами и верными друзьями, оказались волей судьбы по разные стороны войны.
- Гордитесь, теньент, - Рейфер весело улыбнулся и подмигнул – На вас выменивают не только лейтенанта, но и адмирала.
- Ледяного? – честно удивился Арно – Разве он тоже возвращается?
Весной, да на рассвете, в прибрежных кустах на разные голоса заливались бы птицы, но сейчас было тихо. От реки тянуло прохладой и туманом, легким и прозрачным, как кружевная занавеска, а небо не успело утратить утренние золотые переливы.
- Адмирал Кальдмеер – достойный и честный человек, - генерал поскучнел и принялся старательно изучать противоположный берег, из-за тумана плохо видный – В сложившейся ситуации он не мог не вернуться. Нас ждут, идемте.
Понятно, не хочет говорить с, пусть лично ему симпатичным, но все-таки врагом, о бедах своей страны. Арно всё понимал и не думал обижаться.
…В теории, по наведенной переправе можно было проехать, но талигойский теньент и дриксенский генерал посмотрели на это достижение инженерной мысли и дружно решили не рисковать конями, переведя их в поводу. Арно считал, что Кану и без того досталось на этой войне, чтобы заставлять его лишний раз нервничать, а Рейфер своего зильбера и без того любил и всячески холил. Будь всё по-другому, Савиньяк бы не отказался услышать историю, как дорогой «конь аристократа» оказался у не слишком-то знатного генерала, который явно не мог себе позволить его купить, но терзания и мысли об Эмиле разговорчивости и общительности Арно не способствовали.
Может быть, когда-нибудь потом… если они выживут… если заключат мир, а не перемирие… если встретятся…
Арно почувствовал под ногами плотную, сочную прибрежную траву талигойского берега. С тихим звоном оборвались перетянутые, болезненные струны, стало легко и весело, казалось, он может разбежаться и вскочить на радугу – Арно даже не думал, что вина перед братом так его угнетала. Окружающие люди немедленно стали казаться добрыми и славными, даже суровый дрикс рядом, что говорить об адмирале Вальдесе, который сопровождал своих «гостей».
Кстати, о гостях…
Какой Савиньяк пройдет мимо красивой женщины! Арно знал, что волей судьбы и сбесившегося Фридриха к талигойцам занесло не только Руперта и его адмирала, но дочку Кальдмеера вместе с какой-то дамой, её сопровождающей. Девушку эту Арно сразу увидел – рядом с Рупертом – и немедленно пожалел, что она не задержится в Талиге… ну, хотя бы пару дней… Если она правда настолько же смела и сообразительна, насколько красива – отдавать такое сокровище просто обидно!
Пока Арно разглядывал черноволосую «лебедь», Рейфер и Вальдес обменивались положенными любезностями. Причем дрикс то и дело бросал на вторую женщину очень странные взгляды, в которых узнавание и изумление мешались с сомнениями. Эта, вторая, стояла очень тихо и зябко куталась в плащ, спасаясь от утренней прохлады и речной сырости. Даже капюшон опустила, лицо толком не разглядеть.
- Добрый день, я рад вас видеть! – Арно протянул Руперту руку сразу же, как закончились взаимные расшаркивания.
- И я, - Фельсенбург охотно её пожал – Ещё больше рад, что всё так быстро… разрешилось. И надеюсь… - он грустно улыбнулся – Надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся не в бою и не в плену.
- Я тоже на это надеюсь, - а вот браслета в прошлый раз у Руперта не было… точнее, был, но чужой он носил на левой руке, а этот – как положено, и браслет, между делом, с гербом Фельсенбургов. Это когда ж Руперт жениться успел?!
- А вы приезжайте после войны к нам! – щедро предложил Вальдес – В Хексберг всем рады… особенно вам…
Рейфер хмыкнул, Кальдмеер закашлялся, Арно улыбнулся…
- Благодарю вас, и за предложение, и за гостеприимство, - вторая девушка откинула капюшон – От всех нас.
…На пару мгновений Рейфер застыл, живо напомнив памятник самому себе. Очень изумленному себе. А после сорвал с головы шляпу и поклонился, произнеся всего два слова, которые заставили изображать скульптуры уже Арно и Бешеного:
- Ваше величество!..
* * *
…Нет, ну до чего же весело!
Ротгер смотрел на другой берег, вслед давно скрывшейся из виду кавалькаде, а губы сами собой расплывались в улыбку. Ай да девочка! Ай да лебедушка… Ума догадаться, что она непростого рода, хватило, вот смелости предположить, до какой степени непростого – даже ему, Бешеному, не достало. Интересно, а другие? Не даром же регент позвал для разговора её, а не Марту…
…Но Олаф! Понятно теперь, почему так долго колебался. Сам Вальдес ни на секунду не задумался бы, но то – он. Высоко взлетел адмирал цур зее… вот отдадут ли ему бывшую кесарину, это, конечно, вопрос… впрочем, Олаф явно, в кои-то веки, собрался взять пример с собственного адъютанта и никого не спрашивать.
