[listic]

Исполнение с Круга Молний.

Заявка: Суд над Кальдмеером. АУ: применение упоминаемого в суде над Алвой божьего суда (Осужденный без признания вины дерется с осудившими, сколько б их ни было. Древнее право подразумевало божий суд во всех Золотых землях. В Дриксен этот обычай позабыт, но не отменен и по сию пору. ©)


- Но, ваше высочество, почему этот оружейник…
- Этот оружейник, - рявкнул доведенный до белого каления Фридрих – Через пару месяцев после смерти рискует оказаться святым! Любимой тетушки и Ордена Славы стараниями! Львы, ха!.. Этим львам змеи позавидуют!
Злость, клокотавшую в душе принца – ныне регента милостью Создателя и кесаря – трудно передать словами. Какой-то там Кальдмеер! Не стоящий внимания простолюдин! Пыль под сапогами!
…Как же – пыль. Беспородный адмирал напоминал, скорее, камешек – мелкий, незаметный, придорожный камень, который попал в сапог и превращает победный марш в сплошную пытку.
Кстати, о пытках.
- Может, стоит к нему применить более высокую… э… степень?
- Сомневаюсь, что на него это подействует, - поморщился барон Троттен.
Он, как и его младший сын, сложением напоминал тумбочку. Только, в отличие от младшенького, старшего Создатель ни умом, ни хитростью не обделил.
- Но ведь он своим упорством рушит половину планов!.. Давать такой козырь в руки…
- Ваше высочество, - вкрадчиво улыбнулся барон – Но ведь есть способ избавиться от упрямца так, что придется молчать даже герцогине фок Штарквинд, - и с видимым удовольствием закончил – Это судебный поединок, Божий Суд, в просторечии. Обычай варварский, согласен, но, на наше счастье, всё ещё законный…
Фридрих посветлел лицом, сыто улыбнулся и почти мурлыкнул:
- Замечательно. Думаю, Вернер не откажется задержаться в Эйнрехте на пару дней…

- …Нет. Не признаю.
Олаф устало прикрыл глаза. Было тошно, муторно и больно – не только «добитая» жарой голова раскалывалась, боль тянула и дергала по всему телу. Чего и следовало ожидать после пыточной камеры.
Нет, но неужели они думают, что адмирал, выдержав ТАМ, признается здесь?! Впрочем… гибнущая «Ноордкроне» сослужила своему адмиралу последнюю службу, которую он, впрочем, оценил не раньше, чем оказался в застенках. Как только боль переходила некий предел, Кальдмеер терял сознание, а пытать бесчувственное тело нет никакого толку.
- Но, господин Кальдмеер, - задушевно продолжил судья – Столько человек присягнули, что приказ – был. Думаю, если бы в живых на флагмане остались не только вы…
Адмирал поднял на судью тяжелый, вымораживающий взгляд, под которым тот невольно запнулся, и медленно, четко выговорил:
- Мои люди не стали бы лгать под присягой и сказали бы то же, что и я, - а «непозволительно опростившийся», по мнению Вернера, Адольф ещё бы пару характеристик противной стороне добавил – И вы ошибаетесь, в живых остался не только я. Но своего единственного свидетеля я здесь не вижу. Думаю, вице-адмирал фок Бермессер может вам ответить, почему – Руперт мог до сих пор не оправиться от полученного весной ранения.
- То есть, вы обвиняете.
- Да. Обвиняю. В дезертирстве, лжи перед Создателем и кесарем, а так же покушениях на меня и моего адъютанта.
Говорить становилось все труднее, мысли путались, перед глазами плавала отвратительная дымка, но Олаф знал, что выдержит. И это, и многое другое – не может, не имеет права не выдержать. Если есть одна дорога – к петле, он пройдет её так, как жил.
- Удивительный прецедент, - добавляет кто-то, кого Олаф не может видеть, не повернув головы, а поворачивать её совсем не хочется – Подсудимый обвиняет судью в сходных преступлениях.
Как интересно! Когда же это у нас «дорогой Вернер» в судьи выбился?! И чем это грозит обернуться?..
- Не такой уж удивительный, - лениво произносит со своего места Фридрих – В древности случалось и такое, и не раз, только из положения выходили с помощью судебного поединка.
Вот оно. Вот зачем его высочество регент притащился сюда, хотя раньше до худородного оружейника не снисходил.
Божий Суд, значит.
- Я готов, ваше высочество, - просто отвечает Олаф.
Промелькнувшая на лице Фридриха растерянность доставила адмиралу ни с чем не сравнимое, злорадное удовольствие. Да, ты молод, здоров и силен, да, ты знаешь, как держать шпагу, и уверен в своих силах, но ты – сухопутчик. Ты дрался лишь на дуэлях, ты не ходил на абордаж и не отбивался от врагов на палубе своего корабля, и некому было научить тебя некоторым… моряцким шуточкам.
И ты сам сказал про Божий Суд, твое высочество. Пусть Создатель, если он правда есть на небе, нас и рассудит.
- Перед Создателем равны принц и оружейник, - ровно объяснил Кальдмеер – Осужденный, не признавший вину, дерется по очереди со всеми судьями, сколько бы их ни было. В покушения на жизнь Руперта, преступном сговоре и прочих вещах…
- …Первым вас обвинил господин фок Бермессер, - опомнился принц – Значит, по закону, первым вам драться – с ним!
«А, проклятье!»

- …Я не могу дать вам обезболивающего, сын мой, но что я могу сделать? – адриановец, представившийся братом Орестом, говорил спокойно и деловито.
Если бы они были в Седых Землях, Олафа оставили бы одного, для разговора с Богами и своей совестью. Но эсператизм наложил отпечаток на всё. Спасибо, что провести ночь перед поединком нужно было только и исключительно с монахом Ордена Славы. Истины или Милосердия адмирал бы сейчас не вынес.
- Вы можете дать мне несколько часов покоя и бинт, - невольно улыбнулся Олаф – Или любую тряпку, чтобы подвязать руку. Действовать я ей, как видите, не могу…
Адриановец деловито ощупал его правое плечо, действуя не хуже опытного лекаря, нахмурился:
- Если вы выживете, с вашей рукой всё будет в порядке. Это всего лишь сильный вывих, болезненный, но неопасный.
- Я знаю.
- Да, конечно, перевяжем. Но… адмирал, вы уверены?
- Нет, - покачать головой Кальдмеер не рискнул, просто привычно погладил пальцами шрам – В любом случае, это лучше, чем веревка или топор.
- Да поможет вам Создатель…
Брат Орест явно хотел сказать что-то ещё, но – не рискнул. И правильно. Дворец есть дворец, а Фридрих не упустит возможности подслушать, о чем говорит осужденный в свою последнюю ночь…

Утро было солнечным, не жарким и не холодным – самое то, что нужно. Чуть позже на Эйнрехт обрушится тяжелая летняя жара, но пока на воздухе было хорошо, забиться в первый попавшийся прохладный подвал не тянуло. Древние были мудры, назначив временем проведения Божьего Суда рассвет, и не менее мудры были эсператисты, заявившие, что это время суток наиболее угодно Создателю.
Кальдмеер был спокоен так, что сам смутно удивлялся. Он знал, что, в любом случае, этого дня ему не пережить, и ему было... почти всё равно. Он не врал, говоря Оресту, что так – лучше. С оружием в руке, до конца не спуская флага, уйти так, как ушла команда «Ноордкроне», не позволяя себе думать, что он уходит последним. Руперт жив. Должна же Элиза вовремя схватить внука за шкивок и удержать от глупостей!
«Живи, Руппи. И восстанови справедливость, я верю, ты сможешь!» - наверное, перед смертью надо говорить с Создателем, а не с отсутствующим адъютантом, но что уж там. Создатель давно отвернулся от Западного флота, и вряд ли его услышит.
- Сын мой! – вышедший благословить поединщиков и призвать Создателя кардинал Дриксен глупо моргает – Вы… вы собираетесь драться левой? На Божьем Суде?!
Конечно, собирается, после картечи и дыбы правой он драться просто не в состоянии. Как будто его высокопреосвященство ничего не понимает… А вот аббат Адрианклостер понимает всё, и ободряюще улыбается уголками губ.
- Если я прав, - тихо отвечает Олаф – Он не оставит меня. Какой бы рукой я не дрался.
Бермессер заметно скис – драться с левшой тяжело. Но духа не теряет, ещё бы, измотанный и больной Олаф ему не противник, ну, да мы ещё посмотрим!
Уходит кардинал, и они остаются втроем – обвинитель, обвиняемый и слуга Создателя, первый из Ордена Славы в государстве. Двое – на огороженной площадке, третий – за её пределами, у самого края. Двое – со шпагами в руках, третий – с четками и молитвой.
Божий Суд!

…Фридрих был доволен. Всё шло так, как должно, и даже ещё лучше – если Кальдмеер проиграет, взяв шпагу в левую руку, это в глазах суеверного простонародья только подтвердит его вину. А тетушка может после шипеть сколько угодно – к суду Создателя не подкопаешься и в предвзятости Его не обвинишь!
И пусть, пусть Вернер погоняет своего соперника, как следует, чтобы все всё видели и все всё поняли. Особенно эта… Фридрих брезгливо покосился на жену дяди и свою как-бы-кесарину. Маргарита, застывшая статуэткой, не сводила глаз с дуэлянтов. Ни Готфрид, ни, тем более, маленький принц, присутствовать здесь не могли, но её пришлось приволочь. Как же, жена кесаря, тьфу! Гудрун, хоть и дура из дур, но на принцессу похожа…
Занятый своими рассуждениями, Фридрих не сразу понял, что произошло. Не поверил глазам. Да, сказать, что Вернер «гоняет» Олафа, было неверным, для своего состояния Кальдмеер держался более чем достойно, но было понятно, что Ледяной обречен. Ещё чуть-чуть, и… вот сейчас…
Но как, как Бермессер умудрился споткнуться?! Когда этот сволочной оружейник успел его ударить?!

Ответить на этот вопрос мог бы аббат, который стоял рядом и всё видел.
Как постепенно расслабился и поверил в свои силы Вернер.
Как на его лице заиграла глумливая улыбочка.
Как, из последних сил, держался Олаф, в промокшей от пота и крови рубашке – открылись незажившие ранки.
Как Ледяной, не сдаваясь, раз за разом пытался противника поймать на ошибках.
Как ему это раз за разом не удается.
Как они, наконец, встретились глазами.
И как Бермессер в ужасе отшатнулся назад.

…Олаф сам не могу поверить, что – жив. Что он – смог.
Адмирал сам не понял, зачем не выдернул шпагу сразу же, а, наоборот, навалился на неё всем телом, словно пытаясь пригвоздить умирающего Бермессера к земле. Может, ему удалось бы выпрямиться и устоять, отпусти он шпагу сразу, а так – сил не хватило распрямиться. Ледяной опустился на землю, рядом с мертвым врагом, и только тогда разжал пальцы.
Голова кружилась, а боли не было – или он её уже не чувствовал – только судорога сводила уставшие мышцы. И пусто в мыслях, пусто, как на палубе ночью, и так же темно.
Выжил. Победил.
Что дальше?
Уши заложило, перед глазами потемнело, и больше Кальдмеер ничего не видел и не помнил.

* * *

Первым ощущением было – тепло. Тепло, тихо, измученное тело не тревожат ничем, даже жесткой лежанкой, к которой Олаф давно привык. Подумаешь, тюрьма – на флоте молодых офицеров тоже мягкими кроватями не балуют.
Так, что ли, встречают праведников Рассветные Сады?
- Олаф?
Женский голос был смутно знаком, только не помнил адмирал, чтобы именно эта женщина его по имени звала. Да, неплохо бы покопаться в памяти и понять, кто она вообще, чтобы, открыв глаза, не слишком удивляться.
- Он очнулся!
Адмирал приподнял веки, постепенно привыкая к освещению. Не слишком яркому, приглушенному… а, нет, это просто летние сумерки, разбавленные огнем ночника. Скрипит стул, и перед глазами появляется пожилой добродушный господин в лекарской мантии, которого Кальдмеер точно никогда прежде не встречал.
- Ну, господин регент, как вы себя чувствуете?
«Госп… КТО?! Ну и шуточки у вас, врачей…»
- Вы, наверное, думаете, что я не слишком умно пошутил, - невозмутимо говорит мэтр, словно прочитав мысли – Но это не шутки. За те несколько дней, что вы лежали в беспамятстве, у нас многое изменилось… - а судя по довольной улыбке, лекаря эти изменения полностью устраивают – Позже вам всё объяснят. А пока я должен вас осмотреть…
- Конечно, - хрипловато соглашается Олаф – Осматривайте. Надеюсь, это объяснят не тем, что я сошел с ума…
- Нет-нет, что вы. Но после!..

- …Хорошо, что вы в порядке, - кесарина задумчиво теребит конец простой косы – Я успела испугаться, что… что, когда всё закончится, вы не встанете.
- Ваше величество, - Олаф морщится, пытаясь сесть поудобнее – Почему я?.. Я ведь…
- А кто? – Маргарита недоуменно распахивает глаза – Штарквидны далеко, Руперт слишком молод – кому, кроме вас, я могу доверять? И… и вы… - она краснеет, отворачивая – Неважно, впрочем.
Неважно так неважно, но, получается…
- Руперт здесь?!
- Здесь, - кивает она – Он хотел вас отбить после суда и увезти, пока всё не закончится, но Фридрих нам всё испортил. Или наоборот… помог, этим своим… поединком. Сейчас Руперт занят, дел у нас по-прежнему очень много, но завтра он придет, обязательно.
- А кесарь?.. И что случилось с самим Фридрихом?
- Кесарь не встанет, - спокойно, хоть и грустно – Ему осталось не более полугода. Зато, - тут Маргарита торжествующе улыбается – Зато Ольгерд заговорил! Вы не представляете, каких трудов нам это стоило скрыть, но получилось же, получилось! А Фридрих там же, где были вы. Изображает оскорбленную невинность, - Маргарита поморщилась – Пусть сидит, дождемся Штарквиндов, будет настоящий суд. Тем более есть надежные свидетели того, что… что мой муж НИЧЕГО не успел сказать.
- Замечательно, - Ледяной прикрывает глаза – Даже наследник есть… а вы молодец.
- Я? Не льстите… я не гожусь ни в правительницы, ни в святые, но, хотя бы, воспользоваться подходящим случаем, и… и найти людей, которые справятся с делом лучше меня, я могу. Хотя бы это я могу, - Маргарита осторожно, робко накрывает его руку своей и ласково заканчивает: - Спите, мой адмирал. Завтра у нас будет много дел, а пока – спите.
Завтра будет много дел, завтра будет новый день… и целая жизнь впереди.