[listic]

Волоку в норку своё исполнение с фикатона.

Автор:  Мирилас;
Фандом: Отблески Этерны;
Рейтинг: G;
Размер: драббл;
Пейринг/Персонажи: Олаф Кальдмеер, Ротгер Вальдес, Руперт фок Фельсенбург;
Тип: джен;
Дисклеймер: герои принадлежат Камше В.В.
Заявка: что-нибудь про тоску по родине, желательно с воспоминаниями о проведенном там времени, местными традициями и особенностями природы (героя можно выбрать на свое усмотрение: Рокэ Алва, кто-то из Савиньяков, Олаф Кальдмеер (плен/пост-канон), Жермон Ариго).
От автора: С традициями и воспоминаниями не получилось, зато особенности природы и тоска, вроде как, в наличии.)

- Господин Вальдес, могу ли я задать вопрос?..
- Можете.
Бешеный делает шаг – становится у кровати – и чуть наклоняет голову. Когда он улыбается или щурится, то похож на кота, когда вот так смотрит – на птицу. То он выглядит на свои сорок, то кажется едва ли не ровесником Руппи. Котоптица без возраста…
Кажется, это снова больной бред…
Олаф медленно выдыхает, прикрывает глаза и договаривает:
- Какая судьба ожидает военнопленных?
У окна движение – Руппи подобрался поближе.
- Какая… - раздумчиво повторяет Вальдес. Он не улыбается, не шутит, и вообще странно серьезен по сравнению с первым разговором. – Простых – обменяют. Есть, на кого… - Вице-адмирал помолчал. – А вашу судьбу решит регент.
- Мой адмирал не может сейчас…
- Руппи, не надо. - Олаф еле шепчет, накрытый приступом боли, но шепот этот по-прежнему тверд. – Если нужно, я…
- Не нужно. - Вальдес решительно подвел черту под двумя незаконченными фразами. – Раньше Зимнего Излома вас никто никуда не повезет. Время до него есть. Поправляйтесь.
Время есть… время…

…Сквозь густой снегопад едва-едва видны уходящие вниз по склону, к морю, острые черепичные крыши. Причудливо-изломанные линии, неповторимые силуэты… Смутными тенями застыли массивные форты, охраняющие город, форты, по которым они так и не дали ни одного залпа. И за крупными хлопьями совсем уже не видно ни моря, ни, тем более, росчерков мачт кораблей.
Если поддаться болезненному головокружению, мерзкому, но дающему забвение, может пригрезиться, что там, за окном – Метхенберг. Другой, неправильный цвет черепицы сменился ровным белым покровом, силуэты чужих фортов размыты снежным мельтешением, и так хочется забыть, хоть на минуту, хоть на миг, поддаться зимней грёзе, поверить, что это ЕГО корабли там, за снегом…
Нет. Его лебединые красавцы скрыты не снегопадом, а холодными, равнодушными волнами чужого залива. Не в Метхенберг он, не в успевшем стать второй родиной городе у моря, а в Хексберг, куда пришел как враг и остался как пленник.
Олаф Кальдмеер всегда полагал себя человеком здравомыслящим, и считал глупостью умирать из ложной гордости. Ведь только живой может что-то сделать. Но сейчас, прислонившись лбом к холодному стеклу, он почти жалел, что Руппи успел добраться до «Ноордкроне». Если бы уцелел хоть кто-то, кроме них! Но Вальдес, сожалея (и, судя по всему, не только на словах…), сказал, что до Метхенберг добралась одна «Звезда веры». Глядя на синие искры, пляшущие в его глазах, сомневаться в этих словах почему-то не хотелось.
- Мой адмирал! Вам же вставать запретили!
- Да, и кто-то ещё называет сумасшедшим меня…
Олаф медленно обернулся. Руппи и талигойский адмирал трогательно стояли плечом к плечу, и глаза у них были одинаково круглыми от изумления. Впрочем, оно быстро сменилось возмущенным упреком у одного и пониманием – у другого.

- …Иногда – очень. - негромко признается Олаф – Но, все же, трезвым взглядом отличия видны.
Вальдес все-таки заметил тщательно скрываемую тоску, с которой Кальдмеер поглядывал за окно, на город. И правильно догадался о её причинах, прямо спросив, неужели Хексберг так похож на дриксенские города.
- И какие же?.. – с любопытством уточняет полукровка.
Олаф улыбается уголком губ:
- Я не знаток архитектуры. Но, если вам так интересно моё мнение… На... местных традициях слишком сказалось влияние юга. Мы в древности меньше общались с южанами, и всё, что принесли из Седых Земель, осталось неприкосновенным.
Бред, два адмирала враждующих стран сидят и за бокалом кэналлийского обсуждают архитектуру! И если Олафу тяжесть на душе и ноющее плечо не дают забыть о плене, то Ротгера это обстоятельство ничуть не смущает.
- Если на бергеров повлиял Талиг, то на вас – Гайифа. - фырчит Бешеный.
- Не согласен. - Олаф шутку понял, но не принял. – Для того, чтобы попасть под чье-то влияние, нужно жить бок о бок.
- Надеюсь, с вами такой неприятности не случится.
- Надейтесь. - чуть слышно соглашается Ледяной.
С такими адмиралами и полководцами, как Альмейда, Алва, Савиньяки, да тот же Вальдес… да, граничить Дриксен и Гайифа не будут. Не дадут. Впрочем, и думать о таком всерьез может лишь непроходимый тупица вроде Фридриха.

- Завтра мы уже будем у регента.
Олаф отстраненно кивает, подтверждая очевидное. Руппи отлично знает, когда адмирал не только не упрекает за несоблюдение субординации, но и молчаливо поощряет её нарушения – вот и забирается сейчас с ногами в кресло, пристально глядя поверх согнутых колен.
- Что дальше будет… как вы думаете?
- Тебя выкупят; - почти равнодушно отвечает адмирал. – вряд ли твоя семья и герцогиня Штарквинд оставят наследника в плену.
- Выкупят. - соглашается Руппи и выпаливает то, что мучает его, видно, не первый день: - А вас?! Не могут же они… вас… тут оставить!
- Может быть, и не оставят, - задумчиво говорит Олаф. – а может быть, оставят… - иллюзий насчет пламенной любви к своей персоне он давно не испытывает, особенно если речь заходит о Бермессере и его приятелях-покровителях. – Не в этом дело, Руппи. Захотят ли меня отсюда выпустить, вот главное.
Мальчик хмурится и замолкает. Ох, Руперт, с него станется упереться и заявить, что в одиночку он возвращаться отказывается! Неглупый, смелый, искренний и преданный… На душе становится тепло и больно. Сколько таких мальчиков в него верили. Скольких он подвел…
«Я не боюсь! С нами Создатель и… вы!»
Олаф сидит спиной к окну – что туда смотреть. Это не Хексберг, Придда даже о доме не напомнит. Пологие холмы, леса, сменяющиеся широкими открытыми пространствами, - все чужое, безнадежно, горестно чужое.
Эзелхард стоит в предгорьях, детство Олафа – это неровная, словно обкусанная линия гор, замшелые клыки скал, оплетенные корнями елей валуны и рыжие, причудливо изогнутые на горном ветру сосновые ветки. Нежные и скромные цветы кислицы, по весне вторым снегом осыпающие обочины дорог, фиолетовые звезды луговой герани, жаркие от летнего солнца скалы и кисло-сладкая земляника в укрытых от ветра долинках. Тихий и уютный мир, город-игрушка, лежащий в бережных ладонях обветренных гор – таким он казался сверху, если забраться высоко-высоко и обернуться назад.
Горы ограничивают взгляд, обрезают горизонт, огораживают от ветра. Говорят, горцы не любят море – но одиннадцатилетний Олле, которого отец взял в деловую поездку («Пусть посмотрит мир, мальчишка же, любопытный!») в него влюбился. Сразу и навсегда. Спроси его, что такое любовь с первого взгляда – ответ был бы: море. Спроси его, что такое вечность и бесконечность – ответ был бы: море! И вся жизнь Олафа с тех пор была подчинена одной этой любви, великой и всеобъемлющей.
В Придде ни моря, ни гор… сколько ему смотреть на эту чужую землю? А может, не смотреть, остаться в ней – навсегда. Вся жизнь ушла в чёрную глубину зимних вод, но ещё есть долг, и он обязан его исполнить.
Да и умирать дома как-то легче.

- Вы не должны возвращаться, Олаф, слышите?! Не должны!!
Руппи в отведенных пленникам комнатах не было, да и что мог бы сделать лейтенант, когда налетает Бешеный Вальдес и пытается втолковать свою точку зрения.
- Почему? – этому напору можно противопоставить только спокойствие. Знаменитое спокойствие Ледяного Олафа.
Ротгер молчит, скрипит зубами и смотрит в упор черными глазищами.
- Они вас убьют. - заявляет он наконец, – Я не знаю, как, когда, откуда, просто… просто поверьте. Они вас там убьют!
- Да, - соглашается Олаф. – Бермессеру не нужно, чтобы я заговорил. Кесарю он изрядно надоел…
Вообще-то его величество Готфрид давно хочет ослабить партию «любимого» племянника и наверняка воспользуется случаем. Олафу почти безразлично, что станет с ним самим. Нужен ли проигравший адмирал кесарии, нет ли… Он согласен пойти под трибунал, если Бермессер ляжет рядом с ним. Послужить своей стране хоть так, избавив её от урода, которому нечего делать на флоте!
И Руппи. Олаф давно убедился, что мальчику многое дано, а двери, которые безродному Кальдмееру приходилось пробивать лбом, перед Фельсенбургом распахнутся сами. Хотя бы его он спас... невольно… не пришлось бы вытаскивать раненого, он бы остался на флагмане до последнего. Как друг Ади. Как этот мальчишка Зепп…
- Вот видите… - напряженно выговаривает Ротгер. – Сами же понимаете...
- Это мой дом, Ротгер.
- Кто спорит! Но зачем вам возвращаться СЕЙЧАС?! Руперт ваш сам всё сделает.
- Нет.
- Олаф!
- Нет. - он пытается подобрать нужные слова, – Ротгер, вот вы, подумайте… вы же всё равно защищаете Талиг.
- Конечно. - в глазах Бешеного непонимание – Вы тоже деретесь за свою страну.
- Не смотря на то, кто сидит в столице, - продолжает Олаф, – Ведь, попади вы туда, вряд ли этот… Альдо Ракан отнесся бы к вам благожелательно.
- Сравнили! – Вальдес начинает нарезать круги по комнате. – Как сел, так и встанет! А потом ляжет… в могилку… скромную и уютную…
- Почему я должен иначе относиться к Бермессеру?
Вальдес замолкает на полуслове, замирает на полужесте.
- Это мой дом, Ротгер, - тихо повторяет Кальдмеер, – И я его люблю. И, если понадобится ради его блага умереть, значит, я умру. Не скажу, что мне этого очень хочется, даже сейчас, но, если понадобится, я это сделаю. А опасность не доехать до столицы… тем, кто боится опасности, ни к чему выходить в море.
- Значит, если понадобится… и под трибунал?
- Да.
- Вместе с Бермессером?
- Да.
- Но вас-то!..
- Западный фот был под МОИМ командованием. Значит, я должен за него ответить.
- За бурю вы точно не отвечаете! – взъелся успокоившийся, было, Бешеный, – С-совесть дриксенская, ходячая… - махнул рукой и вышел.
Олаф молча смотрел ему вслед. Чтобы там ни было, он вернется.
Домой.