Ротгер такое поведение горячо одобрял.
- Властью, данной мне Создателем, называю вас мужем и женой – перед Его лицом и законом людским. Орстон!
- Мэратон!
Звонко щелкают застежки свадебных браслетов – Ротгер, вообще-то, собрался их Руперту на прощание подарить, с намеком, но мальчик оказался настроен решительно, и с женитьбой затягивать не собирался.
А эсператистский обряд не слишком-то отличается от олларианского… свадьбу тетушки маленький Ротгер запомнил плохо, только скука в памяти осталась да навязчивый запах благовоний. Зато, как Филипп женился, он прекрасно помнил – и олларианский обряд, и родную, марикьярскую свадьбу, которая была куда веселее.
Интересно, многие ли герцоги могли похвастаться такой свадьбой – у переносного алтаря, едва ли не в плену, между одной войной и другой? Без гостей и не в церкви, без пира и поздравлений, не говоря уж о нарядах… Рамиро, хотя бы, свою Октавию до храма довёз. А этот союз – станет ли легендой?
- Вижу, всё прошло благополучно, - Эрвин тепло улыбнулся, приветствуя сияющего Арно – Рад вашему возвращению.
На торжественном обмене он не присутствовал, но дриксенцев проводил, олицетворяя законность, регентскую власть и прочие ужасно важные веди.
- Я тоже рад, - немедленно заверил улыбающийся от уха до уха Савиньяк, тут же нахмурился и честно признался: - Но мне стыдно, что я так подвел… всех.
- Не стоит, - посоветовал Ротгер – Слышал я, как вы там, - мотнул головой назад – Оказались. Таким пленом не стыдиться, а гордиться можно…
Эрвин солидно кивнул, посмотрел на Ротгера и с короткой усмешкой заметил:
- Вы в этот раз гораздо спокойнее…
- Ты в этот раз смеешься, а не рычишь, - Олаф улыбается, но смотрит куда-то вдаль. В будущее? В прошлое?
- Так и ты едешь драться, а не умирать, - Ротгер пожимает плечами.
В этот раз в душе у Бешеного не скребутся полчища закатных кошек. Бой? Да. Опасность? Несомненно. Но не та неотвратимая смерть, караулящая, как зверь в засаде. Руперт этого зверя спугнул, помчался следом, схватил за горло… этот парень умеет драться, хоть со смертью, хоть с судьбой.
Вот и пусть дерутся дальше. Уже все вместе.
- Беспокоиться не о чем, - Бешеный беспечно пожал плечами и задал терзающий его всё утро вопрос: - Позвольте спросить, о чем вы с нашим очаровательным родичем кесаря шептались?
Эрвин сжал губы в нитку и уставился на дорогу. Арно с сомнением посмотрел на одного, на другого…
- Мне вас оставить?
- Не нужно, - покачал головой сын Рудольфа – Дело в том, что до сих пор не объявился бежавший… герцог Окделл, - Эрвин сжал зубы так, что желваки на скулах заиграли, и продолжил: - Этот молодой человек совершил преступление, которое делает возможным применение к нему… любых мер.
Арно чуть слышно ахнул (знает?), Вальдес лишь приподнял бровь. Надо же…
- И я выразил надежду, что Окделл, если судьба приведет его в Дриксен, там же и останется. Навеки.
- Постойте… его ищут именно с этими целями?!
- Да… Что вас так изумляет?
- Давно ищут? – изменившимся голосом уточнил Ротгер.
- Давно… до Летнего Излома начали, - последовал уклончивый ответ – Да скажите, что с вами?!
- Ничего, - Бешеный согнулся в седле, пытаясь удержать рвущийся наружу хохот – Эрвин… можете не искать! Он уже… остался где-то… навеки! О-ох… кошки Леворукого! Повелитель Скал! Бедные, бедные «гуси»… и лебеди тоже…
* * *
Следовало бы быть серьезнее, но Руппи чувствовал себя неприлично, бессовестно счастливым. Браслет на руке тяжелый, золотой, но почему-то от этой тяжести становится легко-легко. За спиной – крылья, в волосах – ветер, и хочется подхватить Марту на руки и унести прочь отсюда. От войны, политики, грязи – по лунной морской дорожке, ввысь, к звенящим под ногами звездам! К счастью танца и полёта.
Но мир то и дело безжалостно вырывает Руперта из звездной канители в обыденность, и тогда он одергивает себя. Старается выглядеть серьезным, но, стоит поймать взгляд – жест – улыбку, как всё начинается снова.
Олаф понимающе усмехается, качает головой и молчит.
…Генерал Рейфер, всю дорогу смешивший Руперта просветленно-нездешним видом, наконец-то собрался с силами и мыслями. Неприлично же быть таким ошарашенным при фельдмаршале! Предстоящий разговор и самого Руппи заставил посерьезнеть и сосредоточиться. Письма – письмами, новости – новостями, а настоящая политика для него начнется здесь и сейчас.
- Ваше величество, - Бруно поднимается и склоняет голову в коротком поклоне – Счастлив видеть вас.
Руппи бросает косой взгляд на Маргариту и видит, как искренняя, добрая и застенчивая девушка на глазах превращается в «куколку на троне», закрываясь, замыкаясь в себе. Что за несчастное создание, вынужденное прятаться от всех и вся! И… надо же, сумел Олаф под этой маской разглядеть ту Маргариту, к которой Руперт за это время привык… ту, настоящую.
- Вы… знали?
- Нет, - Бруно покачал головой, дождался, пока Маргарита первой сядет, и тогда уже опустился на простой походный стул сам – Но почти не удивлен. То, что вы здесь – это лучше, чем приходившие мне в голову варианты.
Руппи садится, не отрывая взгляда от фельдмаршала. В прошлый раз он был совсем другим, более спокойным, более уверенным, более… привычным. И, признался Руперт сам себе, было бы гораздо спокойнее на душе, найди он здесь прежнего фельдмаршала, который думал не столько о войне, сколько о политике, а не этого уставшего и встревоженного человека. Почти незнакомого.
- Руперт… я не знаю, куда вы собирались, но готов благодарить Создателя за то, что вы оказались здесь и сейчас.
- Война? – щурится Руппи.
- Война, - подтвердил фельдмаршал – Самая страшная. Она пока не началась, но может начаться в любую минуту.
- Бабушке не стоило выжидать, - резче, чем надо, отрезает Руппи – И пускать на самотек… всё тоже не стоило!
- Каждый из нас может совершить ошибку, - Бруно и не думает отпираться. И смотрит при этом не на внучатого племянника, а на Олафа, который горько кривит губы.
- Но некоторые, - безжалостно продолжает добивать родича Руперт – Почти невозможно исправить! Но я опять готов за это взяться. Что будет нужно от меня?
- Элиза объяснит… - Бруно устало опускает взгляд – Тебе нужно как можно скорее попасть в Фельсенбург. Придется выделить охрану и мчаться так быстро, как только это возможно. Охрану я выделю, больше, чем зимой – будущему кесарю сейчас очень опасно разъезжать по дорогам.
- Кому?! – выдохнул Руппи. Нет, не может быть, он наверняка ослышался… - А как же… Ларс?..
- Руперт! Ларс – мальчишка, ему всего шестнадцать, он не участвовал в боях, ничего не понимает в политике, и не совершал… подвигов! – в сердцах бросает фельдмаршал – Леворукий, его же почти не знают! В отличие от тебя… пойми, стране сейчас нужно знамя. Вождь. Человек, за которым охотно пойдут. Иоганн мог повести за собой людей, Ларс – нет. У нас остался только ты.
- А я… смогу? – Руппи едва не шепчет.
К тому, что «братом кесаря» ему рано или поздно – отец не вечен – стать придется, Руппи давно привык и ответственность понимал. Но самому сесть на престол?! Зачем – когда есть бабушка, дядя Иоганн, кузены… Штарквинды.
- Должен смочь!
- Я тоже не хотела короны, Руперт, - грустно кивает Маргарита – Но иногда у нас нет выбора. У меня его не было, и у тебя его нет… у вас, - он красноречиво указывает взглядом на видный из-под рукава браслет.
Руппи услышал, как поперхнулась Марта, и её немедленно стало жаль. Бруно тоже посмотрел на браслет, на Марту и выразительно хмыкнул:
- Решил крепить связь с флотом? Разумно, но вряд ли понравится твоей матери.
- Другим понравится, - огрызнулся Руппи – Хорошо. Будет решать вопросы… по мере поступления. Когда мы выезжаем?
- Завтра, всё уже готово.
- Опять в мужском седле, - еле слышно шепчет Марта, запинается и громче добавляет – Ничего страшного, я выдержу.
- Марта, - Олаф впервые поддет голос – Не лучше ли тебе остаться здесь?
- Нет, - упрямится девушка – Я Руппи не брошу. Я… ничего страшного, я умею.
- Я и не сомневался, - вздыхает Бруно – А вы, ваше величество?
- Я «так» не умею, и будет лучше, если меня никто не увидит до… того, как всё закончится.
- Да, Элиза собралась из вашего бегства сделать очередной козырь… здесь вас узнал только Рейфер, вы были в капюшоне… отлично.
- Меня узнал талигойский регент.
- Вряд ли он поделится новостями с Фридрихом. Если вы согласны хранить инкогнито дальше, мы подумаем, куда вас спрятать.
Руперт вспоминает мастера Мартина и, неожиданно для себя, говорит:
- Я знаю, куда. Я… потом скажу, и напишу им. Там безопасно, клянусь.
- Хорошо… - Маргарита привычным жестом сжимает пальцы – Я согласна. Тем более, у меня… есть иные причины.
- Мы их знаем?
- Вы? Нет. Они личные